Настоящее имя - Даниил Корецкий

— Надо порядочную тачку покупать, тогда бы ничего не было! А так за лохов приняли…

— А бабки откуда? — огрызнулся Крепыш. — Ничего, мы ему хорошо вкатили! Будет знать — где лохи, а где нет.

— Идиот! — рассвирепел Ринат. — Мы что, за этим ездили? «Объект» почему не взяли? Силенок не хватило?

— А чего? — буркнул с заднего сиденья Вьюн. — Крепыш в стойку встал, придурок, я думал, гасить сейчас пойдет, а он встал и стоит, как статуя…

— Сам ты придурок! — взорвался Крепыш. — Если бы ты «отключку» не потерял, мы бы его в два счета сделали!..

— Заткнитесь оба, — прервал спор Ринат. — Тихо.

Он уже набирал номер Атаманова, испытывая чувства человека, который провалился в выгребную яму, с трудом выбрался и теперь должен показаться на глаза веселящейся за столом компании. Больше всего Ринату хотелось сейчас вернуться на Ленинский с обрезом «ремингтона» 12-го калибра и несколькими снопами картечи развалить этого долбанного Карданова на куски.

Когда оставалось набрать последнюю цифру, Ринат нажал клавишу сброса. Ночные доклады о неудачах не способствуют продвижению по службе. Да и здоровью тоже.

Он быстро набрал другой номер.

— Татарин? Возьми несколько ребят и подъезжай ко мне. Записывай адрес…

Обычная блочная пятиэтажка, обычный загаженный подъезд, обычная облупившаяся дверь со следами многочисленных перестановок замка. За дверью надрывно звенел звонок. Он не умолкал уже минут пять, потому что Клевец не отнимал короткого толстого пальца с коротко обрезанным от раздолбанной кнопки.

— Может нет никого? — угрюмо поинтересовался Фокин. Ему не нравилось прочесывать уголовное дно Москвы, не нравилось таскаться из притона в притон, не нравилась обстановка убогости, серости и нищеты лежащая на квартирах, мебели и озлобленных — пьяных, обкуренных или обколотых людишках, населяющих этот специфический мир.

Занимаясь крупными государственными и экономическими преступлениями, он никогда не имел дела со столь низкопробным человеческим материалом, зато Клевец чувствовал себя, как рыба в воде.

— Сейчас посмотрим, — негромко процедил он и, отступив на шаг, резко ударил огромным ботинком в район замка. Хрустнула древесно-волокнистая макуха и дверь распахнулась.

— Не двигаться! — зарычал Клевец, врываясь внутрь. Фокин рванулся следом. Обязанности они распределили ещё в начале рейда: контрразведчик проверял кухню и службы, чтобы не оставлять никого за спиной.

В обшарпанном темном туалете было пусто, в захламленной ванной — тоже. На кухне у плиты стоял довольно крепкий парень в одних трусах, он бессмысленно пялился на ворвавшегося майора совершенно пустыми глазами, продолжая помешивать в закопченной миске густое коричневое варево. На свою беду, мешал он ножом.

Бац! Напружиненная ладонь Фокина обрушилась на лицо парня, сметя того под подоконник, миска перевернулась, варево вылилось на огонь, зашипело, по кухне пополз черный удушливый дым. Ногой отбросив нож под плиту, Фокин выключил газ, поднял незадачливого кулинара на ноги и потащил в комнату. Тот не сопротивлялся. Похоже, он вообще не понимал, что происходит: его сознание витало в приятном и замечательном мире далеко-далеко от жалкого притона.

Всю обстановку квартиры составляли явно притащенный со свалки огромный шкаф с оторванной дверцей, продавленный замусоленный диван и садовая скамейка. На диване, подобрав к подбородку колени и обхватив их руками, сидела совершенно голая девчонка лет пятнадцати. Она тревожно посмотрела на вошедших, принюхалась.

— Что, ханка сгорела? Ты что, Корма? Совсем сгорела, вся?!

Ступни у неё были расставлены и стоящий напротив Клевец в упор рассматривал открывающуюся картину.

— Где Татарин, я спрашиваю? — судя по тону, он задавал вопрос уже не первый раз. Но девчонка явно его не слышала. Она не замечала нескромного взгляда опера, ей было вообще плевать на ворвавшихся в дом незнакомцев. Ее беспокоило совсем другое.

— Неужели ты все спалил, паскуда?!

Дверца шкафа приоткрылась, в щель просунулась голая рука с пистолетом, наставленным в спину Клевцу. На фоне предельной обыденности бытия это было неожиданно и нереально, как в фильме ужасов, где наибольший эффект достигается как раз контрастом привычного и чрезвычайного. Опер не замечал опасности, а руки у Фокина были заняты: правой он как клещами сжимал шею Кормы, а левой держал его за предплечье.

