Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди

—      Вы так и не оправились после этого? — спросил я.

—      Нет, — прошептала она, потом повернулась и потянула меня к себе. Мое колено оказалось между ее ног, пока она расстегивала мне рубашку, я сжимал ее ягодицы. Мы отступили к стене. Ее рука скользнула в мой пах, я почувствовал, что напряженный пенис  про застежку молнии. Но… на этом все закончилось. Стоило мне задрать ей платье, как она вдруг отстранилась:

—      Не здесь…

—      Тогда где?

—      Я живу недалеко отсюда… Но не сегодня.

—      Только не говори, что у тебя сегодня другое свидание.

—      Просто есть дела.

Я взглянул на часы. Половина десятого.

—      Я сегодня тоже не смогу. В полночь мне надо на работу.

—      Что у тебя за работа?

—      Я ночной сторож.

—      Понятно, — сказала она и полезла в сумочку за очередной сигаретой.

—      Просто нужно оплачивать кое-какие счета.

—      Ну, я и не думала, что ты работаешь ради интеллектуальной стимуляции. Так что ты сторожишь?

—      Меховой склад, — соврал я, зная, что за углом моего дома, на Фобур-Пуассоньер, как раз есть такой.

—      Как тебе удалось занять столь необычный пост?

—      Это долгая история.

—      Это понятно, — сказала она, прикуривая сигарету от маленькой старомодной зажигалки. — Где ты живешь?

—      Какой-нибудь чердак на канале Сен-Мартен?

—      Если я работаю ночным сторожем…

—      Ты охраняешь меховой склад, тогда это должно быть в районе улицы де Птит Экюри.

—      Эта улица идет параллельно моей.

—      Улица де Паради?

—      Я поражен…

—      После сорока пяти лет постоянного проживания в городе не просто узнаешь его… ты видишь его насквозь.

—      Или он видит тебя насквозь?

—      Точно. У тебя есть ligne fixe?[88]

—      Нет.

—      Значит, ты живешь в chambre de bonne?

—      Ты быстро все улавливаешь…

—      Если у тебя нет ligne fixe, значит, с тобой трудно связаться. Но сегодня у всех есть portable.[89]

—      Кроме меня.

—      И меня.

—      Ты, случайно, не из луддитов?

—      Просто не вижу необходимости круглосуточно находиться на связи. Но если ты захочешь найти меня…

Она полезла в сумочку, достала визитку и вручила мне.

Я прочел:

Маргит Кадар

Переводчица

13, улица Линне

75005 Париж

01.43.44.55.21

—      По утрам лучше не звонить, — сказала она. — Я сплю часов до трех. А вот после пяти вечера — самое оно. Я, как и ты, приступаю к работе в полночь.

—      Самое плодотворное время для тех, кто пишет, n’est-ce pas?[90]

—      Ты пишешь, я перевожу. Знаешь, как говорят про перевод: это преобразование утренних слов в слова вечерние.

—      Я позвоню, — сказал я.       

—      Буду ждать.

—      Я подался вперед, чтобы снова поцеловать ее. Но она жестом остановила меня:

—      A bientot…[91] 

—      A bientot.

—      Маргит повернулась и прошла в гостиную, а я еще долго стоял на балконе, не замечая ни ночной сырости, ни пронизывающего ветра, все еще под впечатлением от ошеломляющей встречи. Я пытался вспомнить, было ли в моей жизни такое, чтобы через несколько минут после знакомства с женщиной мы бы сплелись с ней в страстных объятиях. Если быть честным, такое случилось со мной впервые. До секса дело всегда доходило лишь спустя пару дней, а то и больше. Я был не из тех, кто готов броситься в омут с головой. Слишком осторожный, слишком бдительный. До тех пор пока…

Нет, только не надо об этом. Не сейчас. Тем более после того, что произошло…

На балконе вдруг возник Монтгомери.

—      Прячетесь здесь?

—      Точно.

—      Видите ли, мы любим, чтобы наши гости общались.

—      Я здесь как раз беседовал с одной дамой, — сказал я, виня себя за то, что начинаю оправдываться. — Она только что ушла.

—      Я не заметил, чтобы кто-то выходил.

—      Вы следите за каждым углом?

—      Совершенно верно. Вернетесь в гостиную?

—      Я должен идти.

—      Так рано?

—      Именно.

Он заметил визитную карточку в моей руке..

—      С кем-то познакомились? — последовал вопрос.

Я тотчас спрятал визитку Маргит в карман рубашки.

—      Может быть.

—      Вы должны попрощаться с мадам перед уходом.

