Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев

ожидая приезда покупателей. Зачем? — В какое-то мгновение ему показалось, что уже не вспомнить юношеских забав, устремлений, тайн, которыми они окружали себя, придумывая разные игры, но тут, внимательно вглядевшись в рисунок, он словно услышал голос из прошлого: „Травины! Потомки Ивана Ивановича Салтыка-Травина! В домике ключ к разгадке семейного клада, о котором мечтал отец!“»

* * *

К Санкт-Петербургской 10-й гимназии Травин подходил, теряясь в догадках. Какое отношение мог иметь к боярскому роду Травиных какой-то преподаватель? Был бы он хоть в дальнем родстве к этой фамилии, по крайней мере, работал в университете либо в Академии, имел звания, ученые степени. Да и фамилия у него совсем неподходящая — Козлов.

«И чего это я сразу к родству привязался? — спросил он себя, подойдя к дому 3/5 по 1-й Роте Измайловского полка и отыскивая взглядом флигель домовладения, где располагалась гимназия. — Учитель рисования нашел в картине какой-то недостаток, поставил за это четверку и захотел побеседовать с отцом-художником. Всего-то».

Первый этаж встретил Травина тишиной. Пахло сыростью. Острый нюх Алексей уловил запах борща. Он поморщился, сделал несколько шагов к видневшейся впереди лестнице, но дальше пройти не удалось — дверь справа открылась, и человек с густыми бровями в стареньком черном форменном сюртуке преградил ему путь.

— К кому изволите и по какому поводу? — спросил он, протирая в руках очки.

— Учитель рисования Павел Егорович Козлов пригласил, — вежливо ответствовал сторожу Травин.

— Павел Егорович, говорите? — переспросил старичок, напялив очки на нос и рассматривая через них пришельца.

— Так и есть, Егорович, — кивнул Алексей.

— Тогда вам на второй этаж. Вторая комната с правой руки — учительская. Аккурат сейчас перемена. Там их и найдете, — слегка наклонив голову набок сказал сторож.

— Благодарствую, — поклонился Травин, шагнул к лестнице и чуть было не оказался сбит ватагой гимназистов.

— Папаня! — задорный голос сына заставил поднять его голову вверх.

Большой ком одежды мелькнул перед глазами. Что-то прошуршало, проскрипело. Травин отшатнулся и увидел перед собой улыбающегося сына.

— Павел Егорович ждет вас, — выдохнул он, не давая времени отцу высказать возмущение его поступком.

Сказал и быстро скрылся в толпе гимназистов. Травин покачал головой, но окликать сына не стал.

Учитель рисования Козлов сидел за последним столиком учительской, подперев руками худенький подбородок, и смотрел перед собой. Над его головой нависал низкий выпуклый потолок. Тусклый свет, падающий с окна, освещал лысую голову с торчавшими на ней несколькими волосинками.

Глядя на учителя, Травин совсем упал духом. «И куда бежал? Зачем бежал? Чтобы на его плешь посмотреть да послушать, как мой Ваня рисует?» — кривя лицо, размышлял Алексей.

Он бы, может, развернулся и вышел из этого неуютного помещения, но Козлов вдруг вздрогнул, поднял глаза и улыбнулся.

Форменный сюртук в отличие от помятого лица сидел на нем ладно. Золотые пуговицы с изображением пеликана, кормящего птенцов — символ олицетворения беззаветной отдачи знаний и сил ученикам, были начищены до блеска. Да и сам Козлов оказался высокого роста, крепкого телосложения.

— Я знал, что вы придете, — улыбнулся он, и первая неприязнь, возникшая к нему у Травина, пропала.

Алексею даже показалось, что он где-то видел этого человека. Ему вдруг все понравилось в нем. И даже лысая голова с пушинками волос напомнила голову ангела.

— Проходите. Присаживайтесь. Сейчас все учителя уйдут в классы, и у нас с вами будет пятьдесят минут, — вежливо сказал он и усмехнулся. — Если не наскучит, заинтересует мой рассказ, разговор продолжим. У меня сегодня больше уроков нет.

— Я ведь чего вами заинтересовался, — начал беседу Козлов, как только дверь в учительскую закрылась. — Рисунок, который принес на урок ваш сын, оказался точной копией рисунка, доставшегося мне от мамы. Она говорила, получила его из Костромы от священнослужителя. Родители намеревались дом этот купить, но опоздали, он достался другому покупателю. И вот что обидно — дом был увезен в неизвестном направлении.

— Чем могу служить? — растерянно спросил Травин, не улавливая смысл разговора и не расслышав последней фразы.

— Служить? — учитель зажмурился, но когда открыл глаза, в них играла улыбка. — Нет, братец. Служить мне не надо. Вы сами себе должны послужить, — он прокашлялся в кулак и продолжил уже с серьезным лицом. — Этот дом, он был деревянный, некогда принадлежал Асану Елизарьевичу — внуку Семена Ивановича Травина — игумену Кирилло-Белозерского монастыря Серапиону — прямому потомку московского боярина Семена Ивановича Трава, сына московского боярина Ивана Федоровича Собаки и далее, далее к Рюриковичам.

— Кхе-кхе, — прокашлял от нетерпения Травин, — которому и без того были известны родословные двух ветвей Скрябиных и Травиных, ведущих свое начало от удельных князей Фоминских, происходящих от Великого князя Рюрика из Смоленской ветви.

— Понимаю, понимаю, — кивнув несколько раз, улыбнулся Козлов. — Вам неинтересно. Зато, — он широко открыл глаза, — я вам сейчас такое покажу — ахнете!

Он быстро достал из сумки лист твердой бумаги и положил на парту. Перед Травиным было изображение герба. Рядом с ним — текст. Впившись в него глазами, он принялся читать вслух:

— На две части разделенный щит, у которого правая часть показывает в черном поле золотое стропило с наложенными на нем тремя горящими гранатами натурального цвету между тремя серебряными звездами, яко общей знак особливой Нам и всей Империи Нашей при благополучном Нашем на родительский Наш наследственный престол вступления верно оказанной службы и военной храбрости, а левая содержит в серебряном поле черную пушку вправо на лафете черного цвета окованном золотом. Пушка стоит на зеленой подошве щита. Над ней вверху красная старинная корона. Над щитом несколько открытый к правой стороне обращенный стальной дворянский шлем, который украшает наложенная на него обыкновенная лейб-компании гренадерская шапка с красными и белыми страусовыми перьями и с двумя по обеим сторонам распростертыми орловыми крылами черного цвета, над которыми повторены три серебряные звезды. По сторонам щита опущен шлемовый намет зеленого и черного цветов, подложенный справа серебром, слева золотом, с приложенною внизу щита подписью: «За верность и ревность». (25 ноября 1751 г.)

Едва закончив читать, Козлов с оттенком таинственности сказал:

— Да будет вам известно, этот герб Григория Яковлевича Травина, кавалергарда, прапраправнука Салтыка-Травина Ивана Ивановича. Получен герб за участие в возведении на престол императрицы Елизаветы Петровны.

— Вы извините, но я не понимаю, зачем вы это мне все рассказываете и показываете, — настороженно глядя на учителя, спросил Травин, в то же время где-то внутри невольно ощущая, что сейчас прикасается к самому сокровенному.

В нем боролись два чувства. В первую очередь Алексей с гордостью осознавал: Григорий Яковлевич Травин мог приходиться ему прямым родственником, и находил схожесть характеров, узнавая в