Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба - Константин Маркович Поповский

Все важное, что удержала память и кое-что с чужих слов, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы нанизать на это правду. Когда у вас будет желание – взгляните. Вдруг вам захочется в память о принце разыграть его историю? (С горькой усмешкой). Если, конечно, ваша память о нем переживет его на несколько месяцев, что иногда случается.

Первый актер: Намного больше.

Горацио: Ах, не зарекайтесь. У времени – тысяча способов, чтобы отшибить нам память. Всего несколько мгновений и вот уже все, что было еще недавно так живо, так близко, уже бледнеет, уходит, стираются краски, исчезают детали и остается только сухой язык протокола, черточка между двумя датами, сноска в книге, а через какое-то время не останется и этого. Но даже если кому-то вдруг придет в голову порыться в архивах и извлечь на свет божий все эти желтые листы, переписку, воспоминания современников и очевидцев, то, что они, как ни тень праха, из которого, как ни старайся, уже не выжмешь ни капли жизни?

Первый актер: Именно на то и существуют подмостки, ваша милость. Время обходит их стороной.

Горацио: Когда бы так, там с вами вместе толкался б целый мир. (Протягивая бумаги). Возьмите.

Первый актер: С благодарностью. (Принимая бумаги). Вы делаете нам бесценный подарок.

Горацио: Не вам, и не подарок. Всего лишь возвращаю принцу обещанное, если, конечно, он в нем еще нуждается. Все остальное теперь – дело случая… Только заклинаю вас – не делайте из этой истории ничего ни слишком назидательного, ни слишком героического. Тут слышится совсем другая мелодия. Она, правда, едва угадывается за словами и поступками, но так, что эти последние выглядят скорее приправой, чем основным блюдом. Потеряете ее – и все пропало.

Первый актер: Мы будем внимательны.

Горацио: Скорее, сердечны.

Первый актер: Тогда и то, и другое.

Настойчивый стук в дверь. Голос Секретаря: «Горацио, откройте!..»

Иду. (Негромко, актерам). Я загляну к вам вечером. Теперь прощайте. (Открывает дверь)

Секретарь (почти вбегая): Ну, наконец-то! А то я уж было подумал… (Заметив актеров). Да у вас тут целый за… Я хотел сказать «собранье»… Я помешал?

Горацио: Они уже уходят. (Актерам). Прощайте, господа.

Один за другим, актеры уходят.

Секретарь: Плохие новости, друг мой. А если быть более точным, то очень плохие.. Да закройте же дверь!

Горацио (запирая дверь): Хуже прежних?

Секретарь: Судите сами… Бернардо и Марцелл… Их арестовали сегодня утром.

Пауза.

Что же вы молчите?.. Горацио?

Горацио: А что сказать? «Боже мой»? «Не может быть»? «Проклятье»? (Без выраженья). Боже мой. Не может быть. Проклятье. (Сквозь зубы). Гнусный город. Поганая страна. Зловонный мир… Достаточно, надеюсь?

Секретарь: Во всяком случае, к месту, хотя по роду своей деятельности, мне этого слышать не полагается.

Горацио: Как это случилось?

Секретарь: Прямо после службы, едва они вернулись… Что до Марцелла, то он отдал оружие без звука, ни о чем не спрашивая. Но вот Бернардо… (Смолкает).

Горацио: Что?

Секретарь (проходя и садясь): Он так кричал, что на его крики сбежалось полгарнизона. Они вступились за него, и в результате не обошлось без потасовки. Есть раненые. Но, в конце концов, его скрутили и отвели в холодную.

Горацио: Вы слышали, что он кричал?

Секретарь: Со слов других… (Понизив голос). Он звал на помощь…

Горацио: Верится с трудом. Это на него не похоже.

Секретарь: Да, если бы людей. (Почти шепотом). Он звал ваш призрак.

Горацио: О, бедняга… Душа простая и чистая, не знающая ни кривизны, ни оглядки. (Глухо). Жаль, там не было меня. В два голоса мы, может быть, и докричались.

