Самозванка (дореволюционная орфография) - Алексей Пазухин

– Но какъ-же бабушка, мама?…

– Матери вашей я скажу всю правду…

– Боже мой!…

– Да не бойтесь-же, дорогая, милая Вѣра!… Увѣряю васъ, что для васъ нѣтъ никакой опасности… Бабушкѣ я скажу вотъ что: мы поѣхали кататься, лошадь испугалась, понесла, вы выпрыгнули изъ пролетки и повредили ногу. Опасности никакой, – просто вывихъ, но вы въ лѣчебницѣ у моего знакомаго доктора и вамъ нуженъ покой, къ вамъ никого не пускаютъ… Вотъ и все…

– А Настѣ что вы скажете?

Салатинъ нахмурился.

– Этой барышнѣ придется сказать правду… Какъ опротивѣла мнѣ теперь!… Бръ!…

– Ей такъ хочется жить, – попробовала защитить Вѣра.

– He заступайтесь!… Жить каждому хочется; но у кого есть душа, у кого сердце, тотъ не будетъ идти къ своей цѣли, давя и губя другихъ… Она злая и вредная дѣвченка!… О, я ей намылю голову, я нагоню на нее холоду!…

– А она… она не будетъ мнѣ мстить?… He погубитъ меня?…

– Она подожметъ хвостъ, какъ наблудившая собака, которой показали хлыстъ!… Развѣ она не участница этой преступной затѣи?… Развѣ она не заставляла васъ брать у старухи деньги?

– А я брала… я крала у бабушки!… – Вѣра закрыла лицо руками.

– Перестаньте, дорогая!… Вѣдь, васъ угрозами, муками заставляли дѣлать это и вы грошикомъ не попользовавшись изъ этихъ денегъ… Нѣтъ, вы не виноваты, виноваты другія, безсердечныя, корыстолюбивыя!…

Вѣра съ мольбою во взглядѣ обратилась къ Салатину и взяла его за руку.

– Моя мама… мама не отвѣтитъ за это? – спросила она. – Она не попадетъ подъ судъ?…

– Нѣтъ… Надо замять это дѣло, оно будетъ на вѣки тайною отъ всѣхъ… Ho будемъ завтракать, a то подумаютъ, что мы дѣлаемъ тутъ фальшивыя монеты… За завтракомъ я сообщу вамъ мои дальнѣйшія планы…

Салатинъ позвонилъ.

– Завтракъ намъ! – приказалъ онъ вошедшему половому. – Вася, ты пьешь кокое-нибудь вино?

– Нѣтъ.

– Ну, стаканчикъ краснаго выпьешь со мною, – это ничего… Подавай, Павелъ… Водки дай, икры, еще чего-нибудь соленаго, – я проголодался и очень хочу ѣсть…

За завтракомъ условились, что надо дѣлать.

Они сейчасъ поѣдутъ на извозчикѣ въ Сокольники. По дорогѣ Салатинъ купитъ полный ассортиментъ дамскаго костюма у Мюръ и Мерилиза [11]. Погулявъ въ Сокольникахъ, они пообѣдаютъ тамъ-же и, когда станетъ темно, Вѣра въ укромномъ мѣстечкѣ, – ихъ тамъ много въ тѣнистой рощѣ, а особенно осенью, – Вѣра переодѣнется тамъ, а свой мужской костюмъ положитъ въ картонъ и Салатинъ повезетъ ее къ знакомой старушкѣ.

Что онъ скажетъ старушкѣ этой?…

– Да что-нибудь!… Пусть старушка думаетъ, что ей угодно, если она не повѣритъ, что это дѣвушка, которой надо дать пріютъ, защиту, которую надо на нѣкоторое время укрыть…

Чтобы мать и бабушка не безпокоились пока, Салатинъ пошлетъ имъ сейчасъ записку, въ которой скажетъ, что повезъ „Васю“ катать, Москву показывать, угощать обѣдомъ.

Бабушка будетъ очень рада, ну, а Анна Игнатьевна встревожится, напугается… такъ, вѣдь, это ничего – это будетъ какъ-бы подготовленiемъ къ тому, что она узнаетъ сегодня-же…

Лихачъ отъ Тѣстова домчалъ Салатина и Вѣру до Сокольниковъ.

– Я бы подождалъ васъ, сударь, – сказалъ онъ высаживая сѣдоковъ у павильона.

