Она уже мертва - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не поверишь, я только и мечтал, что о нашем сеновале…
– Что же мы стоим? – вдруг спохватывается Парвати. – Ты, наверное, голодный?
– С голоду не умираю, но от твоей стряпни бы не отказался.
– И почему было не дать телеграмму? – по второму кругу начинает сокрушаться бабка. – Уж я бы всего наготовила… Всего, что ты любишь.
…Долма, плов, вареники с вишней, жареные бычки и барабулька – вот что любит Сережа. А еще – яичницу с салом, окрошку, зеленый борщ, фаршированный перец, суп из баранины, который называется чорба, открытые пироги с мясом, которые называются пиде. А еще – помидоры прямо с грядки. А еще – недозрелые сливы.
С приездом Сережи Парвати заметно изменилась, хотя по-прежнему носит темные платья. И рук у нее поубавилось, но те, что остались, заняты Сережей. Мысли Парвати тоже заняты Сережей, они витают где-то на уровне ушей мерина Саладина, и выше – там, где над лошадиным стойлом, в ворохе пожухшего сена, расположился Повелитель кузнечиков.
С тех пор как он приехал, бабка ни разу не брала в руки лозину, и железная дисциплина, установленная ею, затрещала по швам. Но и анархии не случилось: младшие дети все так же отправляются спать после обеда, Шило и не думает сбегать в Турцию на надувном матрасе, как грозился. К вечерним отлучкам Асты все давно привыкли, и никто больше не гнобит старших за их нежелание обедать и ужинать вместе со всеми.
У старших могут быть свои дела.
У Белки нежданно-негаданно тоже образовалось дело: следить за тем, чтобы никто не побеспокоил Сережу. А желающих сойтись с ним на короткой ноге – немало, начиная от неугомонного Шила и заканчивая МашМишем. Даже Лазарь, ни к кому не приближающийся на расстояние меньше двух метров, – даже Лазарь был застукан Белкой в опасной близости от Сережи.
Сережа и Лазарь играли в шахматы.
При этом Сережа делал ходы молниеносно, а Лазарь, прежде чем переставить фигуру, раздумывал по полчаса. Сережа не торопил соперника и не выказывал никакого неудовольствия. Он занимался своим обычным делом: читал книжки и что-то записывал в пухлый блокнот. Книжек в руках у Сережи может быть и две, и три. Белка пыталась заглянуть в них, чтобы понять, чем интересуется Сережа, но из этой затеи ничего не вышло. То есть заглянуть – получилось, а вот понять – нет. Иероглифы, английский, какие-то формулы и рисунки. Рисунки называются диаграммами и графиками, что-то похожее иногда по вечерам вычерчивает папа.
– …Мат, – сказал Сережа Лазарю, не отрываясь от книжки.
– Э-э… Как это у тебя получилось? – обычно не проявляющий никаких эмоций Лазарь закусил губу и почесал в затылке.
– Получилось.
– Давай еще раз.
– Не сегодня.
– Когда?
– Когда я соскучусь по шахматам.
Видно было, что Лазарь не удовлетворен ответом, зато Белка торжествовала. Все то время, что она наблюдала за игрой, ее не покидало чувство, украденное прямиком из глаз Парвати: ревность. Что, если Сережа возьмет себе за правило играть в шахматы часами, как это делает Лазарь? Тогда они сблизятся и… не-пришей-кобыле-хвост и седьмая вода на киселе займет в сердце Сережи то место, которое по праву принадлежит Белке. Ведь они с Повелителем кузнечиков – двоюродные брат и сестра, а Лазарь ему даже не родственник. И потом – именно Белка первой из всех увидела Сережу на веранде, именно про Белку он сказал: «Этой – можно!» – именно ей он уступил шкиперскую, а Лазарь – никто, жалкий паучок-кругопряд!
Делить Сережу с Парвати – еще куда ни шло, но делить его с Лазарем…
Хорошо, что Сережа так быстро избавился от шахматной лихорадки, иначе Белка додумалась бы до злых и несправедливых вещей, за которые потом ей было бы стыдно. А так она осталась хорошей девочкой, а всем хорошим девочкам полагается награда. Общение с Сережей, за которое Белка готова отдать не только гипотетически принадлежащие ей папины наручные часы, но и поездку на Борнео в отдаленной перспективе.
Это общение сводится к нескольким минутам в день, так что самый первый их разговор на веранде оказался и самым длинным. Но сдаваться Белка не намерена, оттого и придумала гениальный в своей простоте план, позволяющий видеть ее персонального бога чаще.
Первая часть плана состоит в окучивании Парвати.
– Я на секунду, – деловито заявляет Белка, врываясь на кухню. – Сережа попросил чего-нибудь вкусненького.
– Пирожков?
– Ага.
