Лондонский туман - Кристианна Брэнд

обувь у всех вас и циновку из-под водительского сиденья автомобиля. Значит, кровь попала туда до того, как он вошел в дом без десяти десять.

Матильда молчала, сидя неподвижно на подлокотнике светло-зеленого стула, под коралловыми отсветами занавесей.

— Должно быть, Томас в какое-то время выходил к машине.

— Он сам говорит, что не делал этого. А ключ есть только у него, не так ли?

— Да. Гараж весь день остается незапертым.

— Он запер его, поставив машину, и утверждает, что не возвращался туда.

— Значит, он ошибается.

— Когда же он мог вернуться?

— Не знаю. Мы все так суетились, найдя бедного Рауля...

— Вы видели вашего мужа выходящим из гаража? Или кого-нибудь еще?

— Нет, но... Мы разошлись по разным местам. Мелисса разыграла обычную драму, хотя я не понимаю, какое это имело к ней отношение — она даже не знала Рауля и никогда не слышала его имени, если только я его ей не упомянула, — и я велела Роузи отвести ее в кабинет и успокоить. Примерно тогда же я поднялась наверх с бабушкой, потому что помню, как сказала Роузи: «Займись Мелиссой, пока я уложу бабушку в постель». А Тедвард ушел за полицией, так что Томас остался один с телом бедняги Рауля. Возможно, тогда он и вышел в гараж.

— Если так, то почему он это отрицает? И зачем ему это понадобилось?

— Может быть, чтобы поставить туда машину.

— Доктор Эванс говорит, что сделал это, как только приехал. Он всегда так поступает, верно?

— В этот раз он мог так не сделать и забыть об этом.

— Значит, он знал, что это особый случай. Зачем ему отклоняться от обычной процедуры, если он не знал, что происходит в холле?

— Понятия не имею, — устало промолвила Матильда. — Вероятно, он кого-то защищает — в книгах всегда так делают, а Томас как раз из таких донкихотов.

— В книгах — возможно, — согласился Чарлзуэрт. — Но не в реальной жизни. Конечно, люди защищают других людей, даже убийц, но не до такой степени, чтобы быть повешенными за чужие преступления, можете мне поверить. И как бы то ни было, кого ему защищать?

Матильда неуверенно улыбнулась.

— Не знаю, мистер Чарлзуэрт. Это какая-то ужасная ошибка, которая, я надеюсь, разъяснится, но пока что... — Она встала с подлокотника. — Могу я его видеть? Где он?

Томас находился в полицейском участке, где он должен был оставаться до следующего дня, когда предстанет перед магистратом и будет переведен в Брикстон{28} в ожидании суда, в тесной маленькой камере, облицованной белыми плитками, с плотно застекленным окошком под потолком и глазком в двери. Единственной мебелью была узкая деревянная скамья, тянувшаяся вдоль одной из стен; на одном ее краю лежали четыре аккуратно сложенных одеяла (одно в качестве подушки), а у другого располагалась параша, но цепочка для слива свисала за пределами камеры, дабы у заключенного не возникло искушения оторвать ее и задушить себя. Пьяница с суицидальными наклонностями жалобно скулил в камере напротив, и время от времени в коридоре слышались медленные шаги и голос требовал прекратить этот чертов вой. Томас знал, что, когда надзиратель проходит мимо его камеры, он на мгновение прикладывается к глазку, так что ощущать себя в одиночестве было нелегко. Снова и снова Томас задавал себе вопрос, стоила ли всего этого смерть Рауля Верне, и давал утвердительный ответ.

На следующий день в полицейском суде ему позволили переброситься несколькими словами с Матильдой, сидя на жесткой деревянной скамье рядом с другими заключенными, также разговаривающими с друзьями и женами, в маленькой холодной комнате, пахнущей пылью и дезинфекцией, с покрытым чернильными пятнами столом в центре и скамьями вдоль стен. Потом его отвели в зал суда, где магистрат в штатском восседал за массивным столом на помосте под резным королевским гербом, и поместили на скамью подсудимых, такую узкую, что он едва мог на ней сидеть. Обстановка была в высшей степени неформальной. В зал постоянно входили и выходили, а из коридора снаружи, где свидетели ждали, как пациенты в поликлинике, доносился шум, все усиливающийся, пока молодой новичок-полисмен не высунул курчавую голову и не крикнул: «Тише, пожалуйста!», после чего втянул голову назад и подмигнул коллегам: мол, неплохо для первой попытки, а? Мистер Чарлзуэрт, прислонившийся к стене, внезапно оживился, занял место свидетеля и кратко отчитался о вчерашних событиях в участке.

— ...Затем заключенному предъявили обвинение, но он сказал, что на данном этапе нет смысла, что-либо говорить.

Чарлзуэрт умолк, вцепившись в барьер свидетельского места и напряженно глядя в лицо магистрату.

Последний шевельнулся за своим столом.

— У вас есть какие-нибудь вопросы, доктор Эванс?

Томас огляделся вокруг.

— Едва ли. — Он посмотрел в глаза Чарлзуэрту, и тот едва заметно качнул головой. — Нет, благодарю вас. — Странный объект для поисков указаний, но все же...

— Вы обращаетесь за юридической помощью?

«Какого черта мне задают вопросы, которые я толком не могу понять? — подумал Томас. — Очевидно, они так привыкли к своему жаргону, что им кажется, будто его понимают все».

— Я только хотел бы повидать своего солиситора{29}, — ответил он. (Бедный мистер Верден —. интересно, как ему это понравится?)

После этого Томаса отвели мимо комнаты ожидания вниз к камерам ждать, пока разберутся со всеми заключенными, прежде чем отвести их в Брикстонскую тюрьму. Он мельком увидел лицо Матильды с растянутым в деланной улыбке ртом и глазами, полными слез. Томас не догадывался, каким маленьким и отважным выглядит он между двумя высокими конвоирами, с его бледным лицом, растрепанными светлыми волосами и руками, сердито засунутыми в карманы пиджака. Он улыбнулся Матильде в ответ, и она подняла руку с торчащим кверху большим пальцем, словно говоря: «Все будет о’кей!»

«Но пока что меня отправляют в тюрьму, — с тоской подумал Томас. — Это не так уж забавно».

Был ветреный ноябрьский день. Кокрилл кутался в старый макинтош, переступая с ноги на ногу, чтобы согреться, в ожидании, пока Чарлзуэрт выйдет из здания полицейского суда. Наконец он появился вместе с сержантом Беддом.

— Здравствуйте, инспектор. Вас-то я и хотел видеть. — Чарлзуэрт ткнул пальцем в сторону паба. — Пошли — поговорим там.

В баре-салоне, еще почти пустом, он усадил гостя за круглый столик с медным ободком и спросил, что тот будет пить.

— Принесите нам три