– Нѣтъ, милый, не надо, – мы, вѣроятно, ночуемъ тутъ у знакомыхъ…

Они поѣдутъ, но уже не мальчика повезетъ отсюда Салатинъ, а дѣвушку!…

Въ картонѣ, который несъ Салатинъ, былъ полный ассортиментъ дамскаго туалета, совершенно полный…

Салатинъ, дѣлая покупку у Мюра, такъ и сказалъ хорошенькой изящной продавщицѣ:

– Надо одѣть одну дѣвушку, которую выписываютъ изъ клиники, съ ногъ до головы; у нея нѣтъ рѣшительно ничего. Вамъ, конечно, извѣстно все, что нужно; вотъ вы и соберите, а ростъ и фигура дѣвушки вродѣ вашихъ, чуть-чуть по худощавѣе она…

– Можно передѣлать потомъ, – замѣтила продавщица.

– Да, да… Черезъ нѣсколько дней она сама пріѣдетъ къ вамъ…

Часу въ девятомъ вечера къ маленькому домику на Полянкѣ подъѣзжалъ извозчикъ, въ пролеткѣ котораго сидѣлъ Салатинъ съ очень хорошенькою дѣвушкою въ свѣтло-сѣрой фетровой шляпкѣ, въ клѣтчатой шотландской накидкѣ, поверхъ темно-синей юбки изъ шевіота, съ зонтикомъ въ рукахъ.

Сидѣвшій у воротъ дворникъ вскочилъ и подбѣжалъ помочь подъѣхавшимъ, взялъ картонъ изъ рукъ Салатина.

– Степанида Аркадьевна дома? – спросилъ Салатинъ.

– Дома-съ…

– He ложилась еще?

– Должно-быть, еще нѣтъ… Только что вотъ сидѣли тутъ за воротами съ Ивановной…

Салатинъ, подавъ руку Вѣрѣ, вошелъ въ маленькій чистенькій дворикъ и поднялся по ступенькамъ крыльца въ сѣни домика.

Тутъ жила вдова приказчика, который служилъ еще отцу Николая Васильевича. Приказчикъ этотъ очень ловкій господинъ, умница и неутомимый работникъ, былъ всю жизнь страстнымъ игрокомъ и не оставилъ своей женѣ ни гроша. Старуха умерла-бы съ голоду; но Николай Васильевичъ разыскалъ ее, обласкалъ, подарилъ ей этотъ домикъ, купленный на аукціонѣ, и выдавалъ старухѣ пенсію.

Степанида Аркадьевна, богобоязненная, кроткая и милая старушка, жила въ свое удовольствіе, что называется, и благословляла Салатина.

Съ нею жила такая-же старушка, служанка, Ивановна, да двѣ свободныя комнатки въ домѣ отдавала она жильцамъ, покрывая этимъ доходомъ всѣ расходы по домику.

XVIII.

Кругленькая, маленькая старушка въ темномъ платьѣ, съ косыночкой на головѣ, вошла въ прихожую со свѣчою въ рукахъ.

– Батюшки мои, Николай Васильевичъ! – воскликнула она, узнавъ Салатина и съ нѣкоторымъ изумленіемъ посмотрѣла на его спутницу. – Милости просимъ, батюшка, милости просимъ…

– Гостью къ вамъ привезъ, Степанида Аркадьевна!… – проговорилъ Салатинъ.

– Милости просимъ, милости просимъ…

Салатинъ помогъ Вѣрѣ снять накидку, а старушка отворила дверь въ маленькое чистенькое „зальце“, съ цвѣтами на двухъ окнахъ, съ чистыми половиками на крашеномъ полу, съ блестящими иконами въ образницѣ…

– Пожалуйте, батюшка, пожалуйте! я лампочку сейчасъ зажгу… – засуетилась старушка. – Ивановна!… Э, старая, заснула тамъ что-ли?… Самоварчикъ ставь!…

На кругломъ столѣ передъ диваномъ была зажжена лампа и при свѣтѣ ея Салатинъ впервые увидалъ Вѣру въ обновленномъ видѣ, увидалъ дѣвушку, а не „мальчика“, какъ было до сихъ поръ. Въ Сокольникахъ, гдѣ Вѣра переодѣлась, и на дорогѣ Салатинъ совсѣмъ не разсмотрѣлъ ее, такъ какъ осенній вечеръ былъ очень теменъ.

Салатинъ залюбовался дѣвушкою, глазъ не могъ оторвать отъ ея стройной, изящной фигуры, отъ ея нѣжнаго личика, которое пылало теперь румянцемъ отъ волненія, быть можетъ, отъ счастья.