Отчаяние - Владимир Набоков

"Вот  что, -- сказал  я, блуждая по комнатe и кусая заусеницы, -- вот  что, Лида. Когда тебя будут  спрашивать, были ли у меня враги, когда будут  допытываться, кто же это мог  убить меня, говори: не знаю. И вот  еще что: я беру с  собой чемодан , но это конечно между нами. Не должно так  казаться, что я собрался в  какое-то путешествiе, -- это выйдет  подозрительно. Впрочем  -- --" -- тут , помнится, я задумался. Странно, -- почему это, когда все {144} было так  чудесно продумано и предусмотрeно, вылeзала торчком  мелкая деталь, как  при укладкe вдруг  замeчаешь, что забыл  уложить маленькiй, но громоздкiй пустяк , -- есть такiе недобросовeстные предметы. В  мое оправданiе слeдует  сказать, что вопрос  чемодана был , пожалуй, единственный пункт , который я рeшил  измeнить: все остальное шло именно так , как  я замыслил  давным -давно, может  быть много мeсяцев  тому назад , может  быть в  ту самую секунду, когда я увидeл  на травe спящаго бродягу, точь-в -точь похожаго на мой труп . Нeт , -- подумал  я, -чемодана все-таки не слeдует  брать, все равно кто-нибудь да увидит , как  несу его вниз .

"Чемодана я не беру", -- сказал  я вслух  и опять зашагал  по комнатe.

Как  мнe забыть утро девятаго марта? Само по себe оно было блeдное, холодное, ночью выпало немного снeга, и швейцары подметали тротуары, вдоль которых  тянулся невысокiй снeговой хребет , а асфальт  был  уже чистый и черный, только слегка лоснился. Лида мирно спала. Все было тихо. Я приступил  к  одeванiю. Одeлся я так : двe рубашки, одна на другую, -причем  верхняя, уже ношеная, была для него. Кальсон  -- тоже двe пары, и опять же верхняя предназначалась ему. Засим  я сдeлал  небольшой пакет , в  который вошли маникюрный прибор  и все что нужно для бритья. ?тот  пакетик  я сразу же, боясь его забыть, сунул  в  карман  пальто, висeвшаго в  прихожей. Далeе я надeл  двe пары носков  (верхняя с  дыркой), черные башмаки, мышиныя гетры, -- и в  таком  видe т. е. уже изящно {145} обутый, но еще без  панталон , нeкоторое время стоял  посреди комнаты, вспоминая, все-ли так  дeлаю, как  было рeшено. Вспомнив , что нужна лишняя пара подвязок , я разыскал  старую и присоединил  ее к  пакетику, для чего пришлось опять выходить в  переднюю. Наконец  выбрал  любимый сиреневый галстук  и плотный темно-сeрый костюм , который обычно носил  послeднее время. Разложил  по карманам  слeдующiя вещи: бумажник  (около полутора тысяч  марок ), паспорт , кое-какiя незначительныя бумажки с  адресами, счетами... Спохватился: паспорт  было вeдь рeшено не брать, -- очень тонкiй маневр : незначительныя бумажки как -то художественнeе устанавливали личность. Еще взял  я: ключи, портсигар , зажигалку. Теперь я был  одeт , я хлопал  себя по карманам , я отдувался, мнe было жарко в  двойной оболочкe бeлья. Оставалось сдeлать самое главное, -- это была цeлая церемонiя: медленное выдвиганiе ящика, гдe он  покоился, тщательный осмотр , далеко впрочем  не первый. Он  был  отлично смазан , он  был  туго набит ... Мнe его подарил  в  двадцатом  году в  Ревелe незнакомый офицер , -- вeрнeе, просто оставил  его у меня, а сам  исчез . Я не знаю, что сталось потом  с  этим  любезным  поручиком .

Между тeм  Лида проснулась, запахнулась в  земляничный халат , мы сeли в  столовой, ?льза принесла кофе. Когда ?льза ушла:

"Ну-с , -- сказал  я, -- день настал , сейчас  поeду".

Маленькое отступленiе литературнаго свойства. Ритм  этот  -- нерусскiй, но он  хорошо передает  {146} мое эпическое спокойствiе и торжественный драматизм  положенiя.

