Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слушала его хриплое дыхание, прерывистое бормотание, видела, как закатываются Аркашины глаза, клонится потная голова над верстаком, вот уж и опустилась она на бязевую тряпку.
Через несколько секунд я ворвалась в кабинет Марьи Федоровны и сказала с порога:
– Аркаша сказал, что он умирает.
Она, посмотрев на меня, сняла телефонную трубку, вызвала «Скорую помощь». И мы вместе молча понеслись по пустому коридору к Аркаше…
Подарочки
Когда мы ворвались в мастерскую, мой несчастный дядька, к моему изумлению, сидел за верстаком довольно прямо, в одной руке он держал черную кружку с недопитым чифирем, в другой – столовую ложку черноплодной рябины.
Марья Федоровна замерла на пороге и грозно спросила:
– Аркадий, ты что это делаешь?!
– Лечусь, чтоб не сдохнуть… – ответил мой дядька, не давая закатываться желтым глазам. А они к тому стремились. – Всё в точности как вы, Марья Федоровна, мне велели.
– Ну вот же! – Маруся посмотрела на меня гневно и вновь обратилась к Аркаше: – А студентка сказала, что уже помираешь.
– Она правду сказала.
Аркаша отпил чифирю, закусил черноплодным вареньем и без сил опустил ложку на верстак. Похоже, он снова был готов потерять сознание, однако сдержался. И заявил:
– Окончательно помру не сегодня.
Маруся бросилась к нему и, совершенно не стесняясь меня, покрыла поцелуями его испачканное вареньем, черногубое от чифиря лицо. Отцеловав, она прижала Аркашину голову к груди.
– Ах ты враль, ах ты паразит несчастный! Сейчас вот «Скорая» приедет, и я тебя, сладкий мой, фельдшерам-санитарам скормлю!..
В конце концов она его отпустила, села напротив и повелела:
– Студентка-вечерница, наливай мне чаю! И сама садись. Будем доктора ждать. Николай Николаич приедет, он мужик опытный, все про Аркашку понимает. Решит, увозить его в госпиталь или пока оставить.
– Маррруся, – нежно прокартавил инженер Косых, – ты о чем думаешь?.. Куда ж меня увозить, через две недели юбилей ВОСР. Я за выходные дома оклемаюсь, а там уж потихоньку справлю для з/у и лозунги, и транспаранты, и машину на демонстрацию наряжу. Тогда и отправите, куда хотите. Хоть в госпиталь, хоть на курорт, хоть на кладбище. А доктора не чаем, Маруся, угощать надо, сама знаешь… Как Николаич придет, намекни ему, чтоб не в госпиталь меня свез, а до дому подкинул.
Маруся сияла, и похоже было, что во всем соглашалась с Аркашей. Она поднялась и выбежала из мастерской.
– За коньяком для доктора, – объяснил мне Аркаша. – А мне коньяка нельзя, только хорошую водку, и то если сукровица не сочится. Хорошо, студентка, умеешь чифирь варить, можно сказать, спасла дядю Аркашу. Слушай! А про подарки я забыл. Быстро, пока Маруси нет. В фото-чулане сверток лежит бязевый. Пакуй его в свою торбу. Быстро, быстро. Принесешь домой, разберетесь там, что кому…
Я исполнила приказ и только села вновь за чаепитие, как в мастерскую вошел пузатый румяный доктор в белом халате вместе с Марьей Федоровной. И меня услали домой.
Дома я достала из торбы подарки, которые нас с мамой потрясли. Бязь, в которую они были завернуты, оказалась не просто упаковочным материалом. Это был «отрез» метров в двадцать, из которого мама тут же собралась сшить комплекты постельного белья, а может, и покрывала со шторами расписать анилиновыми красками. В отрезе были спрятаны две коробки, В одной я обнаружила фотоаппарат «Любитель» – новенький, черный, блестящий, с двумя объективами – один над другим. На коробку Аркаша наклеил записку:
«Изучай и пользуйся. Это не сложно, а в жизни пригодится.
Твой дядя А.»Вторая коробка была фанерная, потяжелей и плоская. На ней ничего не было написано. Я открыла ее и немедленно показала маме. В ней лежали пять резцов разного профиля и величины, все с ложбинками, все – для резьбы по дереву. Каждый резец с правильной деревянной ручкой, похожей на грибок волнушку. Я догадалась, что Аркаша заказал их на халяву в инструментальном цехе в рамках подготовки к празднованию шестидесятилетия ВОСР, как и призвал оформителей главный инженер УХЗ.
Уже вечером мама стала резать первую свою деревяшку. И резала их, совершенствуясь раз от разу, до самого конца своей жизни, до предпоследнего дня… Ее работы никогда не выставлялись и не продавались, в последние свои годы она стала действительно чистым и настоящим пещерным художником. Вырезанные ею медведи и птицы, любимые персонажи любимых книг разошлись по родственникам, друзьям, их детям, внукам и племянникам. У меня на стене висит портрет Дон Кихота ее работы, он вырезан из липовой доски, которую нашла на стройке уже не мама, а я.
Что касается фотоаппарата «Любитель», то благодаря ему я действительно научилась искусству-ремеслу фотографии, которое пригодилось мне в жизни. Еще как пригодилось…
Хлорная волна
В понедельник, через два дня после не случившейся смерти инженера Косых, я вышла на трудовую химическую вахту и почти два года проработала за гигантским забором, в котором под конец обнаружила действующую дыру для обхода проходной. Так случалось со всеми заборами на моем веку. СССР, родина соц-сюрреализма, потому и существовал так долго, что почти во всех его заборах постепенно заводились дыры, облегчавшие участь народа. Но, возможно, и рухнул Союз нерушимый по той же причине, что и заборы. Советская реальность, как самый нерушимый бетонный забор, стала крошиться сама по себе. Даже по ГОСТу срок служения лучших марок отечественного железобетона исчерпывался семьюдесятью годами…
В первый же день на УХЗ мне выдали спецодежду – черную войлочную куртку, такие же штаны, ботинки на толстой подошве и противогаз. Я приходила на работу к семи, в половине двенадцатого шла на обед в огромную столовку, встречала там знакомые лица ХО, ко мне подсаживался Стасик Пуговица, мне приносил поднос маринист Слава Волкасъем, а Слава Втрубу играл со мной после обеда в пинг-понг. И даже злодей Валера по прозвищу Холера подвалил ко мне однажды. Я сразу вспомнила знаменитую картину художника Давида «Mort de Marat». Валера был вылитый Марат, депутат Конвента Великой французской революции, зарезанный в ванне контрреволюционеркой. Валера соблазнял меня работать с ним в качестве помощника ХО цеха № 14. И просто грубо соблазнял, зажав между двумя цистернами с неизвестным вонючим содержимым. Я дала ему первую и предпоследнюю в жизни пощечину. Я не знала, что у него был хронический отит, от моей пощечины у Валеры из уха брызнули кровь с гноем. Мы оба с ним перепугались, и я буквально на себе утащила Холеру в медпункт. На том его интерес ко мне совершенно погас.
Мы редко и все реже виделись с моим дядькой, с инженером Косых. Вначале я к нему
