Золушки из трактира на площади - Лесса Каури

– Что с тобой? – испугалась она.

– Хочу, чтобы каждый мой вечер был таким… – помолчав, сказал он. И поднял на нее несчастные глаза: – Хочу слышать твой смех, когда я тебя раздеваю, твои стоны – когда беру тебя, твое тихое дыхание – когда ты засыпаешь на моей груди. Но…

Бруни испуганно закрыла ему рот ладонью.

– Молчи! Я не задам ни одного вопроса о твоей жизни! Раз ты сказал, что имеешь обязательства, значит, так и есть! И большего мне знать не надо! Я люблю тебя, мой Кай! Люблю таким, какой ты есть! И мне неважно, кто ты, где ты… с кем ты! Уже неважно!

– Девочка моя, – улыбнулся он, целуя ее веки, – никого у меня нет кроме тебя! И я никого не хочу кроме тебя! Скажи мне, – Кай чуть отодвинулся, чтобы видеть ее лицо полностью, – ты обидишься, если я предложу купить для тебя поместье и назначить содержание? У тебя будет собственный дом, работа от рассвета до заката останется в прошлом, да и Весь сможет жить на природе, а не в городе. А с трактиром, мне кажется, вполне справится твоя Ровенна.

Бруни смотрела на него испытующе и всерьез раздумывала над тем, стоит ли ссориться из-за сказанного. Затем встала, накинула сорочку и медленно прошлась по комнате, разглядывая низкий побеленный потолок, тяжелые несущие балки, затянутые неказистой тканью стены и пару поблекших ковров на них, привезенных отцом из дальних странствий. Это был ее дом. Это была ее жизнь.

Кай наблюдал за ней, пытаясь скрыть волнение.

Вернувшись в постель, Матушка обвила руками его шею.

– Спасибо, что честен со мной! – серьезно сказала она. – И спасибо, что хочешь помочь… но я останусь здесь!

Он притянул к себе ее озябшие ноги, накрыл ладонью колени и прошептал:

– Тогда, может быть, позволишь помогать тебе деньгами? Я богат…

Бруни задорно хмыкнула.

– Это заметно, любимый! Только вот ведь беда – мне ничего от тебя не нужно! Ничегошеньки… кроме тебя самого!

И, повалив его на кровать, стала целовать его первой и ластиться, будто кошка.

Сорочка белым привидением слетела на пол. Двое любили друг друга, позабыв об условностях мира.

Пролетело лето. В этот год оно выдалось дождливым, почти не баловало жителей Вишенрога жаркими деньками, а тут вдруг и вовсе закончилось. Утра становились туманными, будто не выспавшимися. Над гаванью повисла дымка, а самый высокий шпиль на башне королевского дворца был скрыт низкими облаками.

Настроение Пипа вполне соответствовало погоде. Повар ворчал целыми днями, жаловался на подагру, гонял Веся и ругал нерадивых сестричек Гретель. Правда, на него никто не обижался. Все понимали, что близятся Золотые дни – середина первого осеннего месяца, – когда должна состояться свадьба Ваниллы и Дрюни.

Подготовка к сему событию шла полным ходом. Ванилла, решившаяся связать судьбу с любимым королевским шутом, стала звездой квартала Мастеровых. Томазо Пелеван, как самый уважаемый представитель гильдий, собрал в трактире Матушки Бруни всех, кто мог поучаствовать в подготовке свадьбы.

– Нашу девочку замуж выдаем! – заявил он. – Туточки, в этих улочках урожденную! Трудолюбивую и душевную! Посему свадьба должна стать событием!

Сидящий рядом с ним отец невесты недовольно морщился. Он не испытывал восторга от выбора дочери, а уж делать из него развлечение для всего квартала и вовсе казалось ему верхом неприличия. Но Томазо был непоколебим.

