В большой семье - Аделаида Котовщикова

— Своих уж всех спросил. Еще тогда. В соседнем ремесленном учится Сахаров, так он Петр, а не Алексей. Иван Антонович сам уже всюду узнавал. И через Гороно и в других местах. Да вот не находится. А по радио теперь не передают, кто родственников разыскивает. Во время войны, помнишь, передавали около шести часов утра… Да жив ли твой Алик? Ведь мы и этого не знаем.

— Жив, жив! — убежденно ответил Оська. — Мне даже кажется, что он где-то здесь, в Ленинграде.

— Почему? А вдруг в Казахстане?

— А вот почему. Ты ведь тоже уезжал на Урал, а вернулся, правда?

— Конечно, вернулся. Еще бы! Мы ведь ленинградцы. Матери каждую ночь Ленинград снился.

— Вот видишь! А ведь Алик тоже ленинградец. Постоянный… как это говорится? Коренной. Он тут родился. И, главное, отец его из армии сюда должен был вернуться, он же знал об этом. Теперь он большой парень, как мы с тобой. Нет, нет, он непременно должен был сюда стремиться!

Ося порывисто вскочил, потом снова сел верхом на стул и, опершись локтями на спинку, подпер кулаками щеки.

— Заданное условие: он живой. Спрашивается: как его найти? Вот задача! Потруднее всякой геометрии. Как ее решить? А, Павлушка?

Павлик в раздумье покачал головой.

Ося помолчал и зашептал, глядя на друга горящими глазами.

— Знаешь, Павлик, кто его сразу мог бы разыскать? Знаешь?

Павлик кивнул.

— Я понимаю, про кого ты говоришь. Но ведь нельзя же беспокоить. Если все будут к нему обращаться…

— Вот именно! Другого такого занятого человека на всей земле нет. Не понимаю я, что ли? Это уж я на самый-самый крайний случай говорю. Но я уж так и решил: если до весны ничего совсем не узнаем, напишу Сталину письмо. А все-таки его найдем!

Чья это книга?

Второй номер журнала «Пионерская дружба» решили непременно выпустить к Новому году.

Тамара Хлопина, ответственная за сбор статей, уже всех донимала просьбами скорее приносить свои произведения. И она была права: до Нового года осталось всего недели полторы, а ведь и статьи, и стихи, и рисунки надо было еще переправить в Подгорную школу.

Было бы обидно сделать второй номер хуже, чем первый. А первый номер вышел на славу. Особенно всем нравились стихи одной девочки из пятого класса Вали Родионовой. Стихи назывались «Ленинграду».

Свои сочинения для первого номера журнала подгорновцы привезли с собой, когда приехали в Ленинград на ноябрьские праздники. Делегаты от обеих дружин побывали во Дворце пионеров на праздничном костре.

Оля очень любила Дворец пионеров. Но он никогда еще не казался ей таким красивым, как на этот раз. Показывая Ане Дворец, Оля и сама как-то по-новому им любовалась.

Аня притихла, — так ей всё нравилось. Кругленькие щеки ее разгорелись, а темные глаза блестели. Обычно сдержанная, Оля вся сияла, глядя на анину радость.

Они не расставались ни на минуту. Ходили и сидели рука об руку. Таня Чуркина позвала Олю танцовать, но Оля отказалась.

— Ну, еще бы! Ты только свою Аню и видишь! — обиженно сказала Таня.

— Тебя ведь я каждый день вижу, — возразила Оля. — А ее…

Не дослушав, Таня тряхнула белыми косичками-крендельками и убежала.

— Может быть, ты, и правда, хочешь туда пойти? — спросила Аня. — Я танцовать не умею…

— Нет, нет! — воскликнула Оля. — Совсем не хочу. Мне так хорошо с тобой. А танцовать мы тебя научим. — И они продолжали сидеть на диванчике у стенки.

Люстры сверкали ослепительно. Пестрая толпа ребят кружилась посреди громадного зала. Свежо и радостно алели пионерские галстуки.

Стоял веселый шум. То и дело раздавались взрывы смеха. И всё это не мешало, а наоборот, — как-то помогало подругам разговаривать.

Оля была скрытной девочкой, но почему-то Ане она просто и свободно рассказывала о самом сокровенном.

Ни с кем Оля не говорила о маме, даже с Матвеем Ивановичем. А вот Ане она рассказывала о том, как в блокаду представляла себе, что ее мама на фронте, и как от этого ей становилось теплее и есть хотелось гораздо меньше.

Девочки поговорили о том, кем они будут, когда вырастут.

Оля неизменно хотела стать врачом.

Немного помедлив, Аня призналась, что хочет быть… судьей. Оля удивилась: почему обязательно судьей?

— А мне нравился быть справедливым судьей, — сказала Аня. — Оля, знаешь, — вдруг вспомнила она. Один мальчик из нашей школы говорит, что он знает тебя.