Рука с пистолетом вытягивалась все дальше, заметно дрожа, как будто от усилия указательного пальца. Резко изогнув корпус, Фокин словно метатель молота изо всех сил швырнул Корму вперед. Беспорядочно размахивая руками, тот пролетел через комнату и с оглушительным треском врезался в дверцу шкафа, вбивая её на место. Раздался вопль, пистолет упал на пол. Клевец резко обернулся.

Через секунду в углу, скособочившись, подпирал одной рукой стену голый субъект неопределенного возраста. Вторая рука плетью повисла вдоль костлявого туловища. Клевец стоял рядом, рассматривая пистолет.

— Оружием стал баловаться, Татарин? — полюбопытствовал он. — И зачем он тебе?

— Это газовый, — вяло шевеля языком, ответил субъект. Он явно находился в прострации. Корма с видом лунатика медленно поднялся на ноги, неуверенно ощупывая голову.

— А что, у тебя на газовый лицензия есть? — продолжал интересоваться майор, вынимая магазин. И присвистнул:

— А патроны — то боевые… И ствол расточен! Пристрелить меня мог, гад!

— Ты чо, начальник! — встрепенулся Татарин. — И да-а-же не думал!

Девчонка вскочила и попыталась наброситься на Корму.

— Ты что обещал, скотина?! За что я тогда вам давала?! Счас вломлю ментам со всеми потрохами!

— Глохни…

На лице Кормы появилось осмысленное выражение, которое тут же трансформировалось в недовольную гримасу. Возвращение в мир реальности оказалось малоприятным.

— Так что влетел ты, Татарин! — гнул свою линию Клевец. — Оружие, наркотики, малолетка… А где ты был четырнадцатого вечером?

— Это когда? — настороженно дернулся тот. И тут же расслабился.

— Я только вчера из больницы вышел… В инфекции лежал, с дизентерией… Проверяйте, пожалуйста! А пушка не моя и сколько этой биксе лет я не знаю… И вообще, чего вы ко мне привязались? Чего я такого вам сделал?

— Да ничего, — примирительно сказал Клевец. — Спутали тебя с одним… Кто тут ещё есть под твоей кликухой?

— Да много… Семка Татарин… И одноглазого Мишку иногда так кличут… Вафлер тоже себя Татарином зовет. Что я, за всех ответчик?

— Не боись, — успокоил Клевец, отстегивая с пояса портативную рацию. Каждый баран висит за свою ногу! Ты только за себя ответишь… Сейчас пройдем на кухню, я с тобой профилактику проведу. Чтобы знал, как в людей целиться…

Через полчаса приехали опер и участковый из местного отделения. Сдав им задержанных, Фокин и Клевец вышли на улицу.

— У тебя хорошая реакция, спасибо, — поблагодарил Клевец. — Вполне мог поймать пулю в спину ни за что ни про что…

— Что-то мы по самому дну шарим, — сказал Фокин, глубоко вдыхая чистый морозный воздух. — Аж черпак цепляется…

— Обычное дело. Раньше говорили: бедные — это клиенты уголовного розыска, а богатые — клиенты ОБХСС…

Клевец что-то вспомнил и засмеялся.

— Был и другой вариант: теми, кто доволен жизнью, занимается ОБХСС, а теми, кто недоволен — КГБ…

— Ни ОБХСС, ни КГБ уже нет, — недовольно отозвался Фокин. — А мы все шарим по дну. Тот Татарин — вряд ли опустившийся наркоман.

— Не скажи, всяко бывает. Наркошу за небольшие деньги на любое дело нанять можно. Часто так и делают. А что по дну скребем… С ними проще. Есть у меня несколько фигурантов с такой кличкой, но они из крутых. Иномарки, оружие на законном основании, ксивы всякие: то помощник депутата, то советник префекта, то консультант правительства… Попробуй к ним подступись! Тут уже без санкции дверь ногой не выбьешь: кодла всегда вокруг, охрана, адвокаты… Да и двери бронированные. Не так, что ли?

Фокин промолчал. Клевец прав на все сто процентов. И милиция и контрразведка и прокуратура воюют с преступностью бедняков. Если личное состояние человека превышает годовой бюджет целого ведомства, то оно не в состоянии с ним справиться. И отыгрывается на мелочевке.

— По десять квартир у гадов, дома, дачи, дети в Америке учатся… завелся майор. — А я с семьей в малосемейке всю жизнь, десять лет стою на очереди! Дочка школу заканчивает, а куда я её устрою? Любой институт или официально платный, либо надо взятки давать? А где брать? У этой нищеты?

— Сколько тебе лет? — спросил Фокин.

— Тридцать восемь. Два ордена, куча медалей. В звании перехаживаю уже третий год, на должность не ставят… Ладно, хер с ним…