"Герман , пожалуйста, останься, никуда не eзди", тихо проговорила Лида и, кажется, сложила ладони.

"Ты, надeюсь, все запомнила", -- продолжал  я невозмутимо.

"Герман , -- повторила она, -- не eзди никуда. Пускай он  дeлает  все, что хочет , -- это его судьба, ты не вмeшивайся..."

"Я рад , что ты все запомнила, -- сказал  я с  улыбкой, -- ты у меня молодец . Вот , с eм  еще булочку и двинусь".

Она расплакалась. Потом  высморкалась, громко трубя, хотeла что-то сказать, но опять принялась плакать. Зрeлище было довольно любопытное: я -хладнокровно мажущiй маслом  рогульку, Лида -- сидящая против  меня и вся прыгающая от  плача. Я сказал  с  полным  ртом : "По крайней мeрe, ты сможешь во всеуслышанiе -- ( -- пожевал , проглотил , -- ) вспомнить, что у тебя было дурное предчувствiе, хотя уeзжал  я довольно часто и не говорил  куда. А враги, сударыня, у него были? Не знаю, господин  слeдователь".

"Но что же дальше будет ?" -- тихонько простонала Лида, медленно разводя руками.

"Ну, довольно, моя милая, -- сказал  я другим  тоном . -- Поплакала, и будет . И не вздумай сегодня ревeть при ?льзe".

Она утрамбовала платком  глаза, грустно хрюкнула и опять развела руками, но уже молча и без  слез .

"Все запомнила?" -- в  послeднiй раз  спросил  я, пристально смотря на нее. {147}

"Да, Герман . Все. Но я так  боюсь..."

Я встал , она встала тоже. Я сказал :

"До свиданiя, будь здорова, мнe пора к  пацiенту".

"Герман , послушай, ты же не собираешься присутствовать?"

Я даже не понял .

"То-есть как : присутствовать?"

"Ах , ты знаешь, что я хочу сказать. Когда... Ну, одним  словом , когда... с  этой веревочкой..."

"Вот  дура, -- сказал  я. -- А как  же иначе? Кто потом  все приберет ? Да и нечего тебe так  много думать, пойди в  кинематограф  сегодня. До-свиданiя, дура".

Мы никогда не цeловались, -- я не терплю слякоти лобзанiй. Говорят , японцы тоже -- даже в  минуты страсти -- никогда не цeлуют  своих  женщин , -- просто им  чуждо и непонятно, и может  быть даже немного противно это прикосновенiе голыми губами к  эпителiю ближняго. Но теперь меня вдруг  подтянуло жену поцeловать, она же была к  этому неготова: как  то так  вышло, что я всего лишь скользнул  по ея волосам  и уже не повторил  попытки, а, щелкнув  почему-то каблуками, только тряхнул  ея вялую руку и вышел  в  переднюю. Там  я быстро одeлся, схватил  перчатки, провeрил , взят  ли сверток , и уже идя к  двери услышал , как  из  столовой она меня зовет  плаксивым  и тихим  голосом , но я не обратил  на это вниманiя, мнe хотeлось поскорeе выбраться из  дому.

Я направился во двор , гдe находился большой, полный автомобилей гараж . Меня привeтствовали улыбками. Я сeл , пустил  мотор  в  ход . Асфальтовая {148} поверхность двора была немного выше поверхности улицы, так  что при в eздe в  узкiй наклонный туннель, соединявшiй двор  с  улицей, автомобиль мой, сдержанный тормозами, легко и беззвучно нырнул .

ЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧ

ГЛАВА IX.

Сказать по правдe -- испытываю нeкоторую усталость. Я пишу чуть ли не от  зари до зари, по главe в  сутки, а то и больше. Великая, могучая вещь -искусство. Вeдь мнe, в  моем  положенiи, слeдовало бы дeйствовать, волноваться, петлить... Прямой опасности нeт , конечно, -- и я полагаю, что такой опасности никогда не будет , -- но все-таки странно -- сиднем  сидeть и писать, писать, писать, или же подолгу думать, думать, думать, -- что в  общем  то же самое. И чeм  дальше я пишу, тeм  яснeе становится, что я этого так  не оставлю, договорюсь до главнаго, -- и уже непремeнно, непремeнно опубликую мой труд , несмотря на риск , -- а впрочем  и риска-то особеннаго нeт : как  только рукопись отошлю, -- смоюсь; мiр  достаточно велик , чтобы мог  спрятаться в  нем  скромный, бородатый мужчина.

