Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

— Ну что вы, — промямлил я, но он прервал меня:

— Я — мулла, а вы, как мне известно, не жалуете ни мулл, ни ахунов?

Я вновь попытался возразить Махмуду-мулле, но он махнул рукой и не стал меня слушать.

— Не будем в этом разбираться, — сказал он. — Не вы первый, не вы и последний… — Он окинул взглядом забитые книгами полки. — Вот перед вами творения, каждое слово в которых подобно жемчужине. Фирдоуси… Омар Хайям… Навои… Кто из них воспевал мулл или ахунов? Никто! Наоборот, о них пишут с сарказмом, с неприязнью. Так, может, в этом есть и наша вина?

Я не стал отвечать на этот риторический вопрос, опасаясь попасть в ловушку, и мой проницательный собеседник не настаивал. Отпив глоток чая и вновь поглядев на меня дружеским взглядом, он заговорил о том, ради чего, собственно, мы и встретились.

— Сегодня, — начал он, — у Сарвара-хана собрался совет старейшин. Англичане намерены создать из вазиристанцев лашкар[21]. Предводитель англичан сказал им: выбирайте одно из двух, третьего у вас быть не может. И ведь действительно, оказавшись меж двух огней, в одном сгоришь непременно. Вот старейшины и решали: к кому примкнуть? куда повернуться лицом? И возник острый спор между теми, конечно, кто стоит  н а д  народом и от кого, в конце концов, и зависит судьба народа. Но вернемся к Сарвару-хану, — продолжал Махмуд-мулла, дав себе короткую передышку. — В сущности, до сегодняшнего дня он держался только на двуличии: вчера тянулся к Кабулу, завтра обнимался с англичанами и таким образом наживал себе имя и богатство. Конечно, он не мог бы одним глазом плакать, а другим смеяться, если бы в Арке, во дворце Дилькуша, сидел правитель, заинтересованный в судьбе страны и народа. Но покойный эмир Хабибулла — да будет земля ему пухом! — впустую прожил свою жизнь, он не оправдал надежд народа. — Мулла горестно вздохнул. — Я слышал, что Аманулла-хан не намерен следовать дорогой отца. Об этом говорит и его воззвание к англичанам…

— Простите, — впервые прервал я муллу, — но откуда же вам это известно?

— Все новости доходят до нас из Пешавара. Наши пешаварские друзья постоянно общаются и с Кабулом, и с Дели. Недавно двое из них были нашими гостями, они рассказывали, что эмир Аманулла-хан намерен объединить всех афганцев в борьбе за независимость от англичан. Эта весть вселила в души надежды, народ будто ожил, обрел новые силы. И если бы этим силам придать верное разумное направление, — вот тогда, вероятно, мы и впрямь избавились бы от англичан, они бы и дорогу в Афганистан позабыли. Да, новый эмир прав: от опеки англичан следует избавиться раз и навсегда.

Мулла разгорячился, его красивое лицо пылало, в голосе звучала искренняя взволнованность. Он вновь выпил несколько глотков чая и, постаравшись обрести спокойствие, продолжил:

— В давние времена жил в Бамиане падишах по имени Ала ад-Дин Хусейн[22]. Это был один из самых жестоких правителей. При захвате Газни[23] он истребил более семидесяти тысяч человек — не оставил в живых ни единого взрослого мужчины! А женщин и детей угнал в плен, они пешком брели по дорогам. Город был предан огню. Великолепные дворцы, мечети, библиотеки, построенные еще при султане Махмуде[24], превратились в руины и пепелища. Семь дней и семь ночей пылал Газни, и за все злодеяния Ала ад-Дина народ прозвал его джахансузом[25]…

Вероятно, вспомнив трагическую страницу истории народа, мулла так разволновался, что на несколько мгновений словно утратил дар речи, и лишь тяжело дышал да утирал со лба капельки холодного пота. Но тут же голос его вновь обрел гневную силу.

— Поработители, что пришли к нам с оружием, — те же джахансузы, только современные! — воскликнул он. — Поджигать, грабить, истреблять — вот их призвание! Они убеждены, что вращать колесо истории можно только насилием — иных средств нет. И самое страшное, что в их сознании все это не противоречит таким понятиям, как нравственность, мораль, гуманность. — Мулла снова умолк. Казалось, он тщательно продумывает, какими словами выразить окончательный вывод из всего, что он успел сказать. И его вывод вполне меня удовлетворил, как, впрочем, и глубокий и умный анализ положения, в каком мы все оказались. — Эмир прав! — твердо заявил мулла. — Прежде чем наводить в доме порядок, надо этот дом обрести, надо полностью им завладеть…

Чем больше мулла волновался, тем быстрее двигались четки под его нервными длинными пальцами, и если бы не эти четки и не облачение, то сидящий передо мною человек вовсе не походил бы на муллу, потому что все его рассуждения и его осведомленность в деталях нынешнего положения скорее выдавали в нем общественного деятеля, свободно чувствующего себя в бурных волнах государственной политики. Или, может, он таков и есть, и белая чалма — не более чем попытка ввести собеседника в заблуждение?

И тут мне представился Сабахуддин-ахун. Я вспомнил его поведение в кабинете эмира… И это воспоминание подсознательно мешало мне до конца верить в искренность муллы, хотя верить хотелось.

Мулла глядел на меня проницательными, умными глазами, будто моя нерешительность была ему понятна, но он ее не осуждал. И потом он спросил — совсем просто, своим обычным тоном:

— Так с каким же заданием вы прибыли в Вазиристан?

Я продолжал молчать. Четки в пальцах муллы двигались все быстрее, и это было единственным, что выдавало его истинное состояние.

— Напрасно вы от меня таитесь, — сказал он мягко. — Поймите, если бы у нас были дурные намерения, мы встретились бы с вами совсем в иной обстановке. Собственно, мы и сейчас могли бы заставить вас заговорить, применить силу, связать…

Я раскрыл мулле все карты, рассказал, зачем приехал, и когда уже заканчивал, дверь широко распахнулась и на пороге показался молодой рослый парень. Вежливо поклонившись мне, он обратился к мулле:

— Прибыл человек с гор. Он хочет с вами говорить.

Видимо, мулла знал, о ком идет речь, потому что, не колеблясь, сказал:

— Пусть войдет. У нас нет секретов от гостя.

Высоченный парень с винтовкой через плечо, смуглый, со спускающимися на плечи, тусклыми от пыли волосами, от порога поклонился нам обоим. Мулла, не вставая с места, спросил:

— С чем пожаловал, Мухаммед-джан?

Парень помолчал, словно не решаясь сразу сообщить о случившемся, тяжело вздохнул и сказал:

— Товарищей Османа-хана изловили…

— Кто? — резко спросил мулла.

— Англичане… Они напали на нас внезапно, будто из-под земли возникли, началась перестрелка, Нурмухаммеда тяжело ранили и взяли в плен…

— А где сам Осман-хан? — перебил парня мулла.

— Ушел в