Парвати говорит о том, что первым приходит в голову, и о том, что она готовит именно сейчас. Это могут быть пирожки, или плацинды с брынзой и зеленью, или ватрушки, или сдобный рулет с маком. Белка соглашается на все, ведь главное – получить от бабки заветную тарелку с вкусностями, всегда одну и ту же, Сережину. Ничего примечательного в ней нет, да еще кое-где сколоты края. Но когда она пустеет или еще не наполнена, на самом дне можно прочесть надпись:
«НЕ ТРОНЬ МЕНЯ!»Несмотря на строгое фарфоровое предупреждение, характер у тарелки покладистый. Она безропотно переносит общество пирожков и руки Парвати. После того, как пирожки уложены в несколько рядов и прикрыты белоснежной салфеткой, «Не тронь меня!» перекочевывает к Белке, уже готовой к осуществлению второй части плана.
По пути к сеновалу Белка обязательно срывает маленький цветок маттиолы и кладет его сверху, на салфетку.
Сеновал представляет собой небольшую, обшитую досками вышку. Она прилепилась к торцу Лёкиной мастерской и условно разделена на два этажа. Внизу, в стойле, обитает Саладин, а Сережа поселился выше, в до краев заполненном сеном пространстве. Попасть туда можно по шаткой старой лестнице с перекладинами, расположенными довольно далеко друг от друга. Если бы не страстное желание увидеть Сережу, Белка бы к такой сомнительной конструкции и на пушечный выстрел не подошла. Но иного пути увидеть бога нет – вот и приходится ползти по занозистым круглым ступенькам, всякий раз рискуя свалиться и сломать себе шею.
Очутившись на самой верхней ступеньке и поставив «Не тронь меня!» на выгоревшее и как будто вяленое сено, Белка тут же принимается звать Повелителя кузнечиков:
– Сережа, ты здесь?
– Привет, Бельч, – откликается Сережа.
«Бельч» – новое производное от Белки, оно свидетельствует о том, что отношения с Сережей перешли на качественно новый уровень. В них появилось больше теплоты и доверительности, возможно, что и дружба при таком раскладе не за горами.
– Я только… отдать.
– Что отдать?
– Пирожки. Ба волнуется, что ты голодный.
– Я не голодный.
– Значит, мне передать, что ты отказываешься? – Белка восхищена собственной наглостью.
– С чем пирожки?
– Ну… С ливером, вишней и курагой.
– Давай их сюда.
– А можно я немножко посижу с тобой?
Ради этого вопроса и была затеяна вся операция. Только бы Сережа не выпроводил ее, сославшись на занятость. Этого Белка боится даже больше, чем возможного разоблачения. Откройся всё, и она прослывет лгунишкой, хотя утверждала обратное: «Я никогда не вру». Но ведь то, что она делает, – никакое не вранье.
Всего лишь – забота о Сереже. Если можно Парвати, то почему Белке нельзя?
– Давай-ка я тебе помогу. – Сильные Сережины руки втягивают Белку на сеновал. От нахлынувших переживаний она краснеет и вот-вот готова расплакаться – сладкими ванильными слезами.
– А цветок откуда? – удивляется Сережа. – Тоже Парвати передала?
Чувствуя, что близка к провалу, Белка краснеет еще больше и начинает всерьез опасаться за сено: как бы оно не вспыхнуло от сжирающего ее щеки огня.
– Н-не знаю. Нет. Наверное, просто упал.
– С неба?
– Почему с неба? У веранды целые заросли… Вот он и упал.
– Принято, – Сережа запрокидывает голову и смеется. – Сама-то будешь?
– Ага.
Некоторое время они жуют пирожки, одобрительно глядя друг на друга. Белке хочется задать Сереже тысячу вопросов: что за книжки он читает? что за графики чертит? почему Парвати относится к нему совсем не так, как ко всем остальным? что за город – Владивосток? кто его родители? – хотя что-то подсказывает ей: этой темы лучше не касаться.
Если бы он был родным братом МашМиша, Гульки или Лазаря – это сразу всплыло бы на поверхность. Но все дети, кроме Лёки, – и старшие, и младшие, – увидели его впервые. Выходит, он – Лёкин брат?
Тоже нет.
В Белкином сознании давно брезжит отгадка: груженное ванилью судно и «Летучий голландец», который унес в море Самого старшего и Самую младшую, как-то связаны между собой. А лоцман – профессия универсальная. Лоцман не только прокладывает путь к сердцу Парвати, но и ищет затерянные корабли.
– Странная надпись, – заявляет Белка, когда последний пирожок съеден и дно «Не тронь меня!» сиротливо обнажается.
– Ничего странного.
– Ну как же?
– «Не тронь меня!» – так назывался один линейный фрегат.
– Корабль? – уточняет Белка.