Пассажир последнего рейса - Роберт Штильмарк

Новых пришельцев встретили рябчики и непуганые лесные голуби-вяхири, не всегда слетавшие с ветвей, когда люди брались за топоры. Лишь осторожный черный ворон недоверчиво покружил над новой стоянкой, не предвидя от двуногих ничего доброго. На всякий случай он каркнул, предостерегая самку, чтобы не зазевалась. Вороново карканье главарю не понравилось, он погрозил птице револьвером.

Еще до сумерек люди улеглись спать, выставив караульного. Тот же, кого все они признавали за старшего, собрался в ночной поход… Под его простецким пиджачком прятались два нагана, карманы отяжелели от патронов, на поясе висел короткий кинжал. Глухой ночью добрался он до села Солнцева…

В селе ночной гость держал себя осторожно. Постоял у росстани дорог, где кончалась поскотина из жердей.

Месяц вставал над лесами низко, казался багровым и непомерно огромным. Над низинами свивался туман, брехали псы. На том конце села гулко забухала деревянная колотушка сторожа: туки-туки-туки…

Посреди широченной, как Волга, сельской улицы росли старые березы. Среди них мелькал и взблескивал огонек — лампада у образа Николы в кирпичной часовенке.

Сразу за часовенкой открылся просвет, сюда подходила булыжная мостовая. Она вела мимо земской больницы к барской усадьбе за селом. Парковые усадебные липы издали сливались с хвойным лесом на горизонте, но барского дома уже не было — сгорел в 1917-м.

У больничного корпуса пришелец заметил белые пятна, похожие на нерастаявший снег: больничная прачка расстелила сохнуть и отбеливаться на солнце простыни, да так и не убрала на ночь…

Человек пропустил мимо себя ночного сторожа с колотушкой, затаившись за толстым березовым стволом.

Одну сторону сельской площади занимал храм Ильи Пророка. Избы словно расступались, освобождая место церкви, а поодаль — и пожарному сараю. Перед церковной папертью богомольцы вытоптали траву: песчаные плешины белели под луной, как давешние простыни. Окропленная росою трава поблескивала так, что площадь походила на пруд.

За церковью начиналось небольшое сельское кладбище, где в последние годы хоронили только стариков, баб и детей. Мужчин поджидали могилы братские, в других местностях, обозначенных цветными карандашами на стратегических картах.

Миновав и кладбище, человек в пиджаке узнал справа темный яблоневый сад и крышу домика, тоже мокрую от росы.

Солнцевский священник, отец Феодор, уже забылся сном в ту минуту, когда попадья Анна Ивановна, так и не засыпавшая с самого вечера от беспокойства, уловила тихое постукивание в оконце… Отец Феодор сразу стряхнул дремоту, слез с кровати, натянул брюки и, холодея от страха, заторопился в сенцы. Боязливая же Анна Ивановна подбежала к запертым дверям маленькой горенки, где до отъезда в город жила дочка Наденька. Жарким шепотом зашептала в дверную щелку:

— Слышите, что ли, стучат! В подпол прятаться бегите!

За дверью бывшей Надиной горенки мужской голос произнес зло и тихо:

— Кажется, дождались! — и сразу щелкнул отпираемый замок. Двое мужчин метнулись из дверей, пробежали на кухню и нырнули в подпол. Анна Ивановна только успела прикрыть дверцу люка, как отец Феодор уже ввел в тесную переднюю рядом с кухней незнакомого мужчину в картузе и пиджаке. Анна Ивановна услышала, что посетитель назвал хозяина по имени. Господи, кажется, под благословение подошел… Неужто пронесло беду?

— Видишь, Анна, — подозвал жену хозяин дома. — Еще одного гостя из города привел господь. Узнаешь ли?

Незнакомец снял картуз — и хозяйка увидела сильно похудевшего, возмужавшего, но по-прежнему мальчишески стройного Пашу Зурова, очень похожего на своего отца…

— А разве у вас еще гости из города были? — встревожился переодетый капитан.

— Были! Кабы-только «были»! А то ведь и сейчас есть! — сокрушенно промолвил хозяин дома. Он потянул кольцо люка и проговорил куда-то вниз, в темноту подпола: — Вылезайте, господа. Гость прибыл для вас неопасный, одного с вами поля ягода. Их благородие капитан Зуров пожаловали.

Под полом в кухне что-то зашуршало. Два человека выбирались из-под мешков и рогож, сваленных у мучного ларя. Затем из люка показались две всклокоченные головы. Капитан выжидательно молчал, пока отец Феодор помогал обоим очистить их городскую одежду от сора.

