Печать богини Нюйвы - Екатерина Рысь

Служанка снова повалилась ей в ноги и залопотала еще жалобней. Из этого писка Люся разобрала лишь «Цинь» и «Хуанди».

Цинь! Династия Цинь! Перед Людмилой как живой предстал образ папеньки, а в ушах зазвучал его голос: «Люсенька, ангел мой, ну попробуй еще раз! Это же так просто! Цинь Ши-ху-ан-ди…»

«Когда бы я, папенька, знала, что эта твоя китайщина на практике пригодится, училась бы усердней! – подумала Люся, но тут же приободрилась: – Зато Танюха в этих Цинь, Сунь и Вынь шарит запросто! Стало быть, не пропадет, пока я ее не найду!»

А вот про генерала Сян-как-его-там Людмила точно что-то такое читала и даже карты, помнится, рисовала, чтобы разобраться в какой-то древней битве. Ее странным образом эти самые битвы всегда увлекали. Точно! Был такой! И еще дядя у него имелся совершенно лютый… И что-то такое про красных и белых тоже в голове вертелось, но не комиссаров и белогвардейцев, а каких-то то ли змей, то ли драконов.

«Выкручусь! – Люся решительно одернула рукава ханьфу и встала. – Черт, жрать-то как охота… Но сдюжу. Не впервой!»

– Эй, ты, как там тебя… Смертная! Сопроводи меня наружу. Я желаю приветствовать генерала.

Сян Юн

Сян Юн, князь Чу, неторопливо пил чай и наслаждался гневными тенями, бродившими по лицу дядюшки. Сидит, скажем, в солнечный денек человек на пригорке и наблюдает за безмятежным горизонтом, но слышит при этом далекие грозовые раскаты, да влажный ветерок играет прядями волос. Это где-то за горным хребтом бушует гроза, смывая в реку целые селения, а ветер ломает деревья. Буря в сердце дядюшки Ляна бушевала немалая, но вслух он только неодобрительно вздыхал. Вздыхать полезно, кто же спорит.

Сян Юн ел засахаренные персики и ждал, когда же старший родственник разразится возмущенной речью. Он деликатно брал лакомство, рассматривал его на просвет, затем сосредоточенно нюхал, прикрывая миндалевидные очи от притворного удовольствия, и только затем отправлял персик в рот. И жевал медленно-медленно, смакуя изысканную сладость. Он полагал: как в свое время вызрел сей дивный плод, так и добрая ссора должна полностью созреть.

– Какого рожна тебе понадобилось в Фанъюе? – не выдержал дядюшка, сделавшись щеками зеленее шелка своего ханьфу. – План был совсем иной, если ты помнишь, племянник Юн.

На узком, как охотничий нож, лице Сян Ляна застыло выражение вечной досады.

– Отлично помню, – охотно согласился Сян Юн и, взяв новый персик, принялся его разглядывать со всех сторон. – Но я никогда прежде не видел настоящую хулидзын, решил познакомиться, а оказалось, что грязные хамы ее едва до смерти не умучили. Я, конечно, возмутился эдакой наглости…

– Это я как раз знаю, а вот знаешь ли ты, сколько бесовских проделок совершили лисы? Нет им счета и числа.

– Так она же не простая, а небесная лиса, – мечтательно улыбнулся Юн, откусывая бочок у фрукта. – Видел бы ты, какая у нее белая кожа. А волосы… Золотистые и мягкие! М-ням.

– И тем она во сто крат опаснее! – всплеснул руками дядя Лян. – Это означает, что лиса прожила более тысячи лет, превращения ее бесконечны, а обольстительные чары – невероятно крепки. И человеку не дано справиться с ней обычной силой.

– Лисы – они совсем как лисы, – ответствовал Юн. – Коль ты красив, скажут – мил, точно лиса. Если недоверчив, то прослывешь осторожным, как лиса. Про лисью лживость и говорить нечего. Если уж на то пошло, то ты, милый мой дядюшка, тот еще лис.

– Мальчишка! – возмущенно рявкнул Сян Лян и пальцем погрозил. – Вот вытянет из тебя эта хулидзын всю силу, высушит кровь и желчь, а потом закусит печенкой, тогда и позубоскалишь. Избавься от нее немедля!

Дядюшкин приказ Юн пропустил мимо ушей, вернее, мимо левого уха, потому что правым он прислушивался к звуку нетвердых шагов по садовой дорожке.

– И если ее красота уже пробудила в тебе страсть, то тем более от нее надо скорее избавиться.

– Почему это? – изобразил удивление Юн.

– Ибо противостоять лисьему искушению способны лишь высоконравственные мужи и целомудренные женщины.

– Дядюшка, а ты ничего не перепутал? Может быть, целомудренные мужи и нравственные жены? Я, как давно нецеломудренный, точно устою, – рассмеялся дерзкий родич. – О! Вот сейчас и проверим.

Сян Лян тревожно оглянулся. Так и есть! Накликал! К ним осторожно кралась хулидзын.

