Рыцари пятого океана - Андрей Рытов

- Искать вас собирались завтра, - доложил начальник базы, обслуживающей аэродром. - Вон и самолет уже стоит наготове.

- Хороша же у вас оперативность, - упрекнули мы. руководителя. - Искать через три дня. А если бы мы потерпели катастрофу, тогда как?

- Поверьте, у нас не было самолета, - оправдывался тот. - И этот отремонтировали кое-как, на скорую руку.

В Хами мне вручили телефонограмму от "хозяина", как мы тогда называли наркома обороны К. Е. Ворошилова. В ней мне предписывалось не задерживаться в Алма-Ате, немедленно вылетать самолетом СИ-47, который привел шеф-пилот С. М. Буденного Василий Сергеевич Лебедев.

Расстояние от Алма-Аты до Москвы немалое. Запас горючего и скорость самолетов были тогда не так велики, как у современных лайнеров, поэтому по пути пришлось несколько раз приземляться. На промежуточных аэродромах мы прежде всего скупали в киосках Союзпечати буквально все свежие газеты и журналы, имевшиеся в продаже. Мы так соскучились по родному слову, что любая заметка, в которой рассказывалось о жизни страны, радовала нас. Ведь в Китай советские газеты приходили через месяц со дня выхода, а то и позднее, и, конечно же, сообщения утрачивали свою актуальность...

И вот она, Москва, с широкими улицами, нарядными площадями, золотыми шпилями церквей и громадами зданий. Я дышу полной грудью, улыбаюсь весеннему солнцу, ошалело осматриваюсь вокруг. На Центральном аэродроме мне довелось бывать не раз, но сейчас он показался мне каким-то особенно нарядным и прихорошенным.

Лебедев понимал мое состояние и не приставал ни с какими расспросами. Поинтересовался только одним:

- На машине поедете?

- Пешком, только пешком, Василий Сергеевич. А вещи пусть отвезут.

Взяв с собой маленький чемоданчик с документами, я торопливо направился к воротам аэродрома. Хотелось скорее выйти, смешаться с толпой, услышать московский, родной говор. Нет другого более светлого и радостного чувства, которое рождается, когда человек после долгой разлуки снова оказывается на своей земле.

Звоню в Политическое управление Красной Армии. Докладываю:

- Рытов из командировки прибыл.

- Рытов? - переспросил незнакомый голос. - Хорошо. Пропуск будет заказан.

Направляюсь прямо в приемную начальника ПУРа. Думаю, что примет непременно: командировка была необычная, и наверняка товарищей интересует, как воюют наши летчики в китайском небе.

В приемной встречает меня не по годам располневший порученец начальника ПУРа и, даже не поинтересовавшись, кто я и откуда, указывает на дверь:

- Не к нам. В Управление кадров, к Попову. В другой комнате обращаюсь к бригадному комиссару. Он усердно перекладывал папки с личными делами со стола в сейф и, видимо, куда-то спешил:

- Вам надо к Константинову.

Константинов, выслушав меня, дал бумагу и сказал:

- Там есть комната, - указал он жестом руки на коридор. - Садитесь и напишите список людей, с которыми вы вместе работали и которые вас знают. Список передадите в авиационный отдел.

Такая "вводная" оказалась для меня совершенно неожиданной. Я пожал плечами. Зачем это потребовалось? Но раз надо - сажусь и начинаю вспоминать всех хорошо известных мне по совместной работе людей. Список получился большой. Но вот дошла очередь до графы "адреса". Разве упомнишь около сорока адресов? Кое-какие, однако, вспомнил и записал. Потом отдал список Иванову.

Тот взял мою бумагу, долго ее рассматривал, наконец поставил карандашом против многих фамилий галочки.

- Э, батенька, - тихо сказал он, приложив палец к губам. - С такими связями не только на политработу, вообще ни на какую работу не попадешь...

Я не понял, что значит "такие связи". 1937-1938 годы я провел в Китае и многого не знал.

- Вот что, уважаемый, - сказал мне Иванов доверительно. - Всех, кого я пометил галочками, из списка исключи. Понял? Иначе Попов заставит тебя писать объяснения о связях с ними...

Я взял свой список, вышел в соседнюю комнату и начал его переписывать.

Мне было сказано, чтобы я был готов к беседе с товарищем Мехлисом. Прошел день, другой, третий, а дверь начальника ПУРа оставалась для меня закрытой. Я приходил к девяти часам утра и уходил в два - три часа ночи. Наизусть выучил все вывески на дверях кабинетов, десятки раз измерил шагами длину коридоров, подсчитал все пятна на потолках, но Мехлис меня не принимал. На мой вопрос в Управлении кадров только пожимали плечами и говорили:

- Ждите.

Наконец через неделю, ночью, когда я по привычке мерил шагами коридор, слышу голос:

- Рытов, к армейскому комиссару Мехлису! Поправив ремень на гимнастерке и проверив, все ли пуговицы застегнуты, вошел в кабинет. Мехлис пристально посмотрел на меня из-под лохматых бровей и спросил:

- Кто вас посылал в Китай?

- Как кто? - удивился я. - Политуправление.

- А конкретно - кто в ПУРе?

- Товарищ Смирнов.

Смирнов был хорошо мне знаком. Вышел он из народных низов, отстаивал Советскую власть, при отправке в Китай наставлял меня твердо проводить политику нашей партии - и вдруг его не оказалось в Политуправлении.

Мехлис встал и прошелся по кабинету.

- Вас наградили?

- Да, - с гордостью ответил ему. - Орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

- Ну, хорошо, можете идти, - вымолвил он.

Беседа с начальником ПУРа оставила в душе неприятный осадок. Какие-то неопределенные намеки, и ни слова о деле: какова обстановка в Китае, как воюют наши летчики-добровольцы? Неужели до этого никому нет дела?

Выхожу в коридор. Встречают меня Николай Александрович Начинкин и Василий Яковлевич Клоков, с которыми я успел познакомиться. Спрашивают:

- Ну как? Что за разговор был?

Я досадливо махнул рукой. Отошли в конец длинного коридора, где в проходной комнате, впритык один к другому, притулились канцелярские столы с чернильницами-непроливашками и ученическими ручками. Весь этот реквизит был поставлен для того, чтобы вызываемые в ПУР люди могли здесь заполнить анкеты и другие документы. Разговор не клеился. Клоков и Начинкин тоже несколько дней ожидали приема и тоже не знали, чем кончится беседа с Мехлисом.

Мимо нас торопливо, ни на кого не глядя, с личными делами и другими бумагами проходили работники Управления кадров. Создавалось впечатление, что приглашенные на беседу мало интересовали их.

Впрочем, ради справедливости должен заметить, что такое не совсем чуткое отношение к вызванным людям было, пожалуй, только в Управлении кадров. Там действительно наблюдались какая-то нервозность и не всегда объективное отношение к человеку. И можно понять кадровиков: большое начальство в первую очередь спрашивало с них за политработников...

Что же касается других управлений и отделов, то там была, как мне показалось, деловая, рабочая обстановка. В ПУР подбирались опытные, знающие свое дело товарищи, и руководство политической работой в армии, несмотря ни на что, не прерывалось ни на один день.