Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба - Константин Маркович Поповский

Горацио: Это всего лишь мои черновики, сударь. А так как я вам их не давал, то значит, вы их у меня украли. Из чего следует…

Трувориус (мягко): Следует…

Горацио: …что ваше сиятельство…

Трувориус: …мое сиятельство…

Горацио: …обыкновенный вор.

Трувориус: Ах, друг мой, не я. Ей-Богу, не я… Мне принесла их одна девица, этакая резвая и шаловливая пери… А, да, вы ее знаете. Ее зовут Маргрет. (Почти по слогам). Маргрет… Чудесное имя, не правда ли. (Внимательно глядя на Горацио). Маргрет.

Горацио: Мне это имя ни о чем не говорит. Как бы мои бумаги к вам ни попали – отдайте их.

Трувориус (капитану): Но каков обманщик!.. Впрочем, как и все итальянцы… (Горацио). Вы, верно, забыли. У нее вот здесь большая родинка. (Показывает). Да, да, прямо здесь. И еще одна под левой грудью… (Дружески толкнув капитана в бок). Какое это, надо сказать, захватывающее времяпровождение, считать родинки на женском теле. (Строго). Но, разумеется, в свободное от службы время. (Горацио). Но раз вы об этом первый раз слышите, то вам, конечно, это не интересно.

Горацио: Ни в малейшей степени, сударь. (Протягивая руку). Отдайте.

Трувориус (делая шаг назад): Такую улику?

Горацио (делая шаг вперед): Отдайте, сударь

Трувориус (отступая за капитана): На. Попробуй взять.

Горацио пытается выхватить бумаги из рук Трувориуса, но тот быстро прячется за Капитаном.

Э, нет, не так-то просто вырвать то, что попало в эти руки…

Горацио вновь безуспешно пытается вырвать бумаги.

(Из-за спины капитана). Смотри, какой проворный… Ну-ка, ну-ка…

Горацио делает еще одну попытку.

(Капитану). Мне кажется, этот господин немного не в себе. Потрудитесь-ка выставить его за дверь, капитан.

Капитан: Так точно, ваша светлость… (Горацио, негромко). Вам следует уйти.

Трувориус: Да, и побыстрее!

Капитан (шепотом, Горацио): Да, идите же, идите… (Громко). Поторопитесь, сударь.

Трувориус (выглядывая из-за спины капитана): И можете быть совершенно уверены – принц будет счастлив, когда познакомится с этим шедевром!

Горацио: Жаль, он сейчас не видит вас… Вор, прячущийся за чужую спину. (Капитану). Мои искренние сочувствия, капитан. (Повернувшись, уходит).

Трувориус (вслед Горацио): Дешевый клоун! (Выходя из-за спины капитана, подозрительно). Что это ему вдруг взбрело в голову вам сочувствовать?

Капитан: Сам не приложу ума, ваше сиятельство.

Трувориус: Смотрите у меня. (Осматриваясь по сторонам). Мне доложили, что вы не следите надлежащим образом за чистотой. (Негромко). Благодарите Бога, что у меня сегодня хорошее настроение. (Достав из кармана монетку). Сыграем? (Подбросив монетку в воздух). Золотой.

Капитан (растерян): Я на посту, ваше сиятельство.

Трувориус (подбросив монету, многозначительно): Золотой.

Капитан: К тому же, ваше сиятельство, у меня при себе только фартинг.

Трувориус: Так не тяните время, ставьте его поскорее.

Капитан кладет фартинг на пол. Прищурившись, Трувориус швыряет золотой.

Ага… Я выиграл. Сделайте одолжение, подайте мне мой выигрыш.

Капитан поднимает с пола фартинг и золотой, протягивает их Трувориусу.

(Забирая деньги). И не забудьте передать вашему начальству, что я назначил вам сутки на гауптвахте, за то, что во время дежурства вы играете в азартные игры… Это недопустимо, друг мой. Если не противиться искушениям, то дьявол в два счета оседлает нас и погонит прямиком в пекло. (Идет к дверям, обернувшись). Нет. Трое суток. Трое. (Уходит, оставив капитана в глубокой задумчивости).

Действие третье

9.

