Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев

– Леня, ну все уже! Хватит! Уже нет времени, надо отправлять в типографию. Курьер, забирайте!

Опять останавливаю его.

– Ну что еще, ну сколько можно? Вот я вижу, ты в костюме пришел. Прекрасно, у тебя сегодня сдача материала. Ты так замечательно выглядишь, но ты надоел мне.

– Обратите внимание на этот элемент – жестом показываю на деталь в изображении.

Главный редактор столбенеет, у него глаза увеличились, как яблоки, кричит:

– Куда? Стой! Кто посмел? Уволю! Придушу! Срочно! Ну, Леня, ну Леня, ну ты даешь, ну змей! Ретушер срочно замазал эту часть скульптуры… А может быть, стоило все пустить на самотек?..

Любимец

Коммунальная квартира. Между комнатами, на обрамлении двери, висел пластмассовый репродуктор с регулятором громкости. Звук этого устройства был патефонный. Раздался голос Левитана. Это бывало нечасто!

– Сделайте погромче. Ой, только бы не война!

Я повернул регулятор на максимум. Звук немного усилился. Медленно, с паузами, диктор сообщал о запуске человека в космос. Левитану еще не приходилось сообщать миру через все радиостанции столь радостную весть. Чувствовалось его волнение и гордость за сказанное. Все повскакивали с мест. Мы окружили эту пластмассовую коробочку и слушали о том, что запустили нашего человека! В космос! Возбуждение, гордость за нашего соотечественника, гордость за нашу страну переполняли каждого из нас. Это неожиданное чувство, которое вошло в нас и не покидало несколько лет. Возбуждение сменилось желанием снимать это еще не оцененное событие, и я бросился в редакцию.

Все улыбались. Почему-то стало неважно, что героем материала станет мужчина: журнал ведь – «Советская женщина». Все, кто может носить фотоаппарат, мобилизованы на съемку.

– Твое место на аэродроме Внуково! Аккредитован. Желаю удачи! – эти последние слова мой наставник произнес на ходу, куда-то убегая. Вся редакция энергично двигалась по коридорам, чего раньше не наблюдалось.

Специально выстроенная двухэтажная конструкция сплошь «увешана» киношниками. Они люди ушлые. Их ассистенты приехали заранее, застолбили первые ряды. Камер нет, но штативы с ассистентами уже стоят.

– Нет, мое место должно быть не здесь. Я все же – индивидуалист! Было бы неплохо быть около самолета. Толпа, наверное, рванет к Гагарину, сомнет охрану. Или поднимут его на руки и понесут, или будут кидать в изнеможении с криками: «Юра, ура!»

Так я оказался слева от всей этой толпы, в первых рядах. Недалеко от подготовленной ковровой дорожки.

– Летит! Летит! Гагарин летит! Ил-18 на небольшой высоте проутюжил низким, все заглушающим звуком. Большой самолет сопровождали истребители. Это был почетный эскорт! Каким-то чудом за доли секунды мне удалось снять этот пролет с передним планом. Это продолжалось секунды две, не более, и самолет ушел за горизонт. Сегодня, глядя на этот кадр, я вижу, что истребители сопровождения – это МиГи, боевые машины тех времен, которые сегодня можно видеть при входе в пионерские лагеря или в музее. В то время это была та самая техника, поднимавшая человека над землей.

Самолет подкатил к красной ковровой дорожке. Открылась дверь. Несколько секунд, и никакого движения. Выдержав паузу, из самолета вышел худощавый человек в шинели Военно-воздушных сил и стал спускаться по трапу. Его внешний облик, нескованные движения и то, что он совершил, магически к нему притягивали. Мое сердце забилось чаще…

У меня две камеры: «Зенит» с длинным объективом, другая – «Ленинград» с широким углом. У второй камеры был механический пружинный взвод на девять кадров – супердостижение советской промышленности!

Гагарин идет по дорожке широким, твердым шагом. Видно, как на ботинке болтается развязанный шнурок. Пройдя шагов тридцать, он оказался рядом с небольшим возвышением, где стояли все члены правительства. Дальнейшее происходило далеко от меня.

После доклада о выполнении задания Гагарин оказался в объятиях многих членов правительства. Аэродром наполнился возгласами приветствия в адрес нового героя, и не по приказу высших чинов, а по велению души. У Хрущева на лице застыла полунаивная улыбка. Мне кажется, глава государства сам попал под влияние всеобщей радости. А Гагарин, как мальчик, поднял руку в приветствии. Не знал, кланяться ему или нет. Хрущев отступил от Гагарина шага на два, как бы подталкивая его перед собой – мол, иди, птенец, лети вперед, в вечную славу! Так они прошли вдоль всей ликующей человеческой массы и оказались рядом со мной.

Прилет Юрия Гагарина. Внуково. 14 апреля 1961

Я сменил камеру. Широкоугольный объектив, да и пружинный взвод затвора помогли мне сделать символизирующий кадр: Гагарин, который только что «вылупился на свет» гением, героем, талантом. Стал первым среди всех людей планеты! А Никита Сергеевич Хрущев запечатлен в состоянии добродушия, с жестом, показывающим: «Ты наш герой, советский!»

Все стали спускаться с небольшого постамента и расходиться по машинам, чтобы ехать в город. В этот момент вся свора штативщиков и объективщиков, фотографов и киношников рванула со своей «чайханы» к автомобилям, догонять правительственный кортеж и снимать что-то по дороге. Однако это невозможно было сделать, потому что для отъезжающих руководителей был открыт выезд с аэродрома, а прессе и кино надо было вначале добежать до своих машин, которые стояли где-то на стоянках.

Я также в числе бегущих, но неуспевающих. Рядом со мной и слева, и справа лихорадочно бежали люди. Очутившись рядом с Volkswagen заметил, как хозяин машины трясущимися руками пытался вставить ключ в замочек двери автомобиля, это не получалось. Он что-то кричал по-английски… Водитель сел в машину и жестами пригласил меня внутрь. Я впервые в популярном Volkswagen тех времен! Мы понеслись, газуя, с визгом и треском, нажимая на сигнал, вперед, в город. Прыть наша быстренько поубавилась, машин было много. И мы оказались в длинной веренице того самого эскорта, где-то в его хвосте. Въезжали в город, видя огромные толпы людей, которые стояли слева и справа от дороги. Люди уже расходились, потому что главный герой с невидимой короной на голове проехал впереди нас, почести ему были отданы, крики прозвучали, легкие были опустошены, силы истрачены. Снимать было уже нечего.

Я стал замечать, что мой водитель часто поглядывает на камеру, которая у меня на шее. Он начал пальцем тыкать в фотоаппарат, что-то тарабанить при этом. Наивно подумал, что его заинтересовал мой фотоаппарат. Я еще не знал, что на пленке что-то важное, уникальное, единственное и неповторимое, и я автор этого! Новый знакомый правой рукой полез в карман плаща, что был на нем, и я увидел в его руках что-то зеленое, причем довольно много. Тогда я впервые увидел американские доллары. Меня передернуло в