Ряженые. Сказание о вождях - Григорий Свирский

— Не веришь? Ирмиягу, по Божьему слову, указано, «спрячь свой пояс»? Что он, подпольный цеховик, чтобы бояться-прятать! Слушай, вы оба диссиденты, вы друг друга понимаете. Зачем Ирмиягу прятал, не знаешь, дорогой?

Тут уж Юра расхохотался. — В России я думал, Сулико — женское имя. По радио пели: «Где же ты, моя Сулико?»

— Москва всегда все перевирала. На свой лад…

Юра кивнул веселому Сулико, мол, и это правда; продолжил: — В Эреце я уже вторично встречаюсь с мужским именем Сулико. В ешиве полгода платили стипендию, называлась имени Сулико Жакерия. Говорят, был такой магазинщик-миллионер.

— Так я и есть Сулико Жакерия! Был и есть…

Юру как жаром обдало. — Значит, я учился на ваши деньги?!

— И на здоровье, дорогой!.. Когда я болел, о-ох, тяжко болел, потерял тридцать килограмм, рав Бениомен пришел в госпиталь Хадасса, советовал, не надо больше суетиться: у савана нет карманов, — так он сказал. В точку попал, умница. Думай, говорил, о своей вечной душе. И Тору подарил. И на иврите, и на русском. Я тогда на ешиву дал три миллиона. Но не последние, генацвале. Оставил детишкам на молочишко… — И снова затрясся в своем заразительном смехе.

Попрыгали по камням еще немного, Юра чуть ногу не подвернул. Но не остановился, заинтересовал его Сулико, только потер связки на ноге.

— Вот, — наконец, воскликнул Сулико воодушевленно. — Древние еврейские колодцы. Какой век до нашей?..

И, в самом деле, колодцы. Верхний вырублен на склоне, нижний почти на дне расщелины, куда, видно, стекают зимние ливни. Для дождевой воды колодцы, ясно. Других тут и не водится…

— Дорогой, теперь прикинь сам, до ихнего Иисуса это было за сколько веков?..

— Ваш Эль Фрат ровесник Хеврона древних евреев?

— Еще древнее, генацвале. Древнее! Сам сказал… Кто сказал? Слабеет память, дорогой… Евреи тут, как всегда, меж собой дрались, что не поделили? А про арабов и не слыхивали. Не было тут никаких арабов, дорогой. Русские, знаешь, были. Русские куда не влезут. Отшельники какие-то. Монастырь. Спустимся, увидишь: кельи прямо в скале вырублены. Как раз над ручьем Эль Фрат. Отсюда как раз и имя поселения. Там камень есть с надписью, построил монах Харитон в начале 4-го века. Монах был с царевой мошной, не иначе: заложил все монастыри в Иудейской пустыне. Будешь тут жить, ноги поотбиваешь — увидишь… Монастырские руины в самом низу сохранились. Там тоже камень есть: персы по ним прошлись в 614 году как танками. Сравняли с землей. Поскольку, де, неверные… Персы мусульмане или нет? Звэри! — Присел на корточках. — До ручья, дорогой, сегодня не дойдем, силы кончились.

Пока обратно тряслись на тарахтевшем, с огромными колесами «Мерседесе», Сулико воодушевлял Юру рассказом про свой Эль Фрат: — Поселение наше не чисто религиозное. Тут, знаешь, каждой твари по паре. Наших, то есть ортодоксов, треть. Все больше лопочут меж собой «хАу-ар-ю, да хАу-ар-ю…» Соседку нашу Шушану, женщину замечательную, зовут, как пуделя, «Три шЕ»! Говорить стыдно!

— Французы они, что ли?

— Да нет! Прочитал русский в канцелярии ее анкету: «Шушана (Шломо) Шухман» и улыбнулся.» «ТРИ ШЕ!» Остальные подхватили, затявкали «ТРИ ШЕ!» Одно слово, америкашки…. Кто еще у нас? Кто из Южной Африки, кто из Литвы, есть местные. Один из Йемена. Ему сто шесть лет. Недавно ему прислали повестку в детский сад… Видит Бог, чистая правда! Увидели на бумагах 106, решили, век техники! ошибка компьютера. Мол, это о шестилетнем… Оглядишься, увидишь еще более удивительное. Правые есть, как им не быть в Эль Фрате, левые просочились. Голову вывернешь — не поймешь: соседка твоя ближайшая — Шушана, святая великомученица и еще девять самых левых, поверишь? Всегда голосуют за партию «Мерец»; а «Мерец»-перец день и ночь вопит против поселений. Мол, уничтожить, как класс. Цхе!.. Есть еще, конечно, выбранный председатель. Русский. Иванов-Черкезов фамилия. Из ученых-печеных. Физик вроде…

— Этнически русский? — удивился и обрадовался Юра: будет с кем потолковать о прошедшем.

