В большой семье - Аделаида Котовщикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время неторопливого рассказа Петренкова Ося вел себя беспокойно: вертелся на табурете, хватал себя рукой за переносье. Но тут он не выдержал: протянул разочарованно:
— Безро-одный? Простите, Федор Петрович, а как была прежде фамилия вашего Алексея?
— В школе его, конечно, Петренковым называют. В бумагах у него две фамилии, поскольку я его усыновил. А отцовская его фамилия…
Стук в дверь помешал Петренкову ответить на осин вопрос.
— Входите! — крикнул он.
Дверь открылась. Взволнованный рассказом Петренкова Ося так и подскочил на табуретке.
— Иван Антонович! Вы откуда?
В заиндевелой шинели, вместе с клубом морозного пара, ворвавшимся за ним, вошел в избу Сахаров.
— Простите, что беспокою вас, — сказал он. — Мне надо разыскать пионервожатую Подгорной школы, но сегодня воскресенье и школа закрыта. У меня был ваш адрес, и я позволил себе побеспокоить вас. Сахаров Иван Антонович.
— Петренков, — представился агроном. — Садитесь, пожалуйста.
— Ося, ты-то как здесь? — спросил Иван Антонович, снимая меховую шапку и садясь на табуретку. — Кстати, я должен перед тобой извиниться. Пришлось мне основательно прибрать у тебя на столе, отыскивая шахматные открытки.
— Значит, вы адрес по открытке узнали? — весело спросил Ося. — Вот здорово! Иван Антонович, а зачем вам пионервожатая?
— Надо, — сдержанно ответил Сахаров.
— А мне тут Федор Петрович что рассказал! — громко и возбужденно, блестя глазами, заговорил Ося… — Иван Антонович, у Федора Петровича приемный сын — Алексей. Он тоже от детского дома отстал, как…
— Алексей? — быстро переспросил Сахаров.
«И зачем я сказал? — спохватился Оська. — Напомнил ему только, а ведь у этого Алексея нет родителей…»
— Подожди, Ося, — Сахаров наклонился к Петренкову, глядя на него в упор расширенными от волнения глазами:
— У вас приемный сын… Алексей? А как фамилия мальчика?
— Сахаров его фамилия, — с недоумением разглядывая нежданного гостя и тоже волнуясь, хотя еще ничего не понимая, медленно ответил Федор Петрович.
— Алексей Сахаров! — заорал Ося, вскакивая и размахивая руками. — Так это Алик! Алик! Иван Антонович, Алик нашелся! А зачем же вы сказали, что он безродный? — вопил Ося.
Петренков стукнул об пол своей деревяшкой и прикрикнул:
— Помолчи, Осип!
Ося затих, только темными, как сливы, горящими глазами смотрел на Сахарова и Петренкова.
Иван Антонович сидел бледный и лицо его слегка вздрагивало.
— Расскажите скорей, — пробормотал он. — Откуда у вас мальчик?
— Ничего я не пойму, товарищ дорогой, — решительно сказал Петренков. — Почему вы в смятение такое пришли? Вы мне лучше расскажите, почему вам про нашего Алексея знать надобно? Тогда уж я расскажу.
— У меня сын потерялся, Алеша Сахаров. Увозили его на «Большую землю» с детским домом. Он около Вологды пропал…
— И этот Алексей тоже весной сорок второго года… — не удержался Ося. — А мы его ищем, и ищем…
Агроном метнул на Осю грозный взгляд.
— И вы, значит, думаете, что наш Алексей — ваш сын?
Федор Петрович с глубокой жалостью посмотрел на Сахарова.
— Так ведь отец нашего Алексея на фронте погиб! Доподлинно знаем. Эх ты! — с досадой покосился он на Осю. — Как человека смутил!
— А откуда вы знаете, что он погиб? — нетерпеливо спросил Сахаров.
— Запрашивали мы военкомат. В Москву писали. Первый раз не ответили нам. А второй раз ответили: «Пропал без вести». И бумага эта есть. Вот только где… — Петренков оглянулся и привстал, намереваясь итти искать справку.
Ося прижал кулаки к глазам и всхлипнул.
Иван Антонович удержал Петренкова, положив руку ему на плечо.
— Карточку Алексея можно посмотреть?
— Карточки нет, — виновато сказал Петренков.
— Как зовут отца мальчика? Сахаров… имя, отчество?
— Сахаров Иван Антонович. Помню, как же.
— Так ведь это я! — Сахаров вдруг улыбнулся такой ясной и в то же время грустной улыбкой, что не спускавший с него глаз Петренков как-то сморщился и засопел. — Я был сильно ранен, меня подобрали санитары другой части.
— Пра-авда?.. — Ося блаженно улыбнулся.
Потом все быстро спрашивали друг друга и быстро отвечали.
