Сталинград - Энтони Бивор

Командиры Красной Армии по-прежнему боялись проявлять инициативу, помня еще времена «сталинских чисток». Однако после последних провалов на юге командный состав сильно изменился. У руля стали новые, энергичные, безжалостные и не страшащиеся НКВД командиры.

Успехи Жукова вселили надежду в сердца многих честолюбивых офицеров. Генерал Василий Чуйков, вскоре ставший командующим армией в Сталинграде, был одним из самых безжалостных представителей этого нового поколения командиров. Одолевавшие его вспышки гнева сравнимы, пожалуй, лишь с яростью самого Жукова. Внешне это был типичный славянин с грубым крестьянским лицом и густой шевелюрой. Он обожал солдатские шутки и с удовольствием смеялся над ними, обнажая при этом ряд золотых зубов.

Первые полгода войны Чуйков пропустил, будучи военным атташе в Китае. После отзыва он стал действующим командующим резервной армией близ Тулы. Позднее получил приказ перебросить свои неукомплектованные дивизии, которые отныне стали именоваться 54-й армией, к западу от Дона. Приказ был краток: остановить наступление немцев. Чуйков в сопровождении своего комиссара Константина Абрамова прибыл в штаб Сталинградского фронта 16 июля 1942 года. Ему было известно, что противник быстрым маршем движется к Дону, но подробностей никто не знал. 62-я армия расположилась по верхней части восточной излучины Дона, а Чуйков должен был прикрыть своими дивизиями нижнюю часть, южнее реки Чир. Понятно, что Чуйкова беспокоил моральный дух армии, поскольку он уже успел перехватить грузовик, угнанный офицерами одного из подразделений. «Бравые вояки» бежали в тыл, прихватив с собой канистры с горючим. К тому же справа от Чуйкова, выше по реке Чир, австрийская пехотная дивизия теснила три дивизии 52-й армии. Пленный капрал рассказал переводчику, что австрийцы безжалостно расстреливали прячущихся в окопах раненых красноармейцев. Чуть севернее немцам удалось прорвать оборону и, захватив станицу Каменская, отрезать часть полков 62-й армии. Немецкие разведывательные самолеты быстро выведали слабые места обороны русских и расположение авангарда армии Чуйкова. Так что генералу было от чего прийти в уныние.

25 июля немцы начали массированное наступление. Для 64-й армии Чуйкова это сражение стало боевым крещением. Следующим утром немцы начали танковую атаку, и, хотя легкие танки Т-60 пришлось укрыть в ближайших оврагах, тяжелым танкам KB немецкие снаряды не причинили значительного вреда.

«У них большая дальнобойность, – объяснял немецкий офицер. – Мы не могли атаковать их на равнине, поэтому я убрал свои танки с открытой местности и, совершив широкий маневр, атаковал противника с тыла, Русские танки рассеялись, за исключением одного, потерявшего гусеницу, у него заклинило механизм поворота и башня не вращалась. Окружив машину, мы расстреляли ее в упор. Странно, но ни один из наших снарядов не пробил русской брони. Потом я заметил, что экипаж как будто пытается открыть люк. Сообразив, что русские хотят сдаться, я по радио приказал своему отряду прекратить огонь. Русские действительно открыли люк и выбрались из танка. Все они получили контузии, похоже, у них полопались барабанные перепонки, однако каких-либо видимых ранений не было видно. Для меня стало истинным потрясением узнать, сколь маломощны танковые орудия Германии»,

Прорыв правого фланга 62-й армии и выход немцев к Дону вызвал настоящую панику. В тыловых эшелонах 64-й армии Чуйкова распространились слухи, что германские войска вот-вот отрежут их от основных сил. На понтонном мосту через Дон началась давка. Затем паника передалась и войскам передовой линии обороны. Чуйков послал штабных офицеров на берег реки для восстановления порядка, но эта мера не принесла должного результата: помешал налет вражеской авиации. После этого налета Чуйков недосчитался своих лучших командиров.

62-я армия оказалась куда в более худшем положении. 33-я Гвардейская стрелковая дивизия под командованием полковника Александра Утвенко попала в ловушку на западном берегу Дона. Гвардейцев атаковали сразу две немецкие дивизии.

«Солдаты вермахта покончили бы с нами довольно быстро, если бы мы заранее не вырыли глубокие окопы», – рассказывал потом Утвенко писателю Константину Симонову. Раненых из дивизии Утвенко переправляли в тыл на телегах и верблюдах. Делать это приходилось только в ночное время во избежание налетов с воздуха.

