Повседневная жизнь во Франции в эпоху Ришелье и Людовика XIII - Екатерина Глаголева

Прерогативой бакалейщиков было право проверять гири и весы во всех домах, лавках и складах всех парижских купцов и мастеровых, продававших свой товар на вес. Парижские бакалейщики с незапамятных времен являлись хранителями королевского эталона веса. На их гербе была изображена серебряная рука на лазурном фоне, держащая золотые весы, а девизом было Lances et pondйra servant («Подают пики и весы»).

Гильдия галантерейщиков была настолько велика, что подразделялась на двадцать классов по разным профессиям. Они пользовались большим почетом, ибо еще при Карле Великом существовал король галантерейщиков, выдававший грамоты об обучении и о мастерстве; у него были наместники в главных городах Франции, исполнявшие его приказы и распоряжения. Генрих IV окончательно упразднил эту параллельную «королевскую» власть; во главе гильдии встали семь старшин и мастеров, которые назначались каждый год. Для вступления в гильдию требовалось быть французом, отучиться три года и четыре проработать «на подхвате». Грамота о мастерстве стоила тысячу ливров. Двадцать шесть придворных галантерейщиков, проживавших в Париже, в гильдию не входили: им и так неплохо жилось.

Только старшины галантерейщиков обладали правом носить консульские мантии во время важных государственных церемоний. Их покровителем был святой Людовик. Ранее их эмблемой был сам святой, творящий правосудие, на лазурном фоне, усыпанном золотыми лилиями. Но к наступлению интересующей нас эпохи герб изменился и принял форму трех корабликов с золотыми мачтами на серебряном поле: один впереди, два позади, и с девизом: Те toto orbe sequemur, то есть «Мы последуем за тобой по всему свету».

На меховщика надо было учиться четыре года, а затем еще четыре ходить в подмастерьях, прежде чем замахнуться на свой «шедевр». Грамота об обучении стоила 60 ливров, о мастерстве – 600. Эмблемой меховщиков был серебряный агнец на лазурном фоне, со знаменем Франции и герцогской короной сверху (в XIV веке покровителем меховщиков был герцог де Бурбон, он-то и «завещал» им свою корону). Ими управляли шесть мастеров и старшин, двое из которых переизбирались ежегодно.

Чулочники получили свой устав от Генриха IV в 1608 году; в жалованных грамотах их именовали колпачниками-перчаточниками, потому что именно они раньше торговали дорожными накидками и колпаками, а также рукавицами. На их гербе были изображены пять серебряных кораблей: три впереди, два сзади. Ими тоже руководили шесть мастеров и старшин, ежегодно обновлявшие свой состав на треть. Их возвышение произошло в 1514 году: на свадьбе Людовика XII с Марией Английской обедневшие менялы, не имея возможности одеться соответствующим образом, отказались нести балдахин, и эта честь была предоставлена чулочникам, которые, таким образом, «обскакали» ювелиров. Часовня при цеховой церкви в Париже была самой красивой из всех шести гильдий: фриз украшали скульптурные изображения колпаков разных форм и фасонов; витражи были расписаны прежней эмблемой чулочников: раскрытые ножницы и под ними четыре ворсовальные шишки. Пять серебряных корабликов с золотой звездой впереди пришли им на смену в 1629 году, по воле купеческого старшины, но чулочники потом звезду убрали, заменив ее серебряным руном. Покровителем чулочников был святой Фиакр: по легенде, он был сыном шотландского короля, а именно в Шотландии начали вязать чулки. Вступить в гильдию мог человек не моложе двадцати пяти лет, прослуживший пять лет учеником и пять подручным. Грамота об обучении стоила 75 ливров, о мастерстве – 1700.

Ювелиры шли на последнем месте, однако они выделялись в ряду обычных торговцев: их ремесло считалось искусством. Их покровителем был святой Элой, первый золотых дел мастер в Париже. Герб был поделен золотым крестом на четыре части: в первой и четвертой был изображен золотой кубок, во второй и третьей – золотая корона, по всему полю были рассыпаны бессчетные лилии (знак королевской милости), а девиз гласил: In sacra, inque coronas – в том смысле, что искусство ювелиров было в основном посвящено прославлению Бога и королевского величия.

Канцелярия ювелиров находилась на улице, носившей их название. Там, под несколькими замками и под охраной старшин, хранилось парижское клеймо. Сюда полагалось приносить все изделия из золота и серебра, изготовленные в Париже и его окрестностях, чтобы, после испытания пробирной чашечкой и азотной кислотой, на них была проставлена проба. Помимо золота и серебра ювелиры торговали бриллиантами и жемчугом.