Декорации четвертой картины – комната Горацио.

На стульях, постели и подоконнике сидят четверо или пятеро актеров; ближе всех к авансцене – Первый актер. Все они смотрят на Горацио, который сидит в кресле возле двери.

Долгая пауза.

Горацио: Ваша пауза что-то уж больно затянулась.

Первый актер: На то мы и актеры, ваша милость, чтобы соблюдать паузу, потому что если ее не соблюдать, то весь эффект пойдет псу под хвост. Вы нам рассказали нечто немыслимое, а значит, и пауза должна соответствовать рассказанному. (Театрально, схватившись руками за голову).

О, боги! Боги…

Боль терзает плоть.

Трепещет сердце, отступил Господь.

Блуждает взор, повержен долу слух.

В борьбе с собой изнемогает дух.

Горацио: Это неплохо.

Первый актер: Не правда ли? И все потому, что вовремя была соблюдена пауза. (Поднявшись со своего места, декламирует).

Сомнений горечь разрывает грудь.

В глазах темно. Куда направить путь?

Ночь на земле и ночь в душе моей,

Которая из них, скажи, темней?

Горацио: Мне кажется, достаточно.

Первый актер (садясь): Как пожелаете, милорд.

Горацио: Теперь скажите мне, наконец, что вы об этом думаете?

Первый актер: Мы?.. (Обернувшись к сидящим актерам). Ничего особенного. Такое случается и, надо сказать, довольно часто.

Горацио: Вот новость! То вы полчаса молчите, выпучив глаза от изумления, а теперь говорите так спокойно, как будто вам приходится видеть призраки каждую неделю.

Первый актер: Хоть вы, может быть, и не поверите, но иной раз гораздо чаще. Все зависит от пьесы, которую мы играем.

Горацио: А как же тогда ваша хваленая пауза?

Первый актер: Согласитесь, что она была очень и очень к месту.

Горацио: Теперь я, кажется, понял. У вас болезнь, свойственная всем профессионалам. Врач смотрит на всех людей, как на своих пациентов, а для портного мир – это только большая гардеробная… Ставлю фартинг, что вы сейчас приметесь уверять меня, что между театром и жизнью нет никакой разницы.

Первый актер: Во всяком случае, она не больше той, которая существует между жизнью и смертью, милорд. То есть, как вы справедливо заметили – никакой. (Декламирует).

Смерть пляшет на подмостках бытия,

А жизнь танцует на могильных плитах.

Одна и та же мягкая земля

Хранит живых и стережет убитых.

Смерть разыгрывает свою пьесу перед живыми, милорд, а живые – перед смертью, – так какая же разница?

Горацио: У этой новости есть только один недостаток: она вчерашняя.

Первый актер: Была бы она завтрашняя, я бы отдал вам ее подороже.

Горацио: Черт возьми! Кроме того, она еще и не к месту. Мы говорили о другом.

Первый актер: Разве?.. (Посмотрев на актеров). Вы что-то путаете, милорд, – о том же самом. В конце концов, это всего лишь слова и ничего больше. Расставьте их так и получите одно, переставьте – и вместо ангела вылезет черт или даже что-нибудь похуже.

Горацио: А что-нибудь еще кроме слов?

Первый актер: То, что между ними, милорд.

Горацио: Иначе говоря, молчанье.

Первый актер: Да, еще какое, черт возьми! С рыданьями, воплями, проклятьями, с кровавыми слезами, раскаяньем, обидой, ненавистью, желчью… Клянусь подмостками, вы судите, как заправский актер.

Горацио: Вы мне льстите, сударь.

Первый актер: Но, заметьте, – в той же пропорции, что и себе… А знаете, что однажды сказал мне принц Гамлет в один из наших приездов? Вам это понравится. Он сказал, что хотел бы стать актером, если бы уже им ни был. Признаться, я подумал тогда, что это сказано для красного словца. Но теперь, после вашего рассказа, я вижу, что он знал, о чем говорит. Клянусь Минервой, когда бы все играли так, как он, некому было бы толпиться вокруг подмостков. (Обернувшись, актерам). А?.. Сыграл как надо.

Актеры согласно кивают.

Горацио: А вы не