Женщины. Разговор не о мужчинах - Ольгерта Харитонова

Ольгерта:

Почему женщины должны всячески поддерживать «товарный вид», ведь они — личности, а не просто сексуальные объекты?! Да потому, что иначе трудно продать себя на рынке труда, трудно найти мужа, а без мужчины женщине по‑прежнему трудно прожить в столь современном и до сих пор не благорасположенном к женщине мире.

Многие возражают, что самой женщине приятно быть красивой, что это ее желание, а не навязанная обществом норма. И при этом упускается тот факт, что «красота» — это не свойство объекта. Объект может иметь длину, вес, отражать определенные световые волны, издавать определенные звуковые волны и т. п. Но красота — это то, что видит человеческий глаз, это то, как он смотрит, это властный способ смотреть на других, это реакция на степень соответствия объекта некоторым установленным обществом ожиданиям. Человек ожидает увидеть женщину красивую или не очень. Это первейшая оценка, которую дают женщине И дают, естественно, мужчины. То, как женщина должна выглядеть, она узнает из мужских журналов и других ресурсов, одобряемых мужчинами. Так, например, крайне популярный мужской сетевой ресурс FurFur ведет рубрику «5 красивых девушек», где разным девушкам, оцениваемым как красивые, предлагается ответить на разные мужские вопросы: пять красивых продавщиц выбирают одежду для идеального парня, пять красивых девушек на Пикнике «Афиши», и так далее.

Привычка комментирования женских тел характерна и для повседневной жизни: на работе, на отдыхе, дома, в гостях мужчина оценивает женщину, комментирует наблюдаемое и видит в этом некую природную предзаданность — как если бы половина общества только и должна была быть создана исключительно для того, чтобы его глазу было отрадно, а душе — спокойно за то, что все эти существа — другого порядка.

Женщина и сама приучается смотреть мужским взглядом не только на свое тело, но и на тела других женщин — как если бы она в этот момент становилась выбирающим мужчиной, перед которым представлен некоторый ассортимент женских тел. Женщина быстро осваивает подобный взгляд и ревностно следит за тем, чтобы удовлетворять максимальному количеству критериев, выдвигаемых ей мужским миром. В других женщинах, как и в себе, она не различает субъекта, не чувствует человека, но видит лишь сопоставимые с ней объекты, находящиеся в условиях принудительной конкуренции за мужской взгляд.

Джон Бергер: «Мужчины смотрят на женщин. Женщины наблюдают за тем, как на них самих смотрят. Это определяет не только отношение мужчин к женщинам, но и отношение женщин к ним самим».

Из‑под этого объективирующего мужского взгляда частично удается убежать лесбиянкам. Хотя они тоже растут в мужском обществе, где действуют одни стандарты для всех женщин, но…

Ирина:

…рамки шире. Для гетероженщин, особенно в России, эти рамки очень, очень узки. И по внешности, и по возрасту. Есть еще тип внешности, который лучше выглядит с годами. И тут часто играет на руку отказ «выглядеть женственно». Например, женщины, как их называет общество, «мужеподобные» — то есть отказывающиеся ежедневно конструировать то, что принято в обществе считать «красотой»: макияж, бритье, импланты и прочее. Они часто, я замечала, гораздо достойнее смотрятся в старости. Потому что их откровенные морщины выглядят лучше, чем тот идеал пластиковый куклы, который страшно смотрится на немолодых женщинах после пластических операций. Когда женщины буквально теряют себя, свое лицо и начинают выглядеть как одна единая кукла — разрез глаз, форма губ, форма носа, форма груди — у всех одна, что в двадцать, что в шестьдесят. Это выглядит пугающе. И сейчас общество вынуждает, буквально вынуждает гетероженщин делать все эти пластические операции и с годами превращать себя в обесчеловеченную куклу. На лесбиянок же общество машет рукой еще в юности, нам в этом плане легче. Нет нужды все время стремиться к недостижимому, нереальному идеалу нечеловеческой «красоты». Геям в этом плане так же нелегко, как гетероженщинам. Те же узкие возрастные рамки, после которых ты «неликвид», те же узкие рамки допустимой физической внешности. Получается, это все из‑за жестокости «мужского взгляда», который требует а) объективации и б) соответствия узкозаданным стандартам. Женщины в этом плане прощают многое.

