Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

в тисках, начали расступаться, ущелье посветлело, расширилось, и извилистая тропинка вывела нас на окруженную горами долину.

Земля здесь еще не совсем оттаяла, но уже зеленели островки молодой травы.

Я глубоко вздохнул и стал озираться по сторонам. Чувство было такое, будто нежданно-негаданно я достиг какого-то заветного рубежа. Действительно, после долгих странствий по сырому темному лабиринту из камней эта долина могла показаться землей обетованной, удивительным миром, согретым горячим и нежным дыханием весны. И горы, суровые, негостеприимные и такие трудные для путника, сейчас были милы моей душе — я их любил!

До нашего слуха доходил шум стремительно бегущей воды, гул водопада, которого не было видно, однако же мы видели арык, бурно несущийся посреди долины и перерезающий ее надвое. По обе стороны этой горной реки раскинулись уже засеянные поля, и всюду работали люди в белых одеждах и белых чалмах. Небольшую долину, судя по всему, орошал трудовой пот десятков людей: одни пахали на лошадях, другие — на быках, третьи расширяли русло, по которому бежала вода, четвертые прокладывали межу… Да, здесь земля ценилась на вес золота, потому что ни пяди не оставалось необработанной, а ведь почва была каменистая, поросшая дерном, неблагодарная.

Едва мы появились, как оказались в центре внимания. Видимо, из этого ущелья редко выходили путники, и наш приход был полной неожиданностью.

— Не люди ли это Яхья-хана? — тихо спросил я Хай-дара-ага.

— Нет, — уверенно сказал он. — Это ж Вазиристан! Так что скорее всего это люди Сарвара-хана.

Мы остановились под деревом у арыка, сбросили на землю свою ношу, разожгли костер и поставили на огонь кумганы. К этому моменту нас уже окружила целая толпа. Удивительнее всего, что у большинства дехкан через плечо висели винтовки.

— Впервые вижу, чтобы на сев выходили с оружием, — сказал я, обратившись к старику, который подошел к нам раньше других.

Старик невесело усмехнулся и ответил:

— Мы теперь и спим в обнимку с винтовкой, — что поделаешь?! Слишком много врагов развелось, сегодня не знаешь, будешь ли жив завтра, потому что кровь человека словно цену утратила: бей, стреляй, убивай!.. — Старик тяжело вздохнул, утер тыльной стороной ладони изрезанный морщинами лоб и продолжил: — Да, жизнь теперь совсем другая пошла, — ни красоты, ни прочности в ней не осталось. Вот только солнце светит по-прежнему, но, если б возможно, кое-кто и солнцем торговал бы на вес.

Старик был взволнован собственными словами, видно, на душе у него давно наболело, да не перед кем было выговориться. Губы его дрожали. Потом в беседу включились и другие, и все говорили о тяжелой жизни, о том, что судьба не одной семьи зависит от урожая с этого поля…

— Это, значит, ваша земля? — Я тут же пожалел о своем вопросе, потому что старик посмотрел на меня так, будто хотел спросить: «Ты что, малый, с луны свалился?»

— А вы, молодой человек, откуда будете? Видать, впервые в наших местах?

Я растерялся, смутился, и, пока думал, Хайдар-ага ответил за меня:

— Мы из Гардеза…

— А-а-а! Ну, тогда понятно! Иначе этот парень не стал бы спрашивать наша ли это земля. — Часто помаргивая маленькими глазками, старик посмотрел на меня. — В наших местах, сынок, у крестьянина есть только одна собственность — его руки. Никто из нас, — он окинул взглядом всех, кто подле нас собрался, — никто не имеет своей земли. Мы — арендаторы. И земли, и вода, и скот, и семена — все принадлежит Сарвару-хану. Мы все от него зависим, мы, в общем-то, его батраки…

В небе послышался гул, через мгновение мы увидели аэроплан. Сделав несколько кругов над долиной, он скрылся в северном направлении. Тема нашего разговора круто изменилась.

Тщедушный человек, сидевший рядом с Хайдаром-ага, облизнув потрескавшиеся губы, с неодобрением посмотрел вслед аэроплану и сказал:

— В Минвальде пятеро военных сбежали из английской крепости, говорят, все — афганцы. Одного мы даже знаем, это Осман-хан, он из мангалов[18], — высокий такой, красивый. Он давно у англичан служит, часто в Вазиристане бывал. Говорят, вроде он и возглавил побег и даже прихватил с собой английского капитана. Вот они и летают тут, ищут…

— Так что если вы государственные люди, — вмешался в разговор первый наш собеседник, — будьте поосторожней, а то англичане умеют именно там возникать, где их никто не ждет. — И он изучающим взглядом поочередно посмотрел на каждого из нас. Было ясно, что он понимает: нет, мы не простые путники и не случайно шли именно ущельями, а не хорошей открытой дорогой.

«Если вы государственные люди…» Он сказал это тоном, в котором прозвучал не вопрос, а скорее утверждение. И это меня встревожило. Осведомлен он или просто предполагает? Или, может, пытается взять нас на пушку?

Эти вопросы черной тучей наплыли на мой мозг. Как же вести себя дальше? Попытаться развеять его предположение или лучше, сказать все как есть? Хайдар-ага не спеша попивал из пиалы крепкий чай и помалкивал, — видимо, тоже думал, как ответить.

Напряженную обстановку разрядил сам старик.

— Ступайте, — обратился он к односельчанам, — займитесь своим делом.

И люди мигом рассеялись по полю. Теперь с нами остался лишь этот старик да второй, тщедушный, рассказавший нам о побеге из английской крепости.

Я подумал, что все это не случайно: видимо, предстоит какой-то серьезный и доверительный разговор. Предположение тут же подтвердилось.

Первым заговорил старик, которого мы считали здесь главным.

— Вчера мы послали в село к Яхья-хану двух своих людей, — начал он таинственным голосом. — Незадолго до вашего появления они вернулись и кое о чем нам рассказали, так что мы теперь в курсе дел. И мы знаем, что идете вы не из Гардеза, а из самого Кабула. Так что если не возражаете… — Он почему-то обращался только ко мне. — Если позволите, — повторил он, — поговорим с вами с глазу на глаз.

— Именно со мной? — все-таки спросил я, в упор глядя на старика.

— Ну, не знаю… В общем, с тем из вас, кто представляет здесь Кабул… — Он задумчиво огладил свою редкую козлиную бородку. — Но если не пожелаете, что ж, в этом тоже будет свой резон. Тогда нам не к чему уединяться…

В ожидании ответа старик вперил в меня свои пронзительные глазки, и я кожей почувствовал этот напряженный взгляд.

Я терялся в догадках. Как поступить? Он был наверняка осведомлен о положении дел, и потому перехитрить его не удастся. Вероятно, правильнее всего вести разговор в открытую. С трудом уняв внутреннее беспокойство, я холодно взглянул в лицо приземистого старика и сказал:

— Вы правы — я из Кабула. Но посторонних здесь нет, И мы можем начать