Повседневная жизнь во Франции в эпоху Ришелье и Людовика XIII - Екатерина Глаголева

Многие сомневались в существовании Клементины, хотя имя ее отца, Луи Изора, было вписано в городской реестр. Чтобы развеять сомнения, капитулы заказали в 1627 году статую благодетельницы. Трудно понять причину, но статую собрали из фрагментов: голову взяли от одного надгробия из церкви Аураты, а тело (кроме одной руки) – от другого надгробия, из семейного склепа Изальгье. На протяжении XVII века популярность «Цветочных игр» сошла на нет.

Литературной и художественной столицей стал Париж: туда теперь стремились поэты, художники, музыканты. Там была основана Французская академия, которую Вольтер считал главной заслугой Ришелье. Однако она была создана не вдруг и не на пустом месте: гениальный королевский министр лишь направил события в нужное русло и придал стихийным литературным собраниям упорядоченную форму.

Предтечей Академии стал кружок «друзей Валентина Конрара» (1603—1675). Этот человек, коренной парижанин, происходил из буржуазной кальвинистской семьи; отец предназначал его к занятиям финансами, а потому не дал сыну никакого образования. Только после смерти отца Конрар смог удовлетворить свою природную склонность к занятиям изящной словесностью. Он изучил испанский и итальянский, но вот латынь и греческий ему не дались. Подобно ростановскому Рагно из пьесы «Сирано де Бержерак», Конрар привечал у себя литераторов, которым старался подражать, кормил их и ссужал деньгами. В его доме на улице Сен-Мартен, в центре Парижа, собирались Годо, Гомбо, Шаплен, Жири, Абер де Серизи (комиссар артиллерии), его брат аббат Серизи, Мальвиль и Монмар. В 1632 году в этот узкий кружок проникли королевский советник Жан Демаре и кардинальский любимец Франсуа де Буаробер: первый – чтобы прочесть первый том своего романа «Ариадна», а второй – поскольку человек его положения вхож везде. Впрочем, он тоже был литератором: сочинял трагедии, комедии и трагикомедии; впоследствии Мольер позаимствовал две сцены из его пьесы «Прекрасная жалобщица» для своего «Скупого».

Франсуа Ле Метель де Буаробер (1592—1662) был записным шутником и остроумцем; в 1630 году он отправился в Рим, и папа Урбан VIII, покоренный его шутками, подарил ему приорство в Бретани. Буаробер принял сан, стал каноником в Руане, но по-прежнему вел развеселую жизнь. Когда его, как положено, представили Ришелье, тот тоже подпал под его обаяние. Веселый аббат передавал кардиналу придворные сплетни, шутил, острил. Однажды Ришелье серьезно заболел, и его личный врач сказал: «Монсеньор, мы сделаем все, что в наших силах, но все наши снадобья бесполезны, если не добавить к ним одну-две драхмы Буаробера». Средство подействовало, и Буаробер стал королевским духовником, государственным советником и получил дворянство для всей семьи.

Он-то и донес кардиналу о «тайном обществе», собирающемся на квартире у Конрара. Ришелье, главной заботой которого было укрепление престижа Франции на мировой арене, тотчас пожелал придать этим литературным собраниям законную основу и характер государственного учреждения. Но некоторые из «друзей Конрара» восприняли эту идею без восторга: Серизи, не издававшийся автор, был интендантом герцога де Ларошфуко, который отсидел неделю в Бастилии по милости кардинала; Мальвиль был секретарем Франсуа де Бассомпьера, который из Бастилии еще не вышел, а потому всей душой ненавидел Ришелье. Они призывали товарищей сохранять независимость, но Буаробер запугал Шаплена гневом кардинала, ярко живописав все опасности борьбы с главным министром короля (благо, за примерами далеко ходить было не надо).[17]

Второго января 1635 года Ришелье получил жалованные грамоты на учреждение Французской академии за подписью короля. Парижский Парламент из мелкой мести не регистрировал их целых два года.

Главный королевский министр мыслил себе Академию как некий интеллектуальный олимп, объединяющий все великие умы своего времени, поэтому, помимо литераторов, ее членами стали дипломаты Ботрю и Сервьен, математик Баше, врач Лашамбр. И все же главной целью этого учреждения было очистить и упорядочить французский язык путем издания Словаря, Поэтики и Грамматики (за все время существования Академии ее члены справились только с первой задачей). Конрар стал ее первым постоянным секретарем и успешно исполнял эту должность целых сорок лет. Поскольку Конрар женился, то, чтобы его не стеснять, собрания перенесли к Демаре, на улицу Клошперс, оттуда – к Шаплену, на улицу Сенк-Диаман, потом к Монмару на улицу Сент-Алуа. Так и переезжали по кругу, пока окончательно не обосновались у аббата де Серизи, приживала канцлера Сегье, в особняке на улице Гренель-Сент-Оноре. Канцлера тоже сделали членом Академии, а постоянную прописку Академия получила только через пятнадцать лет.