Секретарь: Для шуток нету времени, Горацио. Весь Эльсинор трясет, как в лихорадке, хотя все делают вид, что ничего особенного не происходит. Похоже на торфяной пожар – наверху все, как обычно, тогда как внизу бушует пламя. Один неверный шаг – и ты в пекле. Послушайте, что я вам скажу, и отнеситесь к этому со всей серьезностью: бегите и, притом, немедленно.

Горацио: Бежать? Зачем?

Секретарь: Затем, зачем бегут!.. Зачем… Затем, хотя бы, чтобы не оказаться вместе с Бернардо и Марцеллом.

Горацио: Я виноват не больше, чем они.

Секретарь: А они, стало быть, не больше, чем вы… Отличная логика, друг мой. (Сердито). Да, что вы, ей-Богу, как малый ребенок!.. Вина найдется. Был бы человек.

Горацио: Да в чем причина? Объясните толком.

Секретарь: Я не имею права.

Горацио: Тогда, может быть, как-нибудь… иносказательно?

Секретарь (махнув рукой): Э, будь что будет… Только умоляю вас – никому ни слова.

Горацио: По рукам. Молчу, как рыба.

Секретарь (оглянувшись на дверь, шепотом): Заговор. (Быстро). Тш-ш… Ужасный заговор, Горацио. Он свил себе гнездо в самом сердце датского королевства, здесь, в Кронберге – и в нем причина всех этих арестов.

Горацио: «Свил себе гнездо…» – это очень образно.

Секретарь: Так образно, что если бы заговорщикам удалось осуществить хотя бы часть того, что они намеревались, то Дания погибла бы.

Горацио: Ужасная потеря… Значит Фортуна от них отвернулась?.. (Негромко). Проклятая баба. Сказать вам по правде, сердцем я почему-то сегодня с ними.

Секретарь: Ради Бога, Горацио!.. Или вы хотите, чтобы меня высекли кнутом за недоносительство?.. Если бы вы знали про их затеи, вы бы так не говорили.

Горацио: Жалею, что не знал.

Секретарь: Так сейчас узнаете. Достаточно сказать, что вступив в сношение с польскою короной, они готовили убийство принца, подначивали народ к неповиновению и – страшно вымолвить – на место святой веры отцов, хотели поставить, – ну, что бы вы думали?

Горацио: Я, право, затрудняюсь.

Секретарь: Синагогу!.. Что скажете?

Горацио: Они сознались? Сами?

Секретарь: Все, как один. Рейнальдо, слуга Полония, Корнелий, Вольтиманд, – все дали показания.

Горацио: Сами?

Секретарь: Важен результат. А он таков, что во всех показаниях мелькает ваше имя.

Горацио: Плевать на имя!.. Сами или нет?

Секретарь: Вы спрашиваете не о том, Горацио… (Поспешно). Нет, нет, послушайте меня. Когда лесной пожар, не на шутку разыгравшись, сжигает все, что встречается на его пути, – деревья, птиц, зверей, людей, целые деревни, – скажите, кто из них виновен? Кто перешел черту и разозлил стихию?.. Вот то-то же. Спросите у своего разума, и он вам ответит: когда творится ужас, то все виновны и все замешаны… Ну, как вам объяснить еще яснее?

Горацио: Ваше объяснение хромает. Когда все виновны, то уже никто не виноват.

Секретарь: Может быть, у вас в Италии. Но тут у нас в ходу другая арифметика. Когда не виноват никто, то виноваты все. (Не давая перебить себя). Да, да, да… Вот почему меч правосудия, поднявшись, сечет и правых и виновных, не разбирая и не прислушиваясь ни к крикам, ни к оправданиям, занятый лишь тем, чтобы искоренить зло… (Поспешно поднявшись). Простите, мне пора.

Горацио: Вы так оправдаете самого дьявола… (Негромко, словно сам с собой). Тут что-то другое, мне кажется… Вот только что?

Секретарь: Что?.. Я не знаю.