Гангутцы - Владимир Рудный

— Закурить есть? — спросил незнакомец.

— Есть, — нехотя поднимаясь, ответил Богданыч. — В кабинку надо лезть…

Он сгреб в охапку одежду и приволок ее на песок.

Богданыч видел: незнакомец готов к прыжку, все тело его напряглось, когда Богданыч полез в карман брюк. Да, был в кармане и самодельный нож, сбереженный Богданычем еще от фронтовых походов. Но он достал не нож, а кисет.

Незнакомец протянул белые, не привыкшие к труду руки за табаком, стал свертывать цигарку. Богданыч уже не сомневался, что перед ним чужой. Он спокойно извлек из кисета свою трубочку, выколотил пепел, насыпал в горсть табаку и, внезапно бросив табак соседу в глаза, выхватил из кармана нож, замахнулся:

— А ну, ложись на брюхо, пока цел!

Незнакомец зажмурил глаза и опрокинулся навзничь. Он кое-как перевернулся на живот, причитая:

— Да ты что, в своем уме? По-бандитски на своего же брата?..

Богданыч скрутил незнакомцу руки флотским ремнем, оделся сам, набил и раскурил трубку и повел его, голого, на батарею, приговаривая: «Из-за тебя, дьявола, какой табачок сгубил…»

Рассказывая Алеше всю эту историю, Богданыч в который раз веселил товарищей:

— «Как, спрашивает, служивый, делишки?» А я ему отвечаю: ничего, мол, делишки — но где, мистер, ваши штанишки?..

— На что только он рассчитывал, голый? — удивлялись недоверчивые.

— На тайник, — авторитетно пояснил Богданыч. — Его обучали в Таммисаари в специальной шпионской школе. Голым забросили в наши воды. А в парке он должен был откопать одежду и документы.

— Ишь ты! Значит, финны тут специально оставили базы для лазутчиков?

— Пограничники все равно уже откопали те тайники.

— Тогда, Богданыч, твоя заслуга невелика. Ему, голому, все равно податься некуда было: одна дорога — на заставу.

— А назад, думаешь, дороги нет? Да тут хорошему пловцу доплыть до любого финского острова — пустяк. А потом, друзья, может быть, и не все тайники раскопаны. Признаться, начальник заставы поблагодарить меня поблагодарил, но сказал, что я маленько поторопился: они хотели проследить, куда шпион пойдет с пляжа. Где станет трусики искать…

С тех пор Алеша мечтал побывать у пограничников. Как хотелось ему попасть на Густавсверн, участвовать в погоне за нарушителями морской границы!..

Алеша часто забивался в кубрик «Кормильца» и снова перечитывал газетную заметку об отце, о том, как мичман коммунист Константин Горденко прыгнул с корабля в стылую воду Балтики, увлек за собой десантников и ценою своей жизни решил исход штурма. В заметке было сказано, что десантников высаживали два корабля: кронштадтский буксир «КП-12» и пограничный катер «239».

Может быть, этот катер у Густавсверна? Или там есть люди, служившие на нем?..

В бухту Тверминнэ забрел чужой буксир с двумя баржами. На сигналы с буксира не отвечали: его команда изучала наше побережье. Пришлось одной батарее открыть предупредительный огонь и остановить нарушителей. Буксир бросил баржи возле острова и удрал к своим берегам. «Кормильцу» поручили отбуксировать обе баржи до Густавсверна. Так Алеша попал на остров к пограничникам.

Пока пограничники досматривали задержанный груз, Алеша прогуливался по деревянным мосткам пристани, где борт к борту стояли красавцы катера «МО». На носу каждого белели огромные цифры.

«Двести тридцать шестой, — читал Алеша, — двести тридцать четвертый… Двести тридцать девятый!..»

Через несколько минут Алеша стоял на палубе «охотника» перед командиром катера лейтенантом Терещенко.

— Чего тебе, хлопчик, треба на боевом корабле? — с усмешкой, говорком, с детства милым Алеше, заговорил Терещенко, и Алеше почудился басистый, ласковый голос отца.

Алеша привык каждого военного моряка, с которым он близко сталкивался, сравнивать с отцом.

Александр Иванович Терещенко, высокий, атлетического сложения, черноволосый, ничем внешне не походил на отца Алеши. Отец и ростом, пожалуй, пониже и рыжеус, — мать терпеть не могла его колючие рыжие усы и требовала, чтобы отец сбривал их. Терещенко в сравнении с отцом выглядел богатырем, хотя и Алешин отец был сильным человеком: одной рукой он схватывал сына за пояс и, как в цирке выжимают гирю, поднимал его вверх, над головой, Но отец очень редко смотрел на Алешу так сурово, как смотрел сейчас Терещенко, будто спрашивавший: «Ты как посмел проникнуть на боевой пограничный корабль?!»