— Вот, Павел Георгиевич, изволите видеть перед собою молодого господина Букетова. Племянником приходится старшему господину Букетову, вашему соседу по имению… Отважился юноша сей пристанища поискать среди бывших дядиных крестьян, но едва не был ими схвачен. Уповая на старинное знакомство с моей дочкой Наденькой, явился сюда в чаянии пристанища. Наденька же с неделю как уехала в Иваново-Вознесенск поступать в Коммерческое училище. Тем не менее спрятал я у нас гонимого юношу, Христа ради, а заодно уж и товарища его, зане господин Букетов не преминул ко мне и товарища в дом привести.

— Ротмистр Сабурин, — отрекомендовался второй офицер.

Стороны оказались незнакомы друг с другом. Отметая заранее любые покушения на фамильярность, капитан спросил весьма сухо:

— Па-азвольте осведомиться, господа офицеры, когда вы изволили оставить позиции в Ярославле и по какой причине?

Ротмистр, живой и смешливый, опешил от этого тона, потом желчно рассмеялся. Ответил капитану, слегка передразнивая его интонацию и манеру:

— Па-азиции в Ярославле, с па-азваления г-на капитана, мы оставили на четверо суток позднее, чем их бросил наш главнокомандующий, месье колонель Пэ-эрхуров! А что до причин, то полагаю, они известны г-ну капитану не хуже, чем нам. Получили по шее, разбиты вдрызг, рассеяны кто куда, но тем не менее при случае расположены еще строить из себя не то высокое начальство, не то прокурора… Можете продолжать допрос двух ярославских дезертиров, господин капитан Зуров, мы с поручиком всегда готовы к допросу с пристрастием.

— Попросил бы оставить ернический тон и с подобающим уважением говорить о главноначальствующем. Я простился с ним у Толгского монастыря утром 17 июля. С той минуты имею честь возглавлять небольшой офицерский отряд, на который командующий возложил определенные поручения. В силу данных мне полномочий имею честь приказать вам, господин поручик, и вам, господин ротмистр, считать себя с настоящего времени в составе моего отряда на условиях безоговорочного подчинения. Выполнять возложенное на нас задание предстоит немедленно сообразно нынешним обстоятельствам.

— Дайте-ка папироску, капитан! — сказал Сабурин, поигрывая зажигалкой. — Впрочем, что касается вашего отряда, то какие могут быть у нас с поручиком Букетовым возражения? Отряд так отряд! Задание так задание! Назвался груздем — полезай в кузовок. Спасибо, кузовок вовремя подвернулся, а то в этом патриотическом домике да еще в отсутствие девицы Наденьки мы с поручиком за трое суток чуть не околели от сплина.

— Всецело к вашим услугам, капитан, — подтвердил Букетов-младший. — Мы тут было действительно загрустили.

— Ох, господа мои хорошие, — горестно вмешался в беседу хозяин дома. — Планам вашим, конечно, я душевно сочувствую. Низложение государя нашего православного я как христианин оплакиваю горькими слезами, только… какой уж из меня патриот! Сиротеет паства, коли пастыри духовные в светские дела вмешиваются. Примером тому — жестокая участь моего родного брата, священника Владимирской церкви в городе Ярославле. Получил на днях скорбную весть: брат мой казнен десять дней назад.

— Большевики расстреляли? — заинтересовался Зуров.

— Истинно так, и даже господа эти могут подтвердить сие как очевидцы, только не знали они, что расстрелянный священник был мне родным братом. Под этим сирым кровом вместе росли, царствие ему небесное!

— Да, мы знаем этот случай, — сказал Букетов. — И в газетах про него писали.

— За что же все-таки могли казнить священника? Это же чудовищно! — вознегодовал Павел Зуров.

— Священник-патриот встретил наступавшие на город красные части пулеметным огнем с колокольни своей Владимирской церкви. Вел стрельбу до тех пор, пока красноармейцы не добрались до огневой точки и не захватили стрелка. Говорят, он надолго задержал на своем участке продвижение красных. Был расстрелян на месте по приказу красного командования, — пояснил Сабурин.

— Да, настоящий воитель, значит… Что ж, вечная ему память! — сказал Зуров. — Вы, отец Феодор — брат героя, я рассчитываю на вашу помощь. К тому же сам митрополит Агафангел благословил духовенство на брань с красными.

— Семьей обременен и приходом, — возразил священник хмуро. — Со страху и так не спим с Анной Ивановной третьи сутки, пока гости такие в доме. Не вам, православному офицеру, пояснять, чего от нас наша служба и сан требуют ежедневно.

— Особых тягот не возложим, отец Феодор, но… — в голосе Зурова ощутим стал как бы отдаленный гром, — гостей вроде нас изредка принимать придется… Позвольте спросить, господин ротмистр, каковы последние вести из Ярославля? Не поверю, чтобы мы потеряли тех сторонников, каких имели вначале. Героизм и самоотвержение наше видели все. Убежден: скоро там опять все закипит.