Подвойский - Николай Тихонович Степанов

писал: «По имеющимся агентурным сведениям в среду 12 октября вечером в здании Демидовского юридического лицея состоится нелегальный концерт с участием студенческого хора под управлением известного агентуре студента лицея Николая Ильича Подвойского и посторонних лиц. Концерт будет платным, причем сбор поступит в революционный фонд социал-демократической рабочей партии. Докладывая об изложенном, присовокупляю то, что ввиду ожидаемого в этот день в лицее скопления значительного количества неблагонадежных и крайне революционно настроенных, под влиянием последних московских событий, элементов, концерт, по всей вероятности, закончится политической демонстрацией, которая может быть перенесена на улицу».

Ротмистр доносил верно: концерт действительно состоялся. Было собрано для партии 400 рублей. Хор исполнил «Красное знамя», «Я нашел, нашел, кто виновник наших зол», «Смело, друзья…» и другие песни. В заключение концерта все присутствовавшие встали и вместе с хором спели «Варшавянку». Но ротмистр в своем докладе кое в чем ошибся: хором в тот вечер управлял не Подвойский, а его помощник Ф. Шешковский, ибо Николай в октябре был целиком поглощен революционной работой на фабриках. Ротмистр, правда, был недалек от истины, потому что действительным руководителем и вдохновителем хора являлся Подвойский — состав хора, его идейный настрой, репертуар формировались именно им.

…Досье на Подвойского в охранке разрасталось, пополнялось все новыми документами. 14 октября Николай без предъявления обвинения был арестован и водворен в одиночку ярославской тюрьмы, которая была известна под названием «Коровники». Для него арест в общем-то не был неожиданностью. Почти все его товарищи побывали уже за решеткой. Он чувствовал, что и его арест, несмотря на тщательную конспирацию, назревает. Ведь Николай в Ярославле продержался на свободе 4 года и 4 месяца — это немало, если учесть то, сколько им было сделано.

…И вот впервые — камера. У него возникло такое ощущение, будто он на бегу споткнулся — так интенсивно он жил в последние месяцы. И теперь вроде бы даже удивился, получив наконец возможность собраться с мыслями, подвести какие-то итоги. Прежде всего, решил Николай, надо попытаться вспомнить, понять, где же он допустил промах, просчитать возможные обвинения, подготовиться к ответам. Но ни вспомнить, ни просчитать он так и не успел, потому что, когда захлопнулась дверь камеры и умолкли шаги надзирателя, он сел на грубый табурет, прислонился спиной и затылком к стене, прикрыл глаза и, вместо того чтобы думать… уснул.

А в это время, в тот же день, по предложению B. Р. Менжинского, Н. Н. Плаксина, Н. Зезюлипского комитет РСДРП созвал общегородской митинг рабочих, студентов, прогрессивной интеллигенции. Поводом для митинга послужил его арест. Атмосфера на митинге была накаленной. Ораторы обличали самодержавие, произвол полиции, возмущались арестом Подвойского, призывали к борьбе за его освобождение. В конце митинга с особым подъемом выступил лицейский хор, еще более подлив масла в огонь. Митинг принял категорическое требование «немедленного освобождения студента Подвойского». На следующий день такое же решение приняла студенческая сходка лицеистов, созванная Н. Зезюлинским, C. Даниловым, Ф. Шешковским и другими активистами студкома. Начальник жандармского управления получил агентурные сведения о том, что студенты обсуждали вопрос о насильственном освобождении Подвойского.

Взвесив все, власти посчитали благоразумным удовлетворить требования общественности, хотя Николай Подвойский числился в охранке в «Списке выдающихся руководителей местных преступных организаций». 16 октября Николай Подвойский неожиданно для пего без допросов был освобожден.

Когда друзья рассказали ему, сколько людей выступило в его защиту, он был поражен, растроган и удивлен. Чье сердце не дрогнет при мысли о том, что его судьба волнует сотни людей, что он нужен людям? У эмоционального Николая комок подкатил к горлу. Он был счастлив. Вечером того же дня Николай Подвойский произнес на студенческой сходке, может быть, самую зажигательную речь за всю свою двадцатипятилетнюю жизнь.

17 октября царь, напуганный нарастанием революционных событий, издал манифест о «свободах». Уже в тот же день вечером и 18 октября Ярославский, Менжинский, Подвойский в своих выступлениях на митингах и собраниях разоблачали лживость манифеста, стремление самодержавия сбить революционную волну. Но буржуазия, организовав свои собрания и шествия, мобилизовав печать, на все лады расхваливала манифест, объявила его чуть ли не переходом к республике. Действительную «ценность» манифеста должна была показать жизнь, практика.

Ярославский комитет РСДРП назначил на 19 октября общегородской рабочий митинг на центральной площади города. С утра к месту сбора потянулись колонны демонстрантов. От вокзала к центру города шли рабочие-железнодорожники и студенты. «В этой толпе, — докладывал потом начальник жандармского управления командиру отдельного корпуса жандармов генералу Трепову, — несли… флаг красного цвета с надписью: «Да здравствует свобода!» Демонстранты пели революционные песни и кричали «ура». Вожаком этой партии был известный студент лицея Подвойский».

Колонна шла под охраной дружинников. У Технического училища на нее наскочили черносотенцы. Дружинники дали несколько выстрелов в воздух, и черносотенцы бросились врассыпную. Но на перекрестке Духовской и Романовской улиц колонне преградила дорогу контрдемонстрация из лавочников, приказчиков, уголовников. Над их головами раскачивались иконы, портреты царя, а в руках были железные трости, крючья, привязанные на ремешках гири. Тут же стояли полицейские, казаки. Среди них в коляске находился губернатор Рогович — ярый реакционер, будущий обер-прокурор Святейшего синода, друг Распутина. Рядом с ним восседал жандармский ротмистр Немчинов.

Студенты Данилов и Рихтер отделились от колонны, подошли к губернатору и потребовали пропустить колонну, сославшись на то, что свобода демонстраций только что объявлена царским манифестом. Рогович мгновенно рассвирепел:

— Я вам покажу свободу демонстраций! Убрать знамя, разойтись по домам!

Черносотенцы отбросили студентов от коляски, стали их избивать. Николай Подвойский оглянулся. Демонстранты, волнуясь, вопросительно и выжидающе смотрели на него — своего вожака. «Вот и наступил экзамен». Николай шагнул к губернатору. Схватив лошадь за уздцы, он закричал:

— Прекратите расправу!

Навстречу качнулась черная сотня.

— Бей их! — услышал Подвойский хриплый голос Роговича.

Увидев кинувшихся на него черносотенцев, Николай выпустил лошадь и, сжав кулаки, шагнул им навстречу. Он схватился с ближним, и тут же почувствовал, как сзади навалились на него, обдавая винным перегаром, лавочники, мелькнули их налитые кровью глаза. От удара по голове сверкнуло белое пламя… Подвойского сбили с ног, над ним замелькали железные трости и палки.

Николай Зезюлинский выхватил револьвер.

— Гулака спасайте! — закричал он пронзительно и бросился к месту, где безжалостно топтали ногами потерявшего сознание Подвойского. Он был уже шагах