Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х - Михаил Орский

А летом 1990 года в клубе проводилась лекция о вреде алкоголизма. Пришел хозяин полковник Зиганьшин, а ментов никого, послали дневальных за отрядными. Менты зашуршали, забегали… Все собрались, только нашего дурака нет. Наконец, двери распахиваются. Всей своей тушей вваливается майор Вихрь. Фуражка набекрень, шарф болтается, плечо в побелке и пуговицы на пузе расстегнуты… Вдребадан!

Хозяин аж в лице изменился, закричал прямо при осужденных: «Майор Денисов! Я Вам место найду! Немедленно покиньте помещение клуба!».

Освобождался я уже при новом отряднике, имя которого в моей памяти не сохранилось.

Телевизор

Интересно было наблюдать за предпочтениями осужденных в плане телевидения. Тем более, что за забором повеяли ветры перестройки. Многие арестанты были страстными футбольными болельщиками, у них случались конфликты с киноманами. В таких случаях договаривались, и в одном отряде смотрели футбол, а в соседнем кино. Естественно, в приоритете были детективы. Помню, тремя годами раньше на «тройке» в Новотроицке в 1984 году запретили к показу «Противостояние» по роману Юлиана Семенова. У зеков ярость смешалась со злорадством и ликованием: «Боятся нас, гады…» Но когда поставили на атас шныря, и одну серию все-таки посмотрели, главному злодею Кротову досталось от каторжан на орехи. Похитители цыплят и бесстрашные крушители детских беседок поливали подготовленного абвером убийцу, кто во что горазд: «Голимый черт, ну кто же так делает!!!» Ну, типа, что вот уж мы-то… Смешно было слушать их критические комментарии. Украли два пакета семечек, а туда же…

Лагерные «пикейные жилеты» с удовольствием слушали первый съезд народных депутатов, дожидаясь амнистии…

С десяток сумасшедших дедов неслись к телевизору со своими банками заряжать чифир от Чумака. Но я лично с уважением относился к Кашпировскому за его отменную физическую подготовку. Особенно поразило, как динамично он исполнял упражнение на колесике с ручками. Лагерные умельцы быстро понаделали аналогичные снаряды, я больше десяти подходов сделать так и не смог, хотя в то время был в неплохой форме. Пятьдесят пять отжимался от пола и двадцать два подтягивался любым хватом на турнике. А Кашпировский фигачил на этом колесике несчетное количество раз. Потом на свободе я видел «колесо Кашпировского» во многих спортзалах Москвы.

Телевизионная реклама тоже играла свою роль в нашей жизни. В конце восьмидесятых в магазинах страны откуда-то появился турецкий чай. Естественно, родные арестантов повезли его в лагеря. Чай дрянью оказался редкостной! Не заваривался! Получившие его целыми посылками каторжане проклинали Турцию. Тогда по телевидению пустили рекламу: девочка и мама на кухне. Мама опускает пакетик в чайник – мол, две минуты прошли – девочка отвратительным писклявым голоском кричит: «Чай готов!». В эту минуту зеки готовы были расколоть телевизор пополам. Типа, мы такие идиоты в России, что не знаем, как чай заваривать?! Турки – дебилы! Где они учились, там мы преподавали.

Нигде я больше не видел такого количества взрослых людей, любящих мультфильмы, как в местах лишения свободы. Сидят битые жизнью мужики, пьют чифир, обсуждают лагерные вопросы. Вдруг: «О, мультфильмы начались!» И все бегут смотреть. Дурдом.

Но особенная любовь у заключенных была к сеансам аэробики. Ну не было в лагерях более популярной передачи. Тогда в восьмидесятые они только появились на телевидении. Тренерши-ведущие менялись каждый день. Каждый арестант симпатизировал определенной гимнастке. У меня была любимая ведущая Наталья Ефимова. Ласковая такая. Вкрадчивая. Не худенькая.

Я знал только одного осужденного, который не смотрел ни аэробику, ни показы мод. Весь барак к телевизору, а он, плюясь и чертыхаясь, ломился на выход. Он был родом из Оренбурга, очень похож внешне на актера Лыкова-Казанову, такой же худощавый долгоносик. У этого мужика на воле была фантастически красивая жена. Лямбург город небольшой, в лагере были зеки, которые ее знали. Говорят, в натуре Шерон Стоун. И была, сука, гулящая. Спала с его родным братом. Мужик их спалил, а она говорит: «Брат лучше тебя, трахалась с ним и буду трахаться». Он ей голову отрезал, дом поджег и на себя попытался руки наложить. Но выжил.

Дали ему десять лет. Так вроде нормально срок переносил, но любые темы, связанные с женщинами, приводили его в бешенство. Я не удивлюсь, если после освобождения он маньяком каким-нибудь заделается.