Лю Си и Сян Юн

В саду под цветущими… да кто ж его знает, что у них тут в Поднебесной цветет в это время года? Короче, среди цветущих пахучих кустов сидели двое мужчин. Один – молодой, высокий и буйноволосый, даже за столом не подумал снять доспехи, так в броне и гонял зеленые чаи, угощаясь засахаренными персиками. Второй, намного старше, щеголял куцей азиатской бороденкой и вид имел демонстративно мирный: зеленый халат, чудна́я высокая шапка со смешными торчащими спицами, никакого оружия.

«Вот этот – самый главный змей и есть», – предположила девушка. Оба сотрапезника смотрели орлами, головы держали высоко, и в целом производили впечатление самых настоящих аристократов. «Белая кость» и «голубая кровь» в древнем исполнении.

Люся, хоть убей, не помнила, кому и в какой последовательности надо кланяться, но рассудила так: небесная лиса, прожившая тысячу лет, всяко повыше рангом, чем какие-то древнекитайские мужики, будь они хоть трижды аристократы. Поэтому, заметив, что ее приход обнаружен, пересилила желание склонить голову, а наоборот, задрала подбородок повыше и величественно принялась ждать, пока ее поприветствуют.

Сян Юн, когда хотел, умел быть галантным, а потому его поклон мог бы стать эталоном вежливости. Сделал он это, разумеется, дядюшке назло. Который только головой небрежно кивнул: мол, заходи, коли пришла.

– Как самочувствие, благородная хулидзын? – спросил Сян Юн еще более медоточивым голосом, тем паче что дядя с большей охотой услышал бы весть о том, что лиса окочурилась.

Девушка милостиво кивнула молодому генералу. Значит, вот он каков, тот, кто ее спас! Тогда, сидя в клетке, она особенно спасителя не разглядывала, хотя тут было на что посмотреть. Несмотря на всю нелюбовь к азиатам, Люся не могла не признать: хорош! Породу сразу видно: мало того что генерала Сяна так и подмывает обозвать «князем», так и лицо еще такое, запоминающееся. Черты резкие, но гармоничные, глаза живые, искрящиеся любопытством. Такого точно ни с кем не перепутаешь, как не пропустишь породистого жеребца королевских кровей в табуне мохноногих степных коняшек.

Но благодарность благодарностью, эстетика эстетикой, а при взгляде на Сян Юна в груди у Люси шевельнулось тревожное тянущее чувство. Увы, знакомое. Она ведь навидалась таких, блестящих и благородных, во всех видах навидалась: и за чаем с ватрушками на папенькиной даче, и вшивыми и обмороженными, и мимоходом добивающими кого-нибудь штыком. Жизнь – такая штука, пока не приложит от души да с размаху, не поймешь, что там, под позолотой-то.

– Благодаря вашей заботе, уважаемый генерал Сян, – Люся ненавязчиво продемонстрировала осведомленность небесной лисы в земных делах, – я почти совсем оправилась. И пришла выразить мою благодарность за спасение вам и вашему… – девушка глянула на старшего вельможу остро и хитро, совершенно по-лисьи, и мстительно припечатала: – Верному слуге?

Пожилой аристократ ей сразу не понравился. И, судя по перекошенной морде и ставшим совсем узенькими глазкам, нелюбовь с первого взгляда была взаимна. Вот уж кто точно оставил бы ее взаперти подыхать от жажды и голода, а как померла бы – и печенкой не побрезговал.

Сян Юн сделал вид, будто совершенно не понял намека. Хотя бы просто потому, что, по сути, лиса была абсолютно права. Просто ему давно никто об этом напрямую не напоминал. И не ставил на место.

– Вы случайно ошиблись, прекрасная хулидзын. Дядюшка Сян Лян – мой ближайший и самый любимый родственник.

И полностью игнорируя недовольство любимого дяди, сделал приглашающий жест:

– Не пожелаете ли присоединиться к нашему скромному застолью? Я буду очень рад вашему обществу.

Дядюшка в этот момент более всего сожалел, что пузатенький чайник полон кипятка, а не яда.

Впрочем, яд в избытке был у него на языке.

– Свежей крови, как вы привыкли, у нас, к сожалению, нет. Увы нам, – злорадно ухмыльнулся Сян Лян, видя, что хулидзын колеблется.

– Здесь, на земле, я постоянно вынуждена терпеть лишения, – сокрушенно вздохнула Люся, как бы случайно показав зубы, которые, спасибо папеньке и маменьке, несмотря на все невзгоды оставались крепкими и белыми, всем лисам на зависть. – Но того яства, что вы упомянули, уважаемый, я не пробовала уже очень давно… Ведь чтобы попасть на Небеса, я должна была вести праведную жизнь тысячу лет! Впрочем, откуда человеку это знать! Не каждому достанет мудрости постичь знания Небес, – и посмотрела прямо в глаза пожилому сановнику, едва сдерживаясь – так ей хотелось подмигнуть. – Пока я здесь, я постараюсь привыкнуть к пище смертных… ах, прошу прощения! К пище людей, конечно! – И девушка непринужденно уселась аккурат напротив Сян Ляна. – Можете называть меня госпожой Лю Си.