Настоящее имя - Даниил Корецкий

— Тридцать восемь. Два ордена, куча медалей. В звании перехаживаю уже третий год, на должность не ставят… Ладно, хер с ним…

— Что будет с этими? С Кормой, Татариным, девчонкой? — спросил Фокин, чтобы сменить тему.

— С девчонкой ничего. Может оттрахает кто-то из сержантов и все, невозмутимо пояснил опер. — А с теми двумя — как решат. Одного пустят свидетелем, второго «паровозом» — года четыре он схлопочет. За наркоту и оружие. За то, что целился, он уже получил… А что?

— Ничего.

Но Клевец распознал брезгливые нотки в голосе.

— Хочешь сказать, что бандюков с автоматами отпускаем, а наркошу за переделанный газовик раскручиваем по полной программе? Так оно и есть.

Он тяжело вздохнул.

— И вы шелупень всякую караете, а на больших боссов только зубы точите. Хотя раньше могли любого за жопу взять. Время другое. Не так, что ли?

— Так, — кивнул Фокин. — Но долго оно продолжаться не может, это время. Рано или поздно оно закончится. Только в отношении тех мразей, которые Наташку…

Он скрипнул зубами.

— Их и это блядское время не спасет! Я дотянусь до них, кем бы они ни были! Поможешь мне в этом — спасибо.

— Помогу. Я же сказал — помогу! Мы сейчас не как законники говорим, а как люди. А справедливость у людей всегда должна быть. И неважно — по закону или вопреки ему!

В груди Фокина ворохнулось теплое чувство. Сдержав улыбку, он протянул руку. Клевец подал свою. Два огромных, не привыкших к сантиментам мужика задержали рукопожатие.

— Хочешь, проскочим в пару баров, где эти крутые говнюки собираются? спросил Клевец. — Хватит, действительно, по дну скрести.

— Не могу, — с сожалением ответил Фокин. — Мне надо на утро задержание готовить. Серьезное задержание.

— Неужели шпиона? — съязвил Клевец.

— Самого настоящего, — совершенно серьезно сказал контрразведчик.

Вернувшись к себе, Фокин просмотрел собранные материалы. Никаких данных на Карданова, Остапенко или Иванова получить не удалось. Эти люди не рождались, не прописывались, не получали паспорта и водительские удостоверения, не становились на учет в военкомате, не платили налоги, не лечились в поликлиниках, не страховали имущество, не клали деньги в сбербанки и не получали кредиты… Официально они не существовали.

Зато телефон, по которому звонил многоликий невидимка, оказался вполне реальным. Как и его владелица.

Смулева Мария Евгеньевна, двадцать девять лет, бывшая стюардесса, не замужем, не судима, на оперативных учетах не состоит. До недавнего времени имела постоянного любовника, сейчас живет одна. Несколько дней назад у неё объявился мужчина с приметами Карданова. И сразу обстановка вокруг неё стала напряженной: две драки во дворе одна за другой, визит неизвестного, личность которого ещё устанавливается, какие-то криминальные типы, наблюдающие за домом…

Фокин связался с дежурным.

— Утром мне нужна группа экстренного реагирования. В шесть ноль-ноль жду командира на инструктаж.

Маша отправилась спать, Макс и Веретнев устроились на кухне. Макс, кособочась, достал из бара бутылку «Джека Колсона», проковылял к холодильнику за льдом.

— В спину? — спросил опытный Слон. — Палкой?

— Кастетом. Трое. По повадкам — профессионалы.

Макс разлил виски по стаканам, набросал побольше льда.

— Говнюки они, а не профессионалы, — презрительно скривился Веретнев. — Втроем на одного, а дела своего не сделали.

— Тоже верно…

Карданов побалтывал стакан. Ему нравился перестук ледяных кубиков, которые медленно таяли, охлаждая и разбавляя желтую сорокаградусную жидкость, отчего более отчетливо проявлялся вкус распаренного ячменного зерна. Он сделал пробный маленький глоток. Вкус ячменя проявился ещё недостаточно.

— Говнюки, — повторил Веретнев и, не вдаваясь в тонкости дегустации, отхлебнул половину своей порции. — Так кто это был? Чего хотели?

Макс подумал, пожал плечами.

— Люди из прошлого. Я никого из них не знаю. А хотели отвезти меня куда-то.

— Это связано со взрывом?

Карданов снова пожал плечами.

— Может месть? Автобус взлетел на воздух из-за моего чемодана.

— Вряд ли… Если месть — зачем куда-то везти? Всадили бы пулю — и все. Кстати, а что должно было быть в этом чертовом чемодане?

— Деньги. Много денег.

Веретнев допил свое виски.

— А оказалась бомба… Как там моя тачка?

Он встал, подошел к окну, прислонился лицом к стеклу, отгородившись ладонями от света.

— Какой-то тип гуляет с собакой уже почти час. На таком морозе. Странно.