Ольгерта:

Если женщина думает, что мужчина разглядывает ее тело, то она начинает сокращать свое присутствие, старается не проявлять активности: меньше разговаривает, не жестикулирует, не поднимает глаз и не разглядывает окружающих, чтобы не привлекать к себе внимания. Если мужчина думает, что женщина оценивает его тело, то он, скорее «распушит хвост», чем сократится. Общество в такой степени приучило женщин к мысли о том, что их оценивают в первую очередь по внешности, что они сами начинают оценивать себя подобным образом. Женщины в буквальном смысле превращаются в объект — они прекращают говорить и выражать себя. Причем именно мужской взгляд, а не просто любой взгляд, влияет на презентацию женщин. Девочка, выросшая в культуре объективации женского тела, боится заявить о себе как о личности. Под мужским взглядом она прекращает выражать свой интеллект, свои способности, она выглядит застенчивой и неуверенной в себе. Когда женщин разглядывают или пялятся на их грудь — это не комплимент. Любая личность хочет высказаться и донести свои мысли до аудитории без опасения, что окружающие будут заглядывать в это время в вырез ее кофточки. Объективация влияет на личную и профессиональную жизнь женщин. Мужчина не начинает таким же образом ограничивать свою личность, когда женщина уделяет внимание его телу, потому что у него нет такого опыта объективации, как у нее. Общество не учит мужчин, что все будут судить о них по тому, как выглядят их тела — определенно в мужской социализации внешность подчеркивается гораздо меньше. Просто удивительно, как седые интеллектуалки смущенно прячутся за полотенцами на пляже, в то время как мужчины всех возрастов и размеров тела спокойно разгуливают по песочку, улыбаясь и чувствуя себя совершенно комфортно.

Лолита:

…и получается, что удел женщины — быть овеществленным, опредмеченным существом без автономного сознания, без своего, не мужского, взгляда. И даже так, исключая оппозицию от противного — без своего ЖЕНСКОГО взгляда. Ибо в «мужском» мире женщина, отмеченная наблюдениями «мужского», выдаваемого за общечеловеческий, взгляда, низводится до роли объекта, и ее первейшая функция сводится к тому, чтобы радовать мужской глаз; быть частной собственностью, быть «приложением к мужчине» (Бальзак), а приложение не может быть наделено сознанием; и чем более она «годна», тем престижнее обладание ею. Кукла, марионетка — ею руководят, она — объект.

Порабощенные многовековым угнетением, которое отняло не только возможность, но и всякую потенцию к обучению, но обязало тяжелой работой в случае трудящихся низов и замутненными «тайной женственности» сознаниями в случае праздных верхов, женщины не могли говорить, и тем более — говорить от своего имени, ибо имен у них не было. И, как водится, они не солидаризировались между собой как женщины; скорее — классово, в привязке к своим мужчинам, к своим руководящим субъектам; в то время как мужская солидарность «общечеловеческого» опыта творимой мужчинами истории всегда была и бытийствует поныне, в отличие от женской, которая по сей день в процессе социализации маркируется враждебной. (Расхожий стереотип напоминается постоянно: первой твоей предательницей окажется либо сестра, либо ближайшая подруга.)

Потому единственный голос, слышимый в мире и порождающий законы его существования, был мужским. Мужчины говорили от лица человека вообще, но, будучи мужчинами, говорили, конечно, о себе, представляя женщину как объект, пустышку, область притязаний и вожделений.

Женщина молчала, ибо ей нечего было сказать, некогда было сказать, незачем. Она всецело подчинялась общечеловеческому, а значит — мужскому опыту. Ведь она не субъектна, и путь к субъектности женщине был заказан. На этом фоне интересно начало модернистских практик ХХ века: таких как, например, «поток сознания», где самими канонами письма обязывалось выведение субъектов.

Только в середине ХХ века женщины стали по‑настоящему говорить, солидаризироваться, и, как следствие, становились субъектами истории, отбрасывая навязанную безымянность получеловека. Но «мужской взгляд» неотступен и продолжает властвовать над умами, и вместе с постиндустриальным развитием получает распространение сексуальная объективация — вместе с сексуальным раскрепощением или, по‑другому, сексуальной революцией, но на деле — вместо нее.

Пока восторженные девушки и юноши встречали, как им казалось, сексуальный рассвет истории, новую эпоху свободной во многих смыслах любви, пытаясь противодействовать мифам, вернуть свою отчужденную ханжеской моралью сексуальность, новая эра капитализма брала на вооружение методы их борьбы. И в итоге все освободительные инициативы — нет, не были подавлены, — они были извращены, и сексуальность, вывернув наизнанку, сделали отчужденной по‑новому.