Подъем и падение Запада - Анатолий Уткин

В России 2 августа в громадном Георгиевском зале Зимнего дворца, перед двором и офицерами гарнизона, в присутствии лишь одного представителя Запада — посла Франции — император Николай на чудотворной иконе Казанской Божьей Матери (перед которой молился фельдмаршал Кутузов накануне отбытия к армии в Смоленск) повторил слова императора Александра I, сказанные в 1812 г.: «Офицеры моей гвардии, присутствующие здесь, я приветствую в вашем лице всю мою армию и благословляю ее. Я торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг на родной земле». Сазонов сказал в Думе третьего августа 1914 г.: «Мы не хотим установления ига Германии и ее союзницы в Европе»[80].

Военные кредиты были приняты единогласно, и даже социалисты, воздержавшиеся от голосования, призывали рабочих защищать свое отечество от неприятеля. Французский посол вынес из этого заседания впечатление, что русский народ вынесет бремя войны. Война сблизит все социальные классы, непосредственно познакомит крестьянина с рабочим и студентом, она выявит недостатки бюрократии, заставит правительство считаться с общественным мнением, в дворянскую касту вольется демократический элемент офицеров запаса. Судьба России отныне связана с судьбами Франции и Англии.

В присутствии царя Бьюкенен предложил тост за «две наиболее мощные империи в мире», которые после войны будут определять ход мировых дел, с чем Николай Второй «сердечно согласился». Англичане, французы, немцы не крушили посольств противника, они не переименовывали своих столиц, но они закусили удила надолго и мертвой хваткой. А в русских деревнях, откуда пришли на фронт миллионы солдат, никто не имел ни малейшего понятия, по какому поводу и за что ведется эта война. Фаталистическое приятие смерти не могло компенсировать энергичных и разумных долговременных упорных усилий, за «веру, царя и отечество» нужно было воевать не только храбро, но и умно, да что там крестьяне, вожди армии — ее генералы выделили из своей среды истинно талантливых полководцев только ко второму–третьему году войны, и процесс этого выделения был исключительно кровавым.

Германия кипела в расовой ненависти. 11 августа в Берлине профессор фон Харнак говорил об угрозе западной цивилизации со стороны «цивилизации Орды, которая созывается и управляется деспотами, монгольской цивилизацией московитов. Эта цивилизация не могла вынести уже света восемнадцатого века. А еще менее свет девятнадцатого столетия, а сейчас, в двадцатом веке, разрывает связи и угрожает нам. Эта неорганизованная азиатская масса, как пески пустыни, стремится засыпать наше плодоносное поле»[81].

Потенциальная количественная мощь германской армии была на сорок процентов больше французской (9750 тысяч против 5940 тысяч). Разумеется, российская живая мощь была более внушительной. Как пишет Б. Лиддел Гарт, «достоинства России лежали в физической сфере, а недостатки — в области интеллектуальной и моральной….Россия, чья вошедшая в поговорку медленность и недостаточная организация требовали проведения осторожной стратегии, оказалась готовой к тому, чтобы порвать с традицией и вступить в азартную игру, которую могла позволить себе лишь армия огромной мобильности и организации»[82].

Стратегию Германии в начавшейся мировой войне определяли идеи графа Шлиффена (начальника генерального штаба Германии в 1891 — 1906 гг.): в условиях войны на два фронта «вся германская мощь должна быть брошена против одного врага, сильнейшего, наиболее мощного, самого опасного врага, и им может быть только Франция». Это предполагало концентрацию германских войск на бельгийской границе, удар через Бельгию с выходом в Северную Францию, серповидное обходное движение во фланг укрепленной французской границе, взятие Парижа и поворот затем на восток, с тем чтобы уничтожить основные французские силы в районе Эльзаса.

От Франции генерал Жофр пообещал начать активные боевые операции полутора миллионами солдат на одиннадцатый день. Генерал Жилинский дал обещание выставить на тринадцатый день войны 800 тысяч русских солдат против одной лишь Германии.