Когда Терещенко узнал, что перед ним сын мичмана Горденко, в его глубоких карих и всегда искрящихся глазах появилась такая теплота, что голова у Алеши закружилась, и он сразу же обнаружил, что у лейтенанта нос такой же, как у отца. Странный для такого крупного лица нос, широкий, приплюснутый. Мать утверждала, будто в детстве ради озорства дед придавил отцу нос снизу вверх пуговицей… Да, да! Перед Алешей стоял вылитый отец; и голос, как у отца, густой; и взгляд такой же — будто вот-вот засмеется; и такая же суровая, мужская доброта.

Терещенко подозвал матросов.

— Вот сын мичмана Горденко. Десантника. Проводите его в кают-компанию.

В команде хорошо помнили мичмана Горденко. Алешу провели в кают-компанию и усадили на узкий кожаный диван, над которым в сосновой раме висел портрет Ильича. Терещенко приказал принести «Исторический журнал», на одной из страниц которого в памятный день он сделал запись о высадке десанта.

В журнале среди прочих сведений о десанте коротко сообщалось и о подвиге десантника Горденко; возможно, корреспондент газеты использовал в заметке именно эти строки из корабельного журнала.

Алеше не хотелось расставаться с кораблем, где каждая царапинка напоминала ему об отце. Он сидел там, где перед боем отдыхал отец. Он стоял у леера, через который отец прыгнул в ледяную воду и с автоматом над головой поплыл к берегу. Воображение Алеши шаг за шагом воссоздавало картину боя. Он смотрел на тихий прибой в бухте, и ему казалось: перед ним бурное море, пули врагов вздымают фонтанчики возле пловца, а пловец бесстрашно продвигается к берегу; и вот уже десятки пловцов устремляются вслед за ним, а он встает на ноги. Море вокруг отца багровое, но отец не падает, он разит врагов…

Алешу водили из кубрика в кубрик. Рулевой принес ему новенькую тельняшку. Командир подарил настоящий «гюйс» — матросский воротник. А сигнальщик, который всю ночь десанта простоял рядом с его отцом, провел с разрешения Терещенко Алешу на мостик, показал ему компасы, телеграф и все свое пестрое флажное хозяйство, потом снял с бескозырки атласную ленточку с золотыми буквами «Морпогранохрана НКВД» и протянул ее юнге.

Алеша неловко взглянул на окруживших его моряков, потом на сигнальщика, который ростом был еще повыше командира, и сказал:

— Спасибо, у меня есть, — он вынул из кармана бережно хранимую ленточку с надписью «Сильный».

— Отцовская, — догадался Терещенко. — Береги.

— А ты и нашу возьми, — настоял сигнальщик. — Вторая будет. — И, просительно глядя на Терещенко, предложил: — Взять бы мальца к нам, товарищ командир?

— Не так-то это просто, товарищ Саломатин. — Терещенко уже сам подумал об этом. — Нужно разрешение командования. Да и парню учиться надо. Тебе сколько, Алеша?

— Семнадцать, — Алеша прибавил несколько месяцев.

— А сколько классов окончил?

— Семь с половиной.

— Половина не в счет, — рассмеялся Терещенко. — Но если хочешь быть настоящим моряком, обязательно учись. Осенью политотдел откроет на Ханко школу. Пойдешь снова в восьмой класс.

— Я на матроса учусь, — сказал Алеша. — Василий Иванович обещал осенью зачислить рулевым.

Терещенко насмешливо передразнил его:

— «Рулевым»! Твой Василий Иванович, наверно, дальше своего самовара знать ничего не хочет. Вот Паршин, наш рулевой… сколько классов окончил?

— Десять, товарищ командир! — откликнулся рулевой, который подарил Алеше тельняшку.

— А вы, Саломатин?

— Десятилетку, товарищ командир.

— Слыхал?.. Да еще год в учебном отряде. А Саломатин у нас лучший сигнальщик. Сам определиться может, профессор!

— По части компота, — тихо подсказал Паршин.

Терещенко сердито взглянул на него и продолжал:

— Ты, значит, недоучкой хочешь остаться? Не хочешь командовать таким лихим конем? — он с любовью похлопал по сверкающим ручкам машинного телеграфа.

Алеша знал, что одного движения лейтенанта достаточно, чтобы «охотник» развил такой ход, какой и не снился команде «Кормильца».

— То-то, юнга. Вижу, что хочешь таким конем управлять. А для этого мало десятилетку окончить. С отличием надо окончить. А потом — в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе!

Сигнальщик Саломатин все время порывался что-то сказать.

— Разрешите, товарищ командир?

— Что у вас?