Рeшенiе труд  мой вручить тому густо психологическому беллетристу, о котором  я как  будто уже упоминал , даже, кажется, обращал  к  нему мой разсказ , ( -- давно бросил  написанное перечитывать, -- некогда да и тошно...) было принято мною несразу, {149} -- сначала я думал , не проще ли всего послать оный труд  прямо какому-нибудь издателю, нeмецкому, французскому, американскому, -- но вeдь написано-то по-русски, и не все переводимо, -- а я, признаться, дорожу своей литературной колоратурой и увeрен , что пропади иной выгиб , иной оттeнок  -- все пойдет  на смарку. Еще я думал  послать его в  СССР, -- но у меня нeт  необходимых  адресов , -- да и не знаю, как  это дeлается, пропустят  ли манускрипт  через  границу, -- вeдь я по привычкe пользуюсь старой орфографiей, -- переписывать же нeт  сил ... Что переписывать! Не знаю, допишу ли вообще, выдержу ли напряженiе, не умру ли от  кровоизлiянiя в  мозгу...

Рeшив  наконец  дать рукопись мою человeку, который должен  ею прельститься и приложить всe старанiя, чтобы она увидeла свeт , я вполнe отдаю себe отчет  в  том , что мой избранник  (ты, мой первый читатель), -беллетрист  бeженскiй, книги котораго в  СССР появляться никак  не могут . Но для этой книги сдeлают , быть может , исключенiе, -- в  концe концов , не ты ее писал . О, как  я лелeю надежду, что несмотря на твою эмигрантскую подпись (прозрачная подложность которой ни для кого не останется загадкой), книга моя найдет  сбыт  в  СССР! Далеко не являясь врагом  совeтскаго строя, я должно-быть невольно выразил  в  ней иныя мысли, которыя вполнe соотвeтствуют  дiалектическим  требованiям  текущаго момента. Мнe даже представляется иногда, что основная моя тема, сходство двух  людей, есть нeкое иносказанiе. ?то разительное физическое подобiе вeроятно казалось мнe (подсознательно!) залогом  {150} того идеальнаго подобiя, которое соединит  людей в  будущем  безклассовом  обществe, -- и стремясь частный случай использовать, -- я еще соцiально не прозрeвшiй, смутно выполнял  все же нeкоторую соцiальную функцiю. И опять же: неполная удача моя в  смыслe реализацiи этого сходства об яснима чисто соцiально-экономическими причинами, а именно тeм , что мы с  Феликсом  принадлежали к  разным , рeзко отграниченным  классам , слiянiе которых  не под  силу одиночкe, да еще нынe, в  перiод  безкомпромисснаго обостренiя борьбы. Правда, мать моя была из  простых , а дeд  с  отцовской стороны в  молодости пас  гусей, -- так  что мнe самому-то очень даже понятно, откуда в  человeкe моего склада и обихода имeется это глубокое, хотя еще невполнe выявленное устремленiе к  подлинному сознанiю. Мнe грезится новый мiр , гдe всe люди будут  друг  на друга похожи, как  Герман  и Феликс , -- мiр  Геликсов  и Ферманов , -мiр , гдe рабочаго, павшаго у станка, замeнит  тотчас , с  невозмутимой соцiальной улыбкой, его совершенный двойник . Посему думаю, что совeтской молодежи будет  небезполезно прочитать эту книгу и прослeдить в  ней, под  руководством  опытнаго марксиста, рудиментарное движенiе заложенной в  ней соцiальной мысли. Другiе же народы пущай переводят  ее на свои языки, -американцы утолят , читая ее, свою жажду кровавых  сенсацiй, французам  привидятся миражи Содома в  пристрастiи моем  к  бродягe, нeмцы насладятся причудами полуславянской души. Побольше, побольше читайте ее, господа! Я всецeло это привeтствую. {151}