Немцы тоже несли тяжелые потери. Только на позиции одного батальона в балку оттащили 513 трупов германских военнослужащих. У русских катастрофически не хватало боеприпасов. Зачастую подразделения шли в атаку лишь для того, чтобы добыть трофейное оружие и патроны. Запасы продовольствия настолько истощились, что солдатам приходилось варить колосья с ближайших полей.

11 августа остатки 33-й дивизии, разбившись на маленькие группки, стали с боями прорываться к Дону. «Лично я сам пять раз перезаряжал свой пистолет, – вспоминал Утвенко. – В то время многие командиры предпочитали застрелиться, чтобы не попасть в плен и уберечь своих родных от клейма „семья предателя“.

Около тысячи человек было убито, но они дорого отдали свои жизни. Один боец, вытащив из кармана листовку, пошел с ней навстречу немцам. Галя, наша штабная переводчица, закричала: «Да вы только посмотрите! Гад, сдаваться собрался!» – и она пристрелила его из своего пистолета».

Вскоре последние очаги сопротивления были подавлены. Утвенко и оставшиеся в живых солдаты прыгнули с обрыва в болото, где полковник был ранен в ноги шрапнелью от разорвавшегося снаряда. Кое-как выбравшись из болота, Утвенко с двадцатью своими бойцами весь день прятался на засеянном поле. Ночью они встретили еще нескольких оставшихся в живых красноармейцев и переплыли на другой берег Дона. При этом восемь солдат утонуло. Утвенко спас его адъютант, бывший гинеколог Худобкин, с которым случился эпилептический припадок после того, как они уже выбрались на берег. Утвенко вспоминал потом, как ему повезло, что припадок не случился в то время, когда они были еще в реке.

«Ну, если уж мы здесь не погибли, значит, всю войну переживем», – заметил наутро Худобкин.

У Худобкина была особая причина верить в то, что он останется жив. Его мать получила известие о смерти сына, хотя он был только ранен, и устроила заочное отпевание в церкви. А по русским поверьям отпевание живого человека означает для него долгую жизнь.

Несмотря на хаос, вызванный отсутствием связи, подразделения Красной Армии продолжали пробиваться из окружения. Они совершали в основном ночные вылазки, поскольку дневные атаки незамедлительно вызывали бомбежки со стороны Люфтваффе. Командующий немецкой 384-й пехотной дивизией записал 2 августа в своем дневнике: «Русские оказывают жестокое сопротивление. В основном это свежие силы, совсем молодые солдаты». А уже 3 августа он вновь берется за дневник и пишет: «Русские яростно сопротивляются и постоянно получают подкрепления. Вчера наш саперный батальон бежал с поля боя. Какой позор!» Вскоре его солдаты стали страдать от острых болей в животе. Виной тому была отравленная питьевая вода. «Здесь просто ужасно, – пишет командующий несколько дней спустя. – Такие кошмарные ночи. Все мы находимся в постоянном напряжении. Нервы не выдерживают».

Чтобы хоть как-то противостоять превосходству Люфтваффе в воздухе, авиаполки Красной Армии в срочном порядке стали перебрасываться на Сталинградский фронт из центральных районов. Летчики полка ночных истребителей, впервые приземлившись на новом аэродроме, с удивлением обнаружили, что взлетная полоса представляет собой не что иное, как колхозное поле, засеянное дынями и помидорами. Самым поразительным было то, что колхозники продолжали собирать урожай, не обращая внимания на самолеты. Расположение полка вскоре засек германский самолет-разведчик. Когда налетели «мессершмитты», в зону обстрела попал примыкавший к полю колхозный рынок. В мгновение ока сельская идиллия превратилась в сцену из ночного кошмара: перевернутые телеги, плачущие дети, окровавленные трупы, лежащие среди лотков с овощами и фруктами. Куда меньший урон понес авиаполк. Распорядок дня русских летчиков был таким жестким, что они даже обедали, не покидая своих боевых машин. Правила секретности были доведены до абсурда. Наземный персонал даже не смел посчитать количество самолетов на летном поле, не говоря уже о том, чтобы выяснить, сколько машин вернулось с задания. Неразбериха была полная, лишь взаимовыручка и сплоченность помогали пилотам делать свое дело. Показателен такой случай: майор Кондрашов, командир полка, был сбит над территорией, занятой немцами. Тяжелораненый, он все же сумел выбраться из самолета. Крестьянка, жившая неподалеку, перенесла его в свою хату. Место падения запомнили друзья пилота и после заката приземлились близ крестьянской избы. Летчики устроили Кондрашова на заднем сиденье истребителя и поспешили к ближайшему военному госпиталю. Командир полка остался жив, но, как знать, чем закончилась бы эта история, не подоспей друзья вовремя. Скорее всего, отсутствия майора просто не заметили бы.