Подвойский - Николай Тихонович Степанов

благо учительница была рядом — Нина его знала с детства. Она тоже стала учиться на философском факультете. Большевиков-эмигрантов в Берне почти не было — они, как и В. И. Ленин, находились в России, где шла первая русская революция. Но Николай Ильичи Нина установили связь с немногими еще оставшимися здесь большевиками, посещали их лекции, собрания и диспуты.

В каникулярное время между семестрами Николай Ильич и Нина пешком сходили в недалекую отсюда Италию. Ночевали или в самых дешевых гостиницах, или под открытым небом. Питались скудно: хлебом, молоком, сыром, овощами. Денег было мало. К тому же Николаю Ильичу приглянулись отличные карманные часы швейцарского производства. Они были с крышкой, имели пять циферблатов, показывающих секунды, минуты, часы, дни и месяцы. Супруги решили путем жесточайшей экономии накопить денег и купить эти часы в память о пребывании в Швейцарии. И они их купили. Правда, на цепочку денег не хватило. Так и будет несколько десятилетий носить их Николай Ильич на обыкновенном шнурке. Тогда ни Николай Ильич с Ниной, ни часовщик не знали того, что эти часы ждет поистине легендарная судьба. По ним будет зафиксировано время рождения нового мира. Их остановят и передадут на хранение в музей. Стрелки замрут на 2-х часах 10-минутах 26 октября — времени взятия Зимнего дворца.

…Шел 1907 год, заканчивался второй семестр учебы Николая Ильича и Нины. Спокойная обстановка, горный воздух, прогулки, нежные заботы Нины делали свое дело. Силы Николая Ильича быстро восстанавливались. Но одновременно в нем все сильнее давало о себе знать внутреннее ощущение неустойчивости, временности и случайности такой слишком уж хорошей жизни. Он все чаще стал просить Нину перед прогулкой зайти в библиотеку. Там он брал не книги, не учебники, а подшивки газет. Дело в том, что последние месяцы 1905 года и почти половину 1906 года он из-за болезни не мог следить за событиями, развертывавшимися в России. Здесь, в Берне, он узнавал преимущественно о «сиюминутных» текущих событиях. Случайно попадавшие к нему разрозненные сведения не давали ему возможности понять, что же там происходит. Николай Ильич решил сделать выборку сообщений печати сразу за два года и попытаться как-то сложить из них хронологически последовательную, целостную картину. Он терпеливо листал подшивки, выписывал неровным почерком (еще плохо подчинялась рука) интересующие его сведения. Но на прогулках о добытом материале говорил мало, больше думал. Нина понимала, почему он, живой и непоседливый, говорун, вдруг надолго замолкал. Она не мешала ему, зная, что он непременно поделится с ней своими заботами, когда посчитает нужным. Так они решили в начале своей совместной жизни — все сомнения, радости и печали делить на двоих, ничего не утаивая друг от друга.

Действительно, во время одной из прогулок по Бремгартен он показал на уютную беседку, расположенную под густыми кронами старых деревьев:

— Давай посидим, Нинуша, поговорим обстоятельно.

— Давай, Николушка.

Николай Ильич уселся поудобнее и достал из кармана исписанный листок бумаги.

— Картина у меня, Нинуша, получилась такая, — без предисловий начал Николай Ильич, не сомневаясь в том, что обстоятельно говорить можно только о России, а не о пустяках каких-нибудь. — В январе пятого года было «кровавое воскресенье». В апреле Третий съезд партии и Ленин сориентировали на вооруженное восстание. В июне произошли восстания в Лодзи и на «Потемкине». В октябре — серия крестьянских восстаний по всей стране. Наиболее крупные были в Прибалтике, на Украине, в Закавказье, в центральных губерниях. В ноябре восстают рабочие в Риге и Либаве. В начале декабря началось, наверное, самое крупное восстание в Москве, вслед за ним или вместе — в Екатеринославе, Новороссийске, Мотовилихе, потом — в Харькове, Ростове. В январе девятьсот шестого года произошли восстания солдат и матросов в Свеаборге, Кронштадте и Ревеле. Дальше сообщений о восстаниях уже нет, есть только о волнениях, стачках, бойкотах. Сейчас уже середина девятьсот седьмого года. Выходит, пик прошел, события идут под гору. Правительство разогнало Думу и даже, обрати внимание, арестовало социал-демократическую фракцию. Значит, правительство почувствовало себя уверенно и переходит к репрессиям. Уж теперь-то оно покажет зубы…

— Клыки, Николушка, — вздохнув, вставила Нина.

— Да, это вернее. Поступают сообщения об арестах в Петербурге — больше сотни человек. Пишут, что среди них есть члены Петербургского Комитета.

Николай Ильич замолчал.

— …А мы тут в тенечке прохлаждаемся! — Он встал и прошелся по беседке, в сердцах отбросив попавшийся под ногу сучок.

Нина молчала — возразить было нечего. Она окончательно поняла, что Николая тяготит швейцарское отсиживание.

— А еще вот что получается, — тем же тоном продолжал Николай Ильич. — Восстания шли целый год. Одно за другим — то тут, то там. Как в сильную грозу — сверкает сильно, но в разных местах. Все восстания давились по отдельности. Причем везде — войсками. Не только казаками, но и пехотой, кавалерией, саперами — теми, которые были под рукой. Похожее, что теперь армия нужна не для войны с неприятелем, а больше для войны с народом. У нас, в Ярославле, сколько войск! А военных большевиков по пальцам можно сосчитать. Лишь в Фанагорийском полку нам с Емельяном Ярославским удалось партгруппу создать, да и то в самый последний момент… Так дальше нельзя.

Нина согласилась. Она еще в Костроме вместе с «Хромым» думала о том, что их дружине солдат не одолеть. Они тогда и готовились-то действовать только против черносотенцев да полиции. Думали и о том, что к полкам подступиться очень трудно.

События в России стали ежедневной темой разговоров Николая Ильича. Исчерпывающий, всесторонний анализ всего происходившего в России дал В. И. Ленин. Он был там — в самой гуще событий. Его статьи, речи стали поступать в полусонный Берн. Владимир Ильич мужественно признавал, что революция потерпела поражение, что разгон Думы, или «третьеиюньский переворот», есть начало периода реакции. Ленин призывал не терять бодрости; отступая, сохранять силы для грядущих боев, ибо причины, вызвавшие революцию, остались, и новая революция неизбежна.

В Берне появились эмигранты из России — те, которым удалось вырваться за границу. Они рассказывали о страшных репрессиях царизма, о судах, тысячами отправлявших рабочих, крестьян, солдат, матросов на расстрел, на каторгу, в тюрьмы и ссылки. Особенно беспощадно царские сатрапы расправлялись с большевиками.

Николай Ильич и