Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века - Пётр Пискарёв

В большинстве же своем тематика преобладала эротическая и сентиментальная.

У невзыскательного покупателя большим спросом пользовалась всякая живописная халтура. Ее приобретали преимущественно женщины, падкие до всяких сентиментальных сюжетов, для своего домашнего уюта: тут и пожар солнечного заката, и луна для влюбленных, и озеро с белыми и черными лебедями, и таинственный, неприступный замок на высокой скале и все в этом роде.

Однако среди разного хлама и завали были на Вербе и хорошие вещи. Это относится, главным образом, к изделиям художественного промысла: вышивка, кружева, изделия из кости, из бересты, выжигание по дереву и прочее.

Все перечисленное продавалось в ларях. Но не менее обширна была торговля и с рук. Чего тут только не продавалось! Предлагалось все: и воздушные шары, и обезьянки на булавке, и воздушные свистульки, и тещин язык, и черти в стеклянных трубочках (американский житель), и расстегаи (бумажные мячи на резинке)[163]. Весь этот товар предлагался с шутками и прибаутками в рифму.

Продавались и бумажные цветы, которые тогда пользовались спросом и создавали уют в мещанских квартирах.

Большая торговля велась, конечно, и вербой. Это первое растение, которое появлялось в наших краях ранней весной. Вербой украшали жилище, помещая ее у икон[164]. С вербой шли на богослужение в Вербную субботу.

Кто же был посетителем Вербы? Безошибочно можно сказать, что на 80 процентов посетителями Вербы была учащаяся молодежь, начиная с приготовишек, до последних классов включительно. Встречались, конечно, и молодые студенты.

Днем, в свободное от хозяйства время, приходили сюда и молодые домашние хозяйки. По окончании служебного дня вливался поток чиновников и служащих частных учреждений: банков, страховых обществ, правлений разных акционерных предприятий. Рабочий класс на Вербе встречался редко.

Поскольку подавляющее большинство посетителей состояло из учащейся молодежи, она задавала тон всей Вербе. Шум звонких голосов, веселый смех, громкое зазывание покупателей продавцами, расхваливание товара с шутками и прибаутками, — все это вливалось в общий шум со свистульками, с трескотней и свистом тещиного языка и других шумовых развлечений.

Молодежь широко пользовалась конфетти и серпантином, которыми молодые люди щедро осыпали девушек, а последние смеялись и визжали, обороняясь от нападающих.

Сравнивая два гулянья — балаганы и Вербу, следует отметить, что по характеру своему они были различны. Если первое можно было назвать народным, то второе носило следы обособленности от народа. И контингент посетителей тоже был различный. Если в первом случае участие в веселье принимал народ, по преимуществу рабочий класс, то во втором — преобладала прослойка интеллигентной среды.

С окончанием Вербной недели Петербург опять погружался в унылую великопостную атмосферу, еще более суровую, чем были первая и четвертая. Эта неделя называлась Страстная неделя, или Страстная седмица.

За три дня до Пасхи был Великий четверг. В этот четверг вечером в храмах читались двенадцать Евангелий[165]. Присутствовавшие в храмах слушали их с зажженными свечами. По окончании богослужения, все молящиеся старались донести огонек до дома. И вот можно было наблюдать на всех улицах, где были храмы, вереницы людей, идущих с огоньками, тщательно оберегая их от дуновения ветра. Любопытное зрелище!

Приближение праздника Пасхи чувствовалось уже с пятницы. В город завозилось много продуктов, необходимых для приготовления пасхального стола. У хозяек было много заботы. Рынки и магазины были полны. В пятницу вечером все хозяйки были прикованы к плите: пекли куличи, варили пасху и творожной массой заполняли форму (песочницу), запекали окорока, варили и красили яйца. Заготовки велись в таких масштабах, что хозяйкам одним справиться было трудно и тогда к этому делу привлекались все члены семьи. Мужчины были заняты заготовкой вина и водки. Одним словом, никто сложа руки не сидел, всем хватало дела. Все эти хлопоты и заботы в какой-то мере напоминают хлопоты и заботы в наше время перед майскими и октябрьскими праздниками.

Праздник Пасхи начинался с субботы на воскресенье богослужением, которое называлось Пасхальная утреня. С одиннадцати часов вечера толпы народа шли по улицам к храмам. Особенно большие тучи народа направлялись к таким большим храмам, как Исаакиевский, Казанский, Троицкий соборы и Александро-Невская лавра. На улицах была праздничная иллюминация. Надо сказать, что эта иллюминация имела очень жалкий вид. Между тротуарами и мостовой на высоте двух метров была протянута проволока, на которой на расстоянии от полутора до двух метров висели шестигранные фонарики с цветными стеклами. На тротуаре же стояли плошки с маслом и фитилем, который нещадно коптил[166]. Одно можно было сказать про такую иллюминацию: красоты мало, а копоти много.