— В чем дело, генацвале? Пусть в Эль Фрате цветут все цветы, как сказал… Кто сказал? Был он русский в квадрате. И Иванов, и Черкезов. Бежал через границу. Стал евреем в квадрате. Жить всем надо… У него спроси, как у главного: есть в Эль-Фрате оккупанты? Нет таких! Потому, дорогой-безобидный, выбрось свою блажь из головы… Что да что?.. Дом посмотреть, да к своим пора? Дорогой, не обижай. Дом посмотришь обязательно, шесть спален, хороший дом, плохих не строим… Лестницы? Нет никаких лестниц. Нет перил. Сам увидишь… После дома заедем к Нателле. Может горский еврей отпустить тебя без обеда-чая-немного вина-чачи?.. Да, вот еще! Чтоб не забыть, везешь большую семью, возьми, дорогой, в Иерусалиме автомат. У нас у всех автоматы. В Эль-Фрате-то тишь-гладь, а по дороге, бывает, шалят, камни кидают. Мальчишки. Они про историю не понимают.

…Февраль не лучший месяц для переезда: с небес льет и льет. Пока заказывали крытый грузовик, Юра носился из одной канцелярии в другую, выправлял документы на оружие, отвез на военный склад противогаз, завалявшийся со времени войны в Персидском заливе. Сдал его. «Саддам Хусейн воюет со столицами, в глуши газ не страшен,» — сообщил он жене авторитетно, и отправился за оружием.

— Значит, от пассивной обороны переходишь к активной, — усмехнулся очкастый солдат-каптерщик, протянув густо смазанный старый автомат на брезентовом ремне.

Марийке запах автомата не понравился, сказала, чтоб держал «эту отраву» подальше от детской.

Как только дождик затих, двинулись. Ксения на воинскую доблесть зятя не надеялась, захватила с собой одного из своих ухажеров — полицейского офицера, вооруженного с ног до головы.

В Эль-Фрате, у двухэтажного бетонного куба с узкими окнами, их ждал взволнованный Сулико с горой из пакетов. Оказалось, накупил дайперсов для Юриных детишек.

— Пусть писаются на здоровье! — радостно воскликнул он и, отмахнувшись от Ксениных денег, принялся шумно объяснять, как лучше разместиться.

«Нельзя ли этого кацо как-то выпроводить?» — шепнула Ксения Юре, который пытался развесить на бетонных стенах карандашные профили Марийки. Профили не хотели прикрепляться и летали по комнатам, как бумажные голуби. Гостюшка и тут помогал, давал дельные советы.

Когда сосед стал, по своему обыкновению, распоряжаться-пританцовывать на худых ногах возле Ксении, она полуобняла его и докружила как бы в танце до выходной двери. Но добряк Сулико балетного маневра не понял, остался помогать.

«Нужный, что ли, человек?» — спросила она взглядом Юру. Зять лишь посмеивался, слушая пререкавшихся с соседом Ксению и бабушку: у каждой из них был свой твердый взгляд на то, где и как должны лежать распашонки, стоять детские кроватки, горшочки…

Сулико стал в эти дни человеком действительно необходимым. Осмотрев и даже ощупав жестковатые, колкие, явно не новые матрасы Юриного семейства, привез на крыше своего «Мерседеса» почти новые. Один из матрасов был широк, как аэродром и «освежен», перетянут.

— Я на нем отлетался, — объявил Сулико, чтоб щепетильный Юра затих и вовсе не думал, что сосед на них «потратился». — А вам еще взлетать и взлетать…

На другой день притащил две детские кроватки, объявив торжественным тоном, что «каждый иерусалимский казак должен иметь своего коня».

Начались нелегкие дни. Двойняшки орали вразнобой. Осенька басил с утра. Ахава начинала визжать-надрываться точно с полуночи, хоть проверяй по ней часы. Будила своим криком Игорька, который тоже начинал хныкать. Марийка и бабушка не спали несколько ночей подряд и валились с ног. Заглянула маленькая, пожалуй, даже миниатюрная и на редкость стройная, как «модель» с рекламных фотографий, и взлохмаченная, соседка в кружевной кофточке, «профессор и медсестра военного времени», как она представилась. Похоже, со сна ее подняли… Сказала, что ее зовут Шушана и что плач и визг новорожденных доносится даже до ее дома, до которого полсотни метров. Это ненормально. Надо подумать, в чем дело.

Повертела, на правах «сестры военного времени», Юриных крошек, подумала и объявила неожиданным для такой миниатюрной женщины хрипловатым и безапелляционным «адмиральским басом», что у мамы не хватает молока. Даже Юра от ее «адмиральского баса» вздрогнул, а Марийка возмутилась, выпятив свои могучие груди: «Это у меня-то?!» Почти выгнала Шушану, а через полчаса проревел у дома Аксельродов мотор «Мерседеса». Сулико знал, как видно, всегда и все. Кликнул Юру, чтобы притащил из его машины детские весы. Стали горластых взвешивать. До кормления и после него. Выяснилось, оптимист и весельчак Осенька высасывает у мамы едва ль не все. Ахаве остается грамм пятьдесят… Как тут не кричать, не сучить ножками?!

Сулико отправил Юру за детскими «смесями», в доме наступил некоторый покой. Марийка и бабушка, в четыре руки, справлялись с новорожденными. Игорек был почти в забросе, но вскоре Шушана стала забирать его к себе. «Пусть носится по Эль-Фрату вместе с моими шалунами…»