— Знает меня?

— Да. Вернее, он знал тебя когда-то. Он услышал твою фамилию и даже… растерялся как-то. Он думал, что ты погибла в блокаду.

— Что же это за мальчик?

— Он говорит, что приходил на то место, где вы прежде жили, и увидел, что вашего дома нет.

— Может быть, это кто-нибудь из нашей школы.

— Он хотел тебе написать на дружину.

— Я не получала письма.

— Значит, он еще собирается написать. Он говорит, что, может, ты его забыла.

— А как его фамилия?

— Петренков. Алеша Петренков. Это тот самый мальчик, с которым я занимаюсь арифметикой. Я тебе говорила.

— Алеша Петренков? — удивилась Оля. — Ой, да что ты! Ведь с Алексеем Петренковым наш Оська играет в шахматы на открытках.

Девочки условились, что на зимние каникулы Аня обязательно приедет к Оле в гости на несколько дней.

После уроков, перед уходом домой, Оля забежала в пионерскую комнату. Она не могла уйти из школы, не заглянув туда хотя бы на минуту.

Едва Оля появилась на пороге, Вера сказала:

— А я уж хотела девочек за тобой посылать. Прочти-ка!

И Вера протянула Оле распечатанное письмо.

— Вслух, вслух читай! — раздались голоса девочек.

Оля стала читать. Письмо было от пионервожатой Подгорной школы. Марья Ивановна просила Веру сообщить, кто подарил для подгорновских школьников книгу А. Гайдара «Военная тайна». «Мне это очень нужно знать, — писала вожатая, — а вам легко будет установить, тем более, что эта книга приметная, на титульном листе есть надпись: «Моему сыну от папы. Вырастай большим и смелым».

— Можно посмотреть по записям, — сказала Оля. — Кто же эту книгу подарил?

— А зачем ей это надо знать? Вот интересно! — громко воскликнула Таня. — Погляди, Верочка, скорее, чья это книга.

— Погляди, погляди! — Вера с досадой посмотрела на Таню. — Точно я не смотрела. В том-то и дело, что эта книга нигде не записана.

Послышались удивленные возгласы:

— Как не записана?

— Почему не записана?

— А вот так не записана. Я уже два раза пересмотрела все записи.

— Фу-у, как глупо получилось! — разочарованно протянула Галя Снеткова. — Кто же это не записал?

Оля пристально посмотрела на подругу, и Таня испуганно подумала: «Неужели это я не записала? Быть не может…» Именно эту мысль Таня прочла в олином взгляде.

«Вот сейчас эта беспощадная Оля скажет: «Это Таня виновата».

Но Оля молчала. Зато Тамара Хлопина прищурила свои близорукие глаза и сказала решительно:

— Больше всех вела записи Чуркина. А она вечно занимается десятью делами сразу. И пишет, и болтает, и даже ест. Она и не записала.

Все глаза были устремлены на Таню.

Еще минуту назад Таня была уверена, что это она не записала книгу и даже почувствовала себя виноватой. Но тамарин тон ее обидел.

— А тебе что, если я пожую? — оскорбленно закричала она. — Да почему это непременно виновата всегда я? Вовсе не я.

Вера огорченно покачала головой.

— Боюсь, Татьяна, что это все-таки ты.

— А самое главное, — сказала Тамара Хлопина, — Марья Ивановна пишет: «Убедительно прошу сообщить». Убедительно. Значит, ей очень надо знать. А мы и ответить не можем. Всех эта Таня подвела.

— Все на меня! Все на меня! — крикнула Таня. — Да я и в глаза такой книги не видела! А все книги, когда записывала, я листала, листала без конца…

Сахаров и Димка

— Я теперь хромой на этот зуб.

Димка открыл рот и показал на белый зубок вдвое ниже остальных. Зуб вырос недавно на месте выпавшего молочного.

Было воскресенье. Морозный день голубел за окном. Матвей Иванович уехал куда-то по делу. Оля с девочками ушла на экскурсию в Русский музей.

Из всей «сборной семейки» Сахаров застал дома только Осю и Димку.

— Вот удача! — обрадовался Ося при виде Сахарова. — Иван Антонович, вы не очень торопитесь?

— А что, Ося? — спросил Сахаров, поглаживая пушистую голову Димки, подбежавшего к нему.

— Все ушли, и мне пришлось с Димкой сидеть. А у меня одно важное дело есть, которое я целый месяц собираюсь сделать.

— Всё понятно, — сказал Сахаров. — Делай свое дело. Мы тут отлично проживем сами. Верно, Димка?

— Вы добрейший человек, Иван Антонович! Никто не видел, где моя шапка? В кухне стоят суп и оладьи. Димка покажет. Разогревайте, питайтесь!