А в это же время, когда его жена крутила амуры с братом, освободился его сосед. Познакомился с молодой девахой. Женился. И, по старой лагерной привычке, стал частенько жарить благоверную в зад. В те времена анальный секс не был так популярен, как сейчас. Жена его решила посоветоваться с матерью, типа, это нормально или как? Теща пожаловалась тестю, чтобы поговорил с зятем по-мужски. Тесть, как бухнёт, начинает приставать к сидельцу: «Вот вы, зеки, подлый народ! Как вы можете живого человека в жопу?! Тем более, мою дочь! И что вы в этом такого находите?» В общем, возвращается теща с работы, а сиделец пьяного тестя в зад имеет. У тещи волосы дыбом, она написала заявление, и зека взяли под стражу. На суде судья ему говорит: «Вы слышали показания потерпевших. Что можете сказать по этому поводу?» Сиделец отвечает: «Да это педерасты, я их вообще не слушаю. Педерасты права голоса лишены. Вот тещу я еще послушаю». Ему как влепили восьмилетку!

И вот в лагере они как встретятся по-соседски с «Казановой»-женоубийцей, так у них начинается словесная коррида. Сидят мужики, перетирают между собой, кто напрасно сидит, кто за дело. И мокрушник ему говорит: «Ну, я хоть голову отрубил! Десятку дали. А тебе за жопу – восемь».

Шекспир отдыхает! Страсти какие кипят в нашей провинции!

В ту пору как раз начался расцвет «поющих трусов». Появились всякие «Комбинации», «Миражи», Ветлицкая, Салтыкова в порнушистых прикидах. Смотрим «Утреннюю почту», я кричу: «Моя Алиса Мон» (в этой певице меня возбуждал вызывающе чувственный рот). Бубль не отстает: «Моя – Катя Семенова». А рядом сидит Володя Соус и так меланхолично роняет: «А моя – Филипп Киркоров». Я только руками развел. «А что, – говорит, – у меня ни одной девки не было. Я сел в четырнадцать лет, какие там девки? На малолетке раскрутился, на общем раскрутился. Сейчас мне тридцать. Я и не знаю, какими они бывают, девки. Мне женщины не снятся, мне педерасты снятся.»

Парадоксы Веры

Немало парадоксальных вещей наблюдал я в лагерях. Допустим, все заключенные истово демонстрируют любовь к своим матерям. Не к отцам, не к детям, не к женам, а именно к матерям. В принципе, в этом, естественно, нет ничего плохого. Матушки исправно возят своим непутевым чадам передачи и посылки, ездят на свиданки. Только на свободе об этой любви мало кто из арестантов вспоминает. Хорошо, если еще не поколачивают своих старушек. «Гроза» нашего района Лелик свою вечно подвыпившую матушку за выпученные глаза иначе чем «форель» не называл. Вообще уникальное было семейство Панфиловых. Четверо братьев ни разу в жизни не были на свободе одновременно. Когда родился младший – старший уже сидел. Так и понеслось на всю жизнь.

Многие проходы даже самых отпетых головорезов украшали иконки. Религиозная тематика: мадонна с младенцем, купола, кресты – неизменно присутствует среди наколок. Притом, что сама Вера в среде заключенных тех времен совершенно отсутствовала. Но было бы явным упрощением объяснять эти наколки только символикой: типа, сколько куполов – столько сроков. Мне кажется, Православие сидит где-то на подсознательном уровне в мозгах нашего преступного мира. К такому выводу я пришел, когда на свободе прочитал несколько документальных книг об американской преступности.

Гангстеры-бродяги и у нас, и у них знают цену дружбе. Дружить у нас – это не значит пить водку или совместно играть в гольф по субботам. Если кто-то садится в России, мы помогаем – шлем посылки, передачи, везем гревы. Заботимся о родителях, о семье своего товарища. Причем это всегда так было. Ментальность такова. И в почете в лагерях всегда были не те, кто много украл, а те, кто достойно, не запятнано отбыл свой срок, не шел на компромиссы с мусорами, а потому скитался по изоляторам и БУРам, выплюнул половину легких, потерял зубы, здоровье, но не совесть… Таких людей уважительно называют терпигорцы.

Американский же преступный мир (я говорю о традиционной белой преступности, а не об этнических мафиях) в первую очередь пытался освободить своих товарищей. Вплоть до налетов на тюрьмы. Я читал документальное исследование о самых известных американских гангстерах прошлого века. В порядке вещей было организовывать побеги, подкупать тюремщиков…

Побеги, конечно, и у нас случались… НО!!! Я говорил с лагерными аксакалами и мнение их было такое (я не говорю, что оно правильное): «Да кто бежит-то? Непутевые. Те, кто в карты проигрался, под кем жопа уже дымится. Вот они и бегут. А если нормальный арестант – тебе зачем бежать. Тюрьма – дом родной. Наша задача – наладить здесь положение…»