Царь и его министры желали послевоенного доминировали на Западе Британии и Франции, а Россия в Восточной Европе. Немцы в случае победы предполагали уничтожить Францию как великую державу, ликвидировать британское влияние на континенте и фактически изгнать Россию из Запада, устанавливая в нем германскую гегемонию.

Возникший в короткие августовские дни Восточный фронт простирался на полторы тысячи километров между Мемелем на Балтике и Буковиной в предгорьях Карпат. Перед Россией стоял вопрос сохранения солидарности с Западом, и Россия принесла жертву. Вот мнение британского посла Бьюкенена: «Если бы Россия считалась только со своими интересами, это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками»[83]. На следующий день после окончания мобилизации первая армия генерала Ренненкампфа и вторая армия Самсонова силой 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадронов и 1392 пушек (против 224 батальонов пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев) под общим командованием генерала Жилинского начали наступление на Восточную Пруссию. Оба генерала — Ренненкампф и Самсонов — были избраны по критерию компетентности, опыта и энергии, представляя собой лучшие кадры русской армии. Но их вера во всесокрушающую силу кавалерии, безразличие к постоянной разведке, неумение наладить снабжение наступающей армии, слепая жажда просто увидеть врага и броситься на него сыграли дурную службу.

На службу был призван отставной генерал Гинденбург. Начальником его штаба стал генерал–майор Э. Людендорф, оказавшийся лучшим германским стратегом этой войны.

В последовавшей битве горько обозначилось несчастье России — отсутствие координации, хладнокровного рационализма, научного подхода к делу. Жилинский, Самсонов и Ренненкампф недооценили возможности немецкой армии в Восточной Пруссии. У. Черчилль не мог удержаться от вопросов: «Почему стратегический русский план предусматривал наступление двух отдельных армий, что очевидным образом давало преимущества немцам, использовавшим разделительные свойства озер и фортификаций, равно как и густую сеть своих железных дорог? Почему Россия не увидела преимущества движения единой армией, продвижения к югу от Мазурских озер на более широком и мощном фронте? Один удар со стороны Варшавы — Белостока в направлении Вислы перерезал все коммуникации, все железные дороги, сминал все германские планы»[84].

Пять корпусов Самсонова шли без отдыха девять дней по песчаным дорогам в удушающую жару, не видя, что элитарные части завлекаются в западню. А Ренненкампф безмятежно отдыхал. «Благодаря сообщениям по радио клером, — пишет Гофман, — мы знали силу русских войск и точное назначение каждой из задействованных русских частей»[85]. И русская система снабжения оказалась абсолютно недостаточной: быстро движущаяся вперед армия резко оторвалась от своих баз. У солдат не было хлеба, у лошадей — овса.

Окружая армию Самсонова, наиболее ожесточенные бои немцы вели у деревни Танненберг. Цвет русской армии был уничтожен в самом начале войны. Неужели Ренненкампф «не видел, что правый фланг Самсонова находится под угрозой полного поражения, что угроза его левому флангу усиливается с каждым часом?» — изумляется Гинденбург[86]. «Естественным, — пишет Черчилль, — был бы приказ отступить. Но темный дух фатализма — характерно русского, — казалось, лишил сил обреченного командующего… лучше погибнуть, чем отступить. Завтра, может быть, поступят хорошие новости. Ужасающая психическая летаргия опустилась на генерала, и он приказал продолжать наступление»[87]. Германский командующий пишет о «героизме, который спасал честь армии, но не мог решить исхода битвы»[88]. «Русские сражались как львы». Но 30 августа окруженная армия Самсонова была разбита.

9 сентября, ощутив угрозу о кружения, Ренненкампф начал общее отступление. Две русские армии оставили всю свою артиллерию и огромное количество броневиков. В целом были потеряны 310 тысяч человек — цвет кадровой русской армии[89]. Встает вопрос: готова ли была Россия воевать с индустриальным и научным чемпионом Запада?

31 августа британский военный министр лорд Китченер телеграфировал командующему английским экспедиционным корпусом сэру Джону Френчу первое ободряющее сообщение текущей войны: «32 эшелона германских войск вчера были переброшены с Западного фронта на восток, чтобы встретить русских». Фактор России сыграл свою спасительную для Запада роль.

Марна