Академиков было сорок; они избирались пожизненно и сохраняли за собой этот титул навеки, а потому получили прозвание «Бессмертных» (все тонкости, связанные с ритуалом избрания и вступления в члены Академии, сложились позже). Первыми академиками стали «друзья Конрара», а также Вожла, Коллете, Сент-Аман, Ракан, Гез де Бальзак и Вуатюр – завсегдатаи салона маркизы де Рамбуйе.

Итальянка Катарина де Вивонн (1588—1665) в 1600 году вышла замуж за маркиза де Рамбуйе, которому потом родила семерых детей. При этом она не могла похвастаться крепким здоровьем; поездки ко двору ее утомляли, и она сумела привлечь в собственный дом на улице Сен-Тома-дю-Лувр изысканное общество и вести такую же блестящую жизнь, как у себя на родине – в Италии. «Несравненная Артеника» (эту анаграмму ее имени придумал поэт Малерб), красивая, добродетельная, но не ханжа, образованная, но не «синий чулок», сделала свой «голубой салон» «средоточием хорошего вкуса и благопристойности». В отличие от других парижских салонов здесь главенствовали женщины; маркиза специально привлекала в свой особняк молодых, образованных и умных девушек. Занимать гостей ей со временем начали помогать дочери – Жюли и Анжелика.

В 1620—1625 годах среди гостей очаровательной маркизы были епископ Люсонский (будущий кардинал Ришелье), принцесса де Конти (подруга Марии Медичи, вошедшая после ее изгнания в ближний круг Анны Австрийской), писатели Малерб, дез Ивето, Ракан, Вожла и другие. С 1625 по 1648 год им на смену пришли знатные вельможи: герцог Энгьенский, будущий Великий Конде, и его сестра мадемуазель де Бурбон, герцог де Ларошфуко, герцог де Монтозье, который потом женился на Жюли, а также писатели новой волны: Вуатюр, Жорж и Мадлен де Скюдери, Бенсерад, Скаррон; время от времени Пьер Корнель читал там свои новые пьесы. Но после замужества Жюли и смерти Вуатюра популярность салона постепенно сошла на нет, он уступил пальму первенства другим, более оживленным кружкам – в том числе салону мадемуазель де Скюдери.

Винсент Вуатюр (1598—1648) с детства писал латинские стихи и стансы. Он умел польстить кому надо; пленившись его стихами, Гастон Орлеанский осыпал его благодеяниями и дал ему должность: представлять послов. Сохранив верность Гастону и вместе с ним покинув Францию, Вуатюр конечно же навлек на себя немилость Ришелье, но сумел покорить и его, прислав восторженно хвалебное письмо на взятие французами Корби (1638). Он как никто другой олицетворял собой дух эпохи: живой, изобретательный, льстивый, манерный и утонченный; он ввел в обиход романсы на испанский манер, что не могло не понравиться Анне Австрийской. Образованный и остроумный, автор веселых куплетов и непревзойденный мастер каламбуров, он был кумиром публики и душою общества. В салоне Рамбуйе он постоянно затевал всякие проказы. Однажды, когда ему не удалось развеселить маленькую мадемуазель де Бурбон, которая была больна, шуточный «суд» приговорил его к подкидыванию на одеяле к потолку. Он же придумал игры, в которые играли в этом кружке, например, «похищенное сердце» (нужно было отыскать похитительницу), «охота на любовь» (найти того, кто таится в глазах какой-либо дамы), «корзиночка» («Я люблю того-то или ту-то за такие-то достоинства или такие-то недостатки»), игра в буквы (все ответы должны начинаться с условленной буквы). Не все проделки Вуатюра были утонченными: однажды он притащил с улицы двух поводырей медведей, и маркиза чуть не умерла от страха, неожиданно увидев возле самого своего лица медвежью морду. Благородная дама отомстила шутнику гораздо изящнее: велела аккуратно вклеить в старую книгу сонетов новое произведение Вуатюра и оставила ее раскрытой на столе; сбитый с толку поэт в конце концов решил, что действительно скопировал этот сонет.[18]

Посетители салона много читали и, вдохновившись «Астреей»[19] Оноре д'Юрфе (1567—1625), взяли себе прозвища из романа: госпожа де Рамбуйе стала Артеникой, Жюли – Меланидой, Монтозье – Меналидусом, Вуатюр – Валером, а аббат Годо – «карликом Жюли». Они со знанием дела участвовали в литературных спорах, вращавшихся вокруг тонкостей грамматики и стиля, и стояли у истоков «прециозности»[20] – особой, чересчур возвышенной манеры выражаться, впоследствии высмеянной Мольером в комедии «Смешные жеманницы». Больше всего в этом отношении усердствовал Клод Фавр де Вожла (1585—1650) – член-учредитель Французской академии, руководивший составлением академического словаря: он изъяснялся исключительно «высоким стилем», который был уместен разве что в античных трагедиях. Впрочем, он действительно переводил Квинта Курция. Вслед за Малербом Вожла стремился «облагородить» французский язык, выводя литературную норму из «установившегося обычая» в придворном обществе и между известными писателями. Его авторитет был высок, и Корнель исправлял по нему свои трагедии.