Алексей Иванович вернулся на место, покрутил пустой стакан с обтаявшими льдинками. Макс хотел долить, но Слон закрыл стакан ладонью.

— Водка есть? Обычная русская водка?

Макс достал из холодильника початую бутылку кристалловской «Столичной», нашарил кусочек копченой колбасы, порезал хлеб. Водка требовала закуски, соленых помидоров, тостов, звона стаканов, и откровенности. Того, чего не требуют ни виски, ни джин, ни коньяк.

Веретнев налил полстакана, выпил, крякнул, занюхал хлебом и зажевал колбасой.

— Ну вот, совсем другое дело, — удовлетворенно подвел итог он. И неожиданно спросил:

— А где тот чемодан, который с деньгами? И почему их два одинаковых с такой разной начинкой?

Макс пожал плечами в третий раз.

— Я же работал в особой экспедиции ЦК КПСС, спецкурьером — возил охрененные деньги нашим зарубежным друзьям. Последний полет пришелся на августовский путч девяносто первого. Я, как всегда получил чемоданчик, сел в самолет, а его вернули…

— Выходит, ты вез не деньги, а бомбу?

— Выходит так…

— А кто тебе передавал чемодан в тот раз?

— Всегда передавал Евсеев — ответработник ЦК. Он руководил Экспедицией…

— И в тот раз все было как всегда?

— Пожалуй. Хотя… Приходил какой-то эксперт из разведки, расспрашивал о дворце борсханского диктатора: размеры комнаты приемов, материал стен, расположение мебели, ну и так далее… Суки! Они рассчитывали убрать Мулая за счет моей шкуры!

— Жертва пешки — дело обычное, — глаза Веретнева сузились.

Он задумчиво глянул на Макса, покатал пустой стакан. Помолчал.

— Тут и думать нечего, — сказал он наконец. — Настоящий чемодан у этого сукиного сына. У Евсеева. Сколько там должно быть валюты?

— Под миллион баксов, может и больше.

— Нормально! — Веретнев даже присвистнул.

Наступило молчание. Макс прихлебывал виски, Слон пил водку. Разнородные напитки, несопоставимые традиции… Они не чокались и не говорили тостов. Веретнев вновь выглянул в окно.

— Этот, с собакой, ещё гуляет… Ну ладно, дело его. Заодно мою машину постерегут… А ты что сегодня делал?

— Искал работу. Хотел наняться в службу охраны. Но нигде не берут.

— Кстати о работе, — Веретнев потер виски. — Я-то за этим и приехал. Тобой интересуются наши. Центр. Похоже, собираются вернуть на службу.

— С чего это вдруг? — удивился Макс.

— Не знаю. Днем ко мне заехал лейтенант от Яскевича — он курирует Западную Европу. Спрашивал, где тебя найти. Я сказал, что жду звонка. Они наверняка сели на линию и теперь знают адрес.

— Что ж… Предложат — посмотрим.

В начале третьего ночи за окном послышался приближающийся шум двигателей. Макс погасил большой свет и включил галогенный светильник, установленный низко над столом. Из кухонного окна ничего увидеть не удалось. Макс прошел в комнату, окна которой выходили на другую сторону. Обошел кровать с тихо посапывающей Машей. Терпко пахло её духами. Он подошел к окну. Почти неразличимые в темноте, два джипа с выключенными фарами стояли у въезда во двор — на полированной поверхности машин отражался свет одинокого фонаря, — затем отползли за трансформаторную будку. Двигатели смолкли.

— Ну что там? — спросил Веретнев, когда Макс вернулся.

— Похоже, это мои знакомые. В усиленном составе.

— Вряд ли они сунутся в квартиру, — сказал Слон и полез в задний карман. — Подождем утра, там видно будет. Но на всякий случай…

На белую скатерть лег миниатюрный «фроммер-бэби».

— Твоя ручка при тебе?

Макс покачал головой.

— Куракин забрал перед самым взрывом. А теперь где она…

Слон удивленно покрутил головой.

— Утратил секретное оружие? Она же небось дорогая…

— Как ракета «Томагавк». Экспериментальные технологии, материалы следующего века. Их сделали всего несколько штук. Встроенный механизм самоуничтожения — микромина с радиовзрывателем… Получал каждый раз под расписку…

— Раньше загремел бы под трибунал, без вопросов.

— Точно, — согласился Макс и зевнул.

Порог бедности начинается в сотне метров от Казанского вокзала, у бесплатной «Гороховской кормилки». Мощная бетонная буква «П» («порог», значит, или «п…дец всему», как считают некоторые) — это арка, ведущая во дворик, где каждое утро в десять часов по московскому времени собираются отрыгнутые столицей человеческие особи. Их здесь не меньше трех десятков, как правило пожилых, с испитыми лицами, обвисающими книзу складками, с искривленными ногами, резкими, простуженными голосами. Это бомжи.