Старшины приносили присягу на Монетном дворе; они не могли «брать самоотвод», иначе должны были распроститься с профессией. Обучение продолжалось восемь лет, но сыновья мастера от него освобождались; затем нужно было три года прослужить подмастерьем. Изготовление «шедевра» было обязательно для всех, так же как и залог в тысячу ливров, который должен был внести новоиспеченный мастер. Грамота об обучении стоила 130 ливров, о мастерстве – 1200.

Гильдия виноделов была самой молодой: ее учредили лишь при Генрихе III, а до того оптовая или розничная торговля вином велась практически свободно: чтобы заняться ею, достаточно было получить разрешение у парижского полицейского ведомства или у сеньора, полновластного в своем округе. Мастером можно было стать после четырехлетнего обучения; это правило не распространялось на сыновей уже признанных мастеров. Мастерам запрещалось торговать вином или выступать посредниками, пока они принадлежали к гильдии. Помимо членов цеха в Париже было двенадцать придворных поставщиков вина и двадцать пять кабатчиков.

Как и практически во всех других городах, в Париже лавочники проживали компактно, согласно своей специализации. Торговцы сластями селились на улице Ломбардов, чулочники – на улице Сен-Дени, торговцы иголками – на одноименной улице Эгюийри.

Париж был знаменит и немолчной песней своих зазывал, старьевщиков и торговцев вразнос: они громко и наперебой предлагали прохожим купить апельсины, лимоны, гранаты, горячие каштаны или пирожки, молоко, масло, водку, устриц, корзины, старые подковы, или наоборот, сами скупали поношенную одежду и обувь.

На правом берегу Сены, неподалеку от церкви Святого Евстахия и бедняцкого кладбища, находился знаменитый Парижский рынок, который позднее назовут «чревом Парижа» (он существует до сих пор). На рынке были свои уникальные профессии: например, красиво разложить рыбу на прилавке было целым искусством, для этого нанимали специалиста; «смотритель» просматривал на свет яйца, чтобы выявить несвежие. Впрочем, здесь, как нигде, действовал вечный закон: не обманешь – не продашь.

В рядах, торговавших птицей, служили умельцы, расплющивавшие палкой грудную кость у уток, чтобы те казались жирнее. Другие собирали по помойкам кости от свиных окороков, а потом продавали их мясникам, способным изготовить такой окорок из чего угодно, была бы кость. У бродячих торговок супом большой популярностью пользовался изготовитель глазков на бульоне: он набирал в рот ложку рыбьего жира и распылял его над котелком, придавая постному вареву вид наваристого мясного бульона.

Самыми знаменитыми были рыбные ряды; понятие «рыбная торговка» даже превратилось в имя нарицательное, настолько эти тетки были грубыми и крикливыми. Тем не менее они пользовались особой привилегией: по случаю праздников – Нового года, военных побед, королевских свадеб или рождения наследников – они могли преподнести королю или королеве букет и записку с поздравлением. В 1608 году одну из торговок, мамашу Ламуретт, оштрафовали и лишили прилавка за то, что она публично осуждала любовные похождения Генриха IV (о которых все были наслышаны). Воспользовавшись своим правом и подвернувшимся случаем, она послала Марии Медичи букет, сопроводив его таким письмом:

«Государыня королева, настоящим сообщаю Вам, что я торгую на парижском рынке, и со времен короля Людовика Святого мы ведем торговлю от матери к дочери, что у меня четверо детей, которыми я обязана своему мужу. Язык мой острый, но не лживый. Я сказала, что государь король, в глубине души хороший человек, уж чересчур гоняется за юбками, которые не Вам принадлежат, и что грех ему, имея такую аппетитную женушку, настоящую королеву, одарившую его маленькими принцами[14], увиваться вокруг кокеток и плодить байстрюков на пару с какими-нибудь знатными и незнатными сеньорами.

Я женщина не злая, государыня королева, но если вдруг Бофорша забредет к нам на рынок, я уж задам ей перцу из любви к Вам. Нашей сестре всегда приходится терпеть от мужчин, которые порхают себе, как мотыльки. Меня на месяц отстранили от торговли, Вы королева и можете снять с меня наказание. Окажите мне эту услугу, а я уж в долгу не останусь.

Ваша верная подданная и слуга, жена Ламуретт».

Получив это послание, королева много смеялась, но просьбу удовлетворила: женская солидарность восторжествовала.