Между двух огней - Кристофер Бьюлман

пока толпа текла мимо него. Он посмотрел туда, куда они направлялись, и увидел хлопающие на ночном ветру флаги, развевающиеся над расположенным на земле созвездием зажженных ламп и факелов.

Турнирное поле.

Он почувствовал, как кто-то потянул его за локоть, и увидел стоящего рядом мальчика, Саймона.

— Вас вызывает оружейник.

Бежать! Убраться из этого места!

Оружейник.

Сколько времени прошло с тех пор, как у него в последний раз был оружейник?

В замешательстве он последовал за мальчиком в освещенную палатку. Двое мужчин, которые ранее забрали его доспехи, были внутри, готовые облачить его в кольчугу и латы; все это было вычищено и блестело чудесным образом. На оружейном столе лежал турнирный шлем.

Томас застыл с открытым ртом.

— Не таращитесь на нас. И не слишком привязывайтесь к этому. Сэр Теобальд, скорее всего, разнесет все это в хлам, а заодно и вас. Он сражается булавой и быстр, как рыба из черепа мертвеца.

Томас кивнул, разрешая им начинать.

Он заметил, что его сюрко вычищен и украшен геральдическим изображением, которого раньше там не было. Два цветка лилии и заяц.

Он усмехнулся.

Да, это был Ад. И если бы ему оставалось только сражаться, он бы сражался, чтобы напугать Люцифера.

— Пошло оно все нахуй, — сказал он. — Просто пошло нахуй.

— Это то, что мы говорим, сэр Томас, — сказал старший оружейник. — А если он не позволит вам насадить его на хуй, перережьте ему глотку. Эй, Жакмель, передай нам его меч. Он тоже хочет, чтобы его почистили.

Другой мужчина протянул ему меч, и оружейник только наполовину обнажил его, прежде чем снова вложил в ножны и положил на свой оружейный стол.

— Иисус Христос! Что, черт возьми, на этой штуке?

— Я убил в реке какую-то гадость.

— Ну, я к нему не притронусь. Эй, Жакмель, тебе что-нибудь из этого нужно? — спросил он второго. Тот покачал головой. Первый бросил меч к ногам Томаса, и они вдвоем закончили одевать его. За палаткой заржала лошадь.

— Это, должно быть, ваш конь, Серая.

— Я думал, что он поедет на Красивой.

— О, точно. На Серой поедет сеньор.

В этот момент зазвучали трубы, и герольд заговорил, хотя Томас не мог расслышать, что он говорил. Затем толпа взревела. Турнир начался.

Он вышел из палатки и увидел пеструю лошадь, на которой ему предстояло ехать. Седовласый длинноволосый оруженосец в плохо сидящей куртке и свободных штанах держал поводья, и этот человек был так пьян, что едва держался на ногах. Второй взгляд на нелепого оруженосца показал, что это Матье Ханикотт, священник.

С турнирного поля донесся звук чего-то, пробивающего доспехи, и толпа издала восхищенный возглас: «УУУУУУУУАААА!»

Одолженная Томасом лошадь повернулась, чтобы посмотреть на него, и Матье жестом указал на седло. Томас вскочил в седло.

— Ты сам или в тебя вселился дьявол? — спросил Томас, надевая свой турнирный шлем.

— Я не знаю, — пробормотал Матье, — но я совершенно уверен, что дьявол где-то рядом.

С поля раздался ужасный вопль. Толпа взвыла «О-ооооооооо» — способ толпы передать, что произошло что-то ужасное для человека. Оруженосец-священник схватил копье, прислоненное к перилам, и передал его Томасу, прихватив также два запасных. Томас осмотрел наконечник древка; это был боевой наконечник, острый и смертоносный, а не тупой с четырьмя небольшими зубцами, который используется на турнирах.

— Так тому и быть, — сказал он. — Давай умрем, священник.

— Хотел бы я, чтобы это было все, чем мы здесь рискуем, — сказал Матье.

Томас повернул лошадь и направил ее на утоптанный дерн на ристалище.

— О, ради всего святого, — пробормотал он себе под нос.

На поле были два всадника, а третий ждал на противоположной стороне.

Горела, должно быть, сотня факелов, и в его сознании запечатлелась картина: похожий на немца француз с пира сидел мертвый в седле с копьем в боку. Шлема на нем не было. Сеньор, также без шлема, объехал вокруг него, затем пришпорил свою лошадь и одним ударом боевого топора раскроил голову мужчины сбоку, от носа до затылка, содержимое которой разлетелось по песку.

Толпа одобрительно завопила.

Затем из-под трибун появилась обезьяна, такая же, как те три, что были зажарены на ужин, и принялась подбирать с песка и поедать то, что вылетело из головы мужчины. Когда она собрала все, что можно было найти на песке, она вскарабкалась на лошадь и на бронированное тело немца-француза, у которого осталась половина головы, и начала есть прямо из чаши, образовавшейся из оставшейся головы.

— Ооооооооооо! — пронеслось по толпе.

Потом обезьяна ударила пятками по доспехам мертвого рыцаря, на котором сидела верхом, и тело рыцаря дернулось, пришпорив коня, который рысью помчался прочь с поля, чтобы полакомиться травой. Тело рыцаря тяжело соскользнуло с седла, и обезьяна снова юркнула под трибуны.

Толпа какое-то время молчала, затем начала скандировать:

— Следующий! Следующий! СЛЕДУЮЩИЙ! СЛЕДУЮЩИЙ!

Лорд, все еще круживший на Сером, направил свой окровавленный топор на Томаса.

Томас подавил дрожь.

Я не могу, я не могу, я не могу, подумал он, затем пришпорил коня и двинулся вперед, чтобы занять свое место в конце ристалища.

— Копье или меч? — закричал Томас сеньору.

— КОПЬЕ! — проревел тот. — Но не со мной! С ним!

Теобальд де Барентен уже занял позицию, надев турнирный шлем и взяв копье. Он сидел на белом коне, которому не терпелось пуститься в бег. Его щеголеватый оруженосец вручил ему его первое копье.

— ГОТОВ? — закричал лорд, поднимая топор.

Теобальд поднял копье.

Томас поднял свое.

Топор упал.

Боевые кони тронулись с места, лошадь Томаса более тяжело, и они ринулись друг на друга. На французских турнирах сражающихся рыцарей обычно разделял барьер, предотвращающий столкновения, но это было открытое поле, как в Германии. Томас натянул поводья, чтобы удержать лошадь справа, его копье было направлено крест-накрест, но лошадь упрямо двигалась прямо на приближающегося противника. В последний момент другой конь изменил положение, и всадники ударили копьями друг в друга. Томас почувствовал, как его наконечник скользнул, не причинив вреда, по нагруднику Теобальда, отбросив того слегка назад. Наконечник Теобальда, однако, вонзился Томасу чуть ниже левого бедра, повредив несколько звеньев кольчуги и оставив на нем жгучую болезненную борозду. Он стиснул зубы и безуспешно попытался не застонать, пошатнулся, но удержался в седле.

Оба всадника сохранили копья, поэтому они развернули коней и приготовились к новой атаке. На этот раз ни один из них не ждал сигнала от сеньора; они оба бросились друг на друга.

Однако на этот раз Томас почувствовал, что его лошадь замедляет ход. Он выругался и пришпорил коня, но Красивая продолжала терять скорость, хотя в прорези шлема Томаса другой рыцарь казался крупнее и опаснее. Наконец лошадь совсем остановилась.

— Ты, шлюха!