Это была не просьба, а директива, которую следовало выполнять.

—      Проводите меня.

Мадам стояла перед одним из своих портретов из серии ню — на нем из ее вагины произрастали оруженосные руки, опять-таки в обрамлении райской флоры и фауны. Это было полное безумие. Она держала пустой бокал и выглядела совершенно пьяной… во всяком случае, беседовать с ней мне совсем не хотелось.

—      Мистер Рикс покидает нас, — сказал Монтгомери.

—      Mais la nuit пе fait que commencer,[92] — сказала она и захихикала.

—      Я по ночам пишу, так что…

—      Преданность искусству. Это восхитительно, не правда ли, Монтгомери?

—      Восхитительно, — безучастно кивнул он.

—      Что ж, милый, надеюсь, ты отлично провел время.

—      Да, замечательно, — ответил я.

—      И помни: если тебе захочется провести время в компании воскресным вечером, мы всегда здесь.

—      Я запомню.

—      Мне не терпится прочитать эту твою книгу…

—      Мне тоже.

—      Монти, он так остроумен! Мы должны снова пригласить его.

—      Да, должны.

—      Дорогой, — сказала она, притягивая меня к себе. — Хочу сказать, ты настоящий сердцеед, совершенный dragueut.[93]

—      Вы преувеличиваете мои способности.

—      О, умоляю. Твой образ одинокого ранимого художника может сразить женщину наповал.

—      Пока она говорила, я чувствовал, как ее мясистые пальцы вплетаются в мои.

—      Ты одинок, милый?

Я осторожно высвободил руку. И сказал:

—      Еще раз спасибо за очень интересный вечер.

—      Ты кого-то подцепил, не так ли? — спросила она, и в голосе прозвучала горечь.

Я подумал про визитку, что лежала в нагрудном кармане.

—      Да, — ответил я. — Думаю, что да.

10

В ту ночь я сидел перед монитором и пытался сосредоточиться, но в голове все прокручивалась сцена на балконе. Перед глазами стояло лицо Маргит. После наших объятий прошло уже шесть часов, но я до сих пор чувствовал ее мускусный запах, пропитавший мою одежду. В ушах звучал ее низкий хрипловатый голос, во рту ощущался вкус ее губ…

Я то и дело доставал ее визитку и подолгу смотрел на  нее…

Я переписал ее телефонный номер в свою записную книжку, а заодно и в блокнот, лежащий на рабочем столе на случай, если визитки вдруг не окажется под рукой.

Я с трудом пытался вымучить свою новую норму — тысячу слов….

Безуспешно. Я был в сильном смятении, я был слишком рассеян…

Время тянулось медленно. Мне отчаянно хотелось уйти из этой комнаты пораньше, побродить по улицам, попытаться прийти в себя. Но если я оставлю свой пост…

Бла-бла-бла. Зачем повторять и без того известные доводы? Я прекрасно знал, что буду играть роль примерного работника и досижу до шести утра. А потом…

А потом позвоню ей и скажу, что не в силах дождаться пяти часов, что я должен увидеть ее немедленно. И примчусь на такси к дому номер 13 по улице Линне, и…

Безнадежно испорчу этот роман, погублю его в зародыше.

Немного холодка и отстраненности, вот что здесь требуется, mon pоte.[94]

Так что пробудившись как всегда в два пополудни, я сходил за зарплатой, съел стейк фри в маленьком кафе возле Восточного вокзала, потом позволил себе предвечернюю прогулку вдоль канала Сен-Мартен и к половине десятого успел на «Неверную жену» Шаброля в кинотеатре «Брейди» (там шел мини-фестиваль его фильмов). Из кино на работу я отправился пешком, по дороге размышляя о сложностях моральных подтекстов Шаброля. История была стара как мир: муж узнает о неверности жены. Взбешенный, он убивает ее любовника, а потом…

Шаброль предлагает зрителю очень неожиданный и эффектный ход. Обнаружив, что муж убил ее amant,[95] жена не впадает в истерику и не выступает в роли обличительницы. Она даже не сдает мужа полиции. Вместо этого супруги становятся сообщниками в преступлении — чем не подтверждение того, что в любых интимных отношениях (особенно тех, что длятся долгие годы) партнеры всегда сообщники. Как только пересечена граница сексуальности, мы в каком-то смысле вверяем свою судьбу провидению. Можно дистанцироваться, убеждать себя в том, что человек, с которым ты спишь, рационален и мыслит такими же категориями, как и ты… а потом заново открываешь для себя один из трюизмов нашей жизни: чужая душа — потемки.