— Бывают, бывают такие вещи! Экая оказия! Вот оно как! — растерянно бормотал Федор Петрович и снова рассказывал Сахарову, как Варя привела мальчика в вагон, и они повезли его с собой, и как жили в Алтайском крае.
— А какое ты имя упомянул? — вдруг подозрительно спросил Петренков у Оси.
— Алик! Алик!
— Такого не слыхал, — покачал головой Петренков. — Так Алексей себя не называл. Но это не удивительно. Зачем ему говорить? Он лишнего ничего не скажет. Такой характер. Ведь вот когда получили мы о вас извещение, Алексей на речку убежал и полдня его не было. Еле-еле его Варя разыскала… А все-таки бывают совпадения… Вы очень-то не обнадеживайтесь, товарищ Сахаров. Фамилия у вас простая. И имя тоже не заморское.
— Но как же он не пришел на прежнюю квартиру? Почему? — спросил Сахаров.
Федор Петрович развел руками.
— Мы ему говорили, жена особенно…
— А называет он вас как?
— «Папаша» и «мамаша» называет, — покосился Петренков на Сахарова. — Поскольку мы ему родители, хоть и приемные. А «папа» и «мама», — это он не говорит… Да, так вот жена моя ему не раз говорила: «Пошел бы ты, Алеша, на старую квартиру свою. Может, вещи материны остались. Всё память». А он отмалчивается. Я и говорю жене: «Не настаивай, не надо. Пожалуй, ему еще тяжелей будет — так лучше не стоит». И в самом деле, родных уж всё равно не воротишь, так что веши… — Петренков махнул рукой.
Вернулась домой Александра Николаевна. Узнав обо всем, она разволновалась и заплакала.
— Да неужто правда у Алешеньки отец нашелся? — повторяла она. — Уж очень это чудно, не верится. Вы меня простите, дорогой товарищ, но мне сдается, просто однофамильцы вы. Пока мальчика не увидите, вы заранее не радуйтесь…
— И я говорю, — кивнул Петренков.
— А когда он приедет? — спросил Сахаров.
— Он в Ленинград к сестре Варе поехал. С последним поездом, должно быть, вернется. Ой, да что же я! — вдруг вспомнила Александра Николаевна. — Ведь Алексей предупредил, что ночевать у Вари останется.
— Я поеду туда, — решил Иван Антонович. — Дайте мне адрес.
И вот крупными шагами он шел на станцию, подняв воротник пальто и даже не оглядываясь на бежавшего сзади Осю.
В поезде Ося сказал:
— Ой! А про пионервожатую забыли. Вы же ее видеть хотели.
— Теперь мне уж не надо пионервожатую. Я хотел ее спросить… Ведь книгу «Военная тайна» я подарил в школу.
— Во-от оно что! — протянул Ося.
Остальную дорогу они молчали. У Сахарова было такое лицо, что Ося не решался с ним заговорить, только поглядывал на него и вздыхал.
Когда они сошли с поезда, Ося умоляющим тоном сказал:
— Я поеду с вами!
Сахаров машинально кивнул.
Варя Петренкова, а теперь, по мужу, Круглова, жила недалеко от Технологического института. Ося не замечал улиц, по которым идет, так быстро они шли.
Наверно, Сахаров хорошо знал этот район. Ни у кого не спрашивая дороги, он и в городе, как в поселке, шагал крупно и быстро.
На нетерпеливые звонки им открыла дверь седая старушка, варина соседка. Ни Вари, ни ее мужа-механика не было дома. Когда они придут, соседка не знала.
— Мальчик у них был сегодня? — спросил Сахаров.
— Это брат Варвары Федоровны? Был-был, — сказала соседка. — Они не так давно все вместе вышли.
— Несчастье какое! И тут его не поймать! — вырвалось у Оси.
— Может, передать что-нибудь? — Старушка с любопытством вглядывалась в настороженные, взволнованные лица Сахарова и Оси.
— Ничего не надо передавать, — сказал Сахаров. — Я еще приду.
Когда они вышли из подъезда, крупными хлопьями пошел снег.
— Иди домой, Ося. Ты измучился, прозяб. А я еще похожу… Я невольно обманул Димку, обещал еще сегодня прийти. Но я не могу. Я завтра приду…
Из снежной мглы голос Сахарова звучал как-то глухо. И вот его не стало рядом с Осей, точно он растаял в летящем снеге.
«Какой человек! — подумал Ося. — И сейчас о нас думает».
Он помчался к трамваю.
Странный мальчишка
В это же самое время Таня Чуркина ехала в трамвае.
Она стояла лицом к заиндевевшему стеклу, и губы ее были обиженно поджаты.
Настроение у Тани было самое скверное. Сегодня семиклассницы ходили на экскурсию в Русский музей. Но картины, которые ей так хотелось увидеть, померкли для Тани. А из объяснений экскурсовода она не поняла толком ни одного слова. И всё это из-за того, что девочки опять стали упрекать ее за ту книгу, которую она будто бы не записала.