– Мы у тебя с Матушкой Бруни каждый день бываем! – сказал он. – Нет ни одного человека в квартале, который бы сюда не заходил! Твоей дочке, мастер Пип, славную свадьбу справить – самое малое, чем мы можем тебя отблагодарить за радость нашим животам! – И наглядно похлопал себя по откормленному брюшку. – Да и во дворце пусть узнают, что мы не мастерком деланы!

Впрочем, квартальные приготовления к свадьбе от Ваниллы тщательно скрывали. Даже Бруни не была посвящена в детали, ибо Томазо вполне справедливо полагал, что подружки на то и подружки, чтобы делиться секретами.

Тем временем невеста капризничала, выбирая ткань на свадебное платье, и даже умудрилась поругаться на эту тему с женихом, сообщив ему, что остановила свой выбор на шелке цвета слоновой кости и кружевной вуали того же оттенка. «Красава, – серьезно глядя на нее, заметил Дрюня, – эта шутка не будет смешной. Белый и его оттенки – цвета девственниц, ну, или, на худой конец, юных дев, претворяющихся девственницами. Взгляни на себя – твоя женственность выпирает, как дула пушек из трюма королевского галеона, идущего в атаку! Не беспокойся о деньгах, но выбирай любой другой цвет! Иначе тебя не поймут даже мои, отрекшиеся от меня, родители!»

После этого разговора Ванилла, набегами появляясь в трактире, изводила подругу предположениями:

– Красное? Или сиреневое?

– Красный, – глубокомысленно отвечала Матушка Бруни, не отрываясь от готовки или обслуживания посетителей за стойкой, – любимый цвет шлюх. Сиреневое тебе к лицу, но у тебя уже есть сиреневое! И вообще, цвет свадебного наряда должен сочетаться с цветом свадебного камзола жениха. Ты хоть поинтересовалась, во что планирует облачиться его смешливость?

– Ох, Пресвятые тапочки! – истерично вскрикивала Старшая Королевская Булочница. – Я совсем о нем забыла!

И исчезала, чтобы через пару дней явиться с новыми идеями.

Каждый вечер Весь уходил с полковником Торхашем. Бруни замечала, как мальчишка вытягивается, на глазах раздается в плечах. Как меняется его голос, становясь ниже и приобретая вкрадчивые, такие знакомые нотки Красного Лихо. То ли дело было в том, что он стал питаться, как и подобает оборотням: только что пойманной добычей, еще дымящимся мясом, горячей кровью; то ли он быстро взрослел рядом с представителем своего народа. Кай подарил ему настоящий меч – солдатский, простой, но остро заточенный и отлично сбалансированный. И он, и его друг давали юному оборотню уроки фехтования на заднем дворе трактира. Когда фехтовал Кай, Бруни буквально замирала в дверном проеме, наблюдая за его четкими, но плавными движениями. Она даже затруднялась сказать, кто лучше фехтует: полковник Торхаш – с нечеловеческой быстротой и грацией, или ее Кай – с отточенными уверенными движениями.

Иногда после тренировок они ужинали все вместе – и Лихай не спешил уйти из-за стола, за который присаживались и Пип, и сестрички Гретель. В разговорах, правда, не участвовал, помалкивал, поблескивая глазищами, однако прежней злой насмешки в них Бруни не замечала. Весь, подражая ему, учился властвовать собой. Почти перестал ругаться и жутко скалиться, а коли злился – смотрел с прищуром, от которого становилось не по себе.

Между тем близилась свадьба младшего королевского отпрыска. По словам Ваниллы, принцесса Оридана с нетерпением ждала окончания шестидесятидневного пребывания в монастыре, которое проводилось в Гаракене для всех невест с целью очищения души, тела и помыслов. А принц Колей, совместно с Главным Королевским Распорядителем и все тем же вездесущим Дрюней, уже составлял план увеселительных мероприятий: балов, фейерверков, охот и маскарадов. К зимнему солнцестоянию, когда, по легенде, богиня Индари прятала озябшие ножки в меховые сапожки, а не в тапочки, ожидались визит королевской делегации Гаракена во главе с его величеством Йорли Вторым и свадебные торжества.