По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

Много еще всяких «почему» задавал сам себе Снисаренко, пока не убедился, что дознаватель, поторопившись зачислить П. и Ф. в преступники, совершил серьезный просчет: вопреки мудрому изречению о том, что улики бывают нередко «о двух концах», он увлекся лишь одной версией.

Было в деле еще одно обстоятельство, которое казалось очень и очень странным. На всех первых допросах в милиции П. и Ф. заявляли, что во всем виноваты те два парня, которые встретились им на Гончарной улице, а в дальнейшем почему-то отказались от этих показаний и стали говорить дознавателю, что никаких парней не было, что они все выдумали. Дескать, выйдя от Васильевых на улицу, они затеяли с Пыпиным ссору, Пыпин, разозлившись, порезал их, а они, в свою очередь, нанесли Пыпину удар ножом в голову.

Но когда же в таком случае подозреваемые говорили правду? Тогда, когда рассказывали о событиях под свежим, непосредственным впечатлением, или же на последующих допросах, когда признали себя убийцами? Для чего им надо было путать следствие? Для того чтобы, как говорил Тургенев, «оставить жало сомнения и упрека в умах своих судей»? Но — какой смысл? Нет, тут было что-то другое! Но что?

Да, П. и Ф. признались, но ведь признание еще не является доказательством виновности. Есть юридическое понятие: «презумпция невиновности». Из нее и исходят советские юристы. Они говорят: чтобы предъявить человеку обвинение, надо сперва доказать, что он действительно виновен, доказать со всей убедительностью, не упуская ни одной мелочи. Только в этом случае следствие будет гарантировано от ошибки.

П. находился в тюрьме. Снисаренко поехал к нему, обо всем подробно побеседовал. Сидя перед следователем и в который раз объясняя, как все происходило в тот злополучный вечер, П. горько плакал. Много слез видит следователь. Нередко это притворные, фальшивые слезы. Но в данном случае — и следователь чувствовал это каким-то шестым чувством — слезы, лившиеся из глаз молодого парня, были искренними, непритворными. Обстоятельства сложились так, что парню нечем было доказать свою непричастность к убийству. Все улики, казалось, были против него…

— Клянусь вам, я не ударял Пыпина ножом, не брал его вещей! — повторял П.

— Почему же в таком случае вы признали свою вину, хотя прежде говорили совсем другое? — спросил следователь.

— А что мне еще оставалось? — тяжело вздохнул П. — Это все дознаватель. Он говорил, что тех парней, которые на самом деле убили Пыпина, все равно не найти, что за убийство придется отвечать мне и Ф., — ведь все улики оборачиваются против нас. Если мы станем все отрицать, нам же будет хуже, и, наоборот, чистосердечное раскаяние смягчит нашу участь. Я задумался над этими словами. Получался заколдованный круг. Тому, о чем я говорю, не верят, и я ничем не могу доказать, что я не верблюд. И я сказал дознавателю: ладно, пусть я буду виновен. То же сделал и Ф.

Налицо было явное нарушение принципа «презумпции невиновности». Но дознаватель сделал это, как мы уже сказали, не из злого умысла. Просто ему лично показалось все настолько доказанным, «разложенным по полочкам», что он не считал нужным заниматься дальнейшей проверкой.

А ведь кое-какие кончики нитей, из которых состоял этот запутанный клубок, сами лезли в руки. Надо было только увидеть их опытным, «криминалистическим» глазом.

Снисаренко почувствовал, что одной из существенных улик могут стать «лондонки», найденные на месте происшествия. П. и Ф. утверждали, что эти пестроклетчатые, с узеньким, по тогдашней моде, козырьком головные уборы были на тех парнях, что затеяли с ними драку. И вот во имя установления истины Снисаренко взялся за, казалось бы, непосильную задачу. Он решил узнать, кто же потерял эти кепки. Для этого необходимо было выяснить, в каких квартирах на Гончарной и на прилегающих улицах справляли в тот вечер праздник, кто присутствовал в гостях, кто и когда уходил, у всех ли сохранились головные уборы.

Это можно сделать, да и то не всегда, если на улице — два-три небольших дома. Ну, а если на ней десятки домов, и в каждом из них, по крайней мере, полсотни квартир! И почти в каждой справляли праздник? Сколько же домов должен был обойти Снисаренко, скольких человек опросить?

Однако прежде всего его внимание привлекла квартира № 7, расположенная в том самом доме, под аркой которого был найден в бессознательном состоянии Пыпин. Здесь в тот вечер собралось довольно много гостей. Среди них было несколько человек, живущих в пригороде. После 10 часов вечера они стали собираться домой. Двое парней — Морковкин и Иванов — пошли их провожать на Московский вокзал. Выяснилось — в тот вечер оба были в кепках-«лондонках».

Следователь допросил всех гостей. От них он узнал существенную подробность: уходили Морковкин и Иванов в головных уборах, а вернулись без них. Где же они их оставили?

Соседка по квартире — Хренова, молодая женщина, дополнила сведения, полученные следователем, еще одной важной подробностью. Вернулись Морковкин и Иванов около 23 часов. У Морковкина правый глаз был подбит: видно, стукнул кто-то. Хренова поинтересовалась: «Кто?» Морковкин признался, что только что подрался с тремя парнями и одного из них «пырнул» ножом. «Но ты никому, смотри, не говори об этом», — попросил он Хренову. «Буду молчать, как камень, — заверила та. — Только гляди, какой у тебя синячище! Давай приложу пятак…»

Пятак не помог. Тогда Хренова положила на синяк компресс. Оказывая Морковкину помощь, проявляя о нем заботу, Хренова всерьез полагала, что тем самым она показывает, какая у нее добрая душа, какой она верный и хороший человек, на которого всегда можно положиться. Но оттого, чтобы не рассказать о случившемся мужу, не удержалась. Муж, выслушав ее, тоже решил проявить участие к хулигану, он отобрал у Морковкина нож и бросил его в общественный туалет.

Хреновы знали, что представляет собой Морковкин, что он хулиган, и что выпить любит, и подраться. Тем более им следовало со всей серьезностью отнестись к случившемуся. Но они этого не сделали. Наоборот, по существу, укрыли преступника. Хренова даже ходила по просьбе Морковкина под арку дома, искала оброненные им и Ивановым головные уборы, но не нашла — их уже подобрали прохожие и отдали работникам милиции.

Правда, Хренова уверяла, что не придала особенного значения словам Морковкина о драке, о ноже, думала, что если Пыпин и ранен, то не тяжело. Во всяком случае, не предполагала, что он умрет. Но это не снимает вины с Хреновой и ее мужа. Есть, к сожалению, такие люди, которые всегда и для всех хотят быть «добренькими». Они оправдывают и защищают пьяных, укрывают явных преступников — и всё из чувства