Исключительно эффектное зрелище можно было наблюдать на площади Исаакиевского собора. Урны по углам крыши Исаакиевского собора, которые поддерживаются коленопреклоненными ангелами, заполнялись чем-то горючим и к началу богослужения зажигались[167]. Языки пламени освещали площадь. Площади придавался праздничный, торжественный вид. Ко всему этому надо добавить, что огромная толпа народа стояла на площади перед собором, так как собор всех не вмещал, с зажженными свечами.

По окончании богослужения вся эта масса людей возвращалась из храмов домой, причем каждый старался донести до дома огонек зажженной свечи. Это шествие с огоньками тоже представляло из себя довольно интересное зрелище.

По возвращении домой все члены семьи христосовались (троекратно целовались). Затем садились за стол и начиналось разговение, то есть употребление скоромной пищи после семинедельного поста.

Из чего же состоял пасхальный стол? Чтобы получить полное представление об этом столе, надо подробно перечислить его традиционное содержание.

Первое, что привлекало внимание и возбуждало аппетит после долгого поста, был свиной окорок на большом блюде. Часть срезанной шкурки обнажала и жир, и розовое мясо. Ножка окорока украшалась большим бумажным хвостом — нарезанными тонкими ленточками и завитыми на концах, отчего хвост выглядел очень пушистым. Люди побогаче жарили еще телячий окорок, подавая его также на блюде и украшая таким же хвостом. Затем — кулич и пасха. Куличи пеклись круглые, из сдобного теста и в таком количестве, чтобы хватило на всю пасхальную неделю, а то и дольше. Куличи были воздушные, но больше круглые и заварные. Разные специи и духи делали куличи очень вкусными. Для выпечки куличей были специальные формы из жести, различные по конфигурации и размеру. Творог, смешанный с маслом, сахаром, заправленный разными духами, специями, изюмом, варился в большой кастрюле, затем помещался в форму, состоящею из четырех деревянных дощечек, которые связывались бечевкой. Форма пасхи была пирамидальная. Между формой и творожной массой была марлевая прокладка, которая облегчала перемещение пасхи из формы на тарелку. Пасхи делались и шоколадные. Кулич и пасха украшались бумажным цветком[168].

Большое внимание уделялось окраске яиц. Для этой цели применялись разные способы: красящая бумага (под мрамор), разные красители и даже луковая шелуха. Яйца красили в разные цвета, но преобладал красный. Однако этим дело не ограничивалось. Были любители, которые разрисовывали яйца акварелью, причем это в некоторых случаях была такая художественная работа, что нельзя было оторвать глаз, любуясь яйцом. Такие яйца обычно дарили особо любимым, дорогим или уважаемым людям на память. Такой подарок, как правило, не клали в вазу вместе с другими крашеными яйцами, а находили им более выгодное и почетное место.

За несколько недель до Пасхи в вазу, предназначенную для крашеных яиц, клали землю и сажали овес. К Пасхе овес прорастал и получалась ярко-зеленая трава. Вот в эту свеженькую травку и клали крашеные яйца.

Так выглядел пасхальный стол. Я уже не говорю о вине, о рыбной гастрономии и прочей закуске, которые дополняли пасхальный стол. Конечно, по достатку семьи был и стол. То, что было доступно одному, то не было доступно другому. Однако даже люди с малым достатком, хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь, все же старались отметить праздник и делали все в пределах сил и возможностей. Такова уж сила традиции.

Воскресенье. Утро. Первый день Пасхи. Петербуржцы просыпались под веселый перезвон колоколов. Этот перезвон создавал праздничное, приподнятое настроение. Если принять во внимание, что в Петербурге было свыше шестисот церквей (от больших соборов до маленьких домовых при разных учреждениях), то нетрудно себе представить, какой это был концерт. Русский народ любил этот перезвон. Да и было что любить. Ведь в отливе колоколов мы не имели себе равных в мире. Что же касается звонарей, то среди них были такие виртуозы, что их работа доходила до предела музыкального творчества. Недаром такую работу называли малиновым звоном. В этот праздник на колокольни церквей пускали всех, кто хотел принять участие в благовесте. Дав звонарю пятачок «на чай», человек получал язык самого большого колокола, который и водил на веревке из стороны в сторону. А звонарь наигрывал трели на средних и маленьких колоколах. От мальчишек звонарям не было отбоя. Но отказа никому не было — дело прибыльное, пятачок не помешает.