Любовники старой девы - Клари Ботонд

Я перестала смотреться в зеркало. Мне казалось, я увижу там перезрелую старую деву. Я чувствовала, что теперь мое телесное «я» похоже на мои мысли, и это раздражало меня!

Временами я уже ненавидела себя!

И Реджеба я начала ненавидеть. У меня возникало неверное, несправедливое ощущение, будто он предал нашу любовь. Хотя ведь любила одна я, он никогда не любил меня и значит, не мог предать!

В таких мучениях протекли два томительных года. Теперь мне было уже восемнадцать. Я начинала думать о самоубийстве. Только мысль о страшной греховности такого поступка удерживала меня.

Айша называла госпожу Мюннере «богатой причудницей». В определенном смысле Айша была права, моя простодушно-мудрая негритянка. Но госпожа Мюннере не сознавала себя причудницей, она считала свое поведение естественным. Богатство давало ей независимость, ей не приходилось подстраиваться, угождать. А я совсем забыла о своем зыбком положении полувоспитанницы-полупленницы. Хозяйка начала в конце концов замечать, что я отношусь к ней достаточно прохладно, множество мелочей — различные проявления невнимания, порою бессознательно резкие мои ответы на ее вопросы, должны были обижать ее. Она стала думать о том, как бы избавиться от меня. При этом она вовсе не желала мне зла и как бы искренне хотела, то что называется, «устроить мою дальнейшую судьбу». Но, сама того не сознавая, госпожа Мюннере, в сущности, желала наказать меня за то, что я не оправдала ее надежд, не привязалась к ней всей душой. Она заботилась обо мне, любила меня и ожидала в награду ответной любви. И, не получив этой любви, она рассердилась на меня.

Я сидела в своей комнате, когда вошла растерянная Айша. Она принялась сбивчиво говорить, что госпожа Мюннере решила выдать меня за одного из друзей своего сына. Человек этот отнюдь не был беден, но не был и богат. Айша смотрела на меня просительно и особенно напирала на то, что я буду единственной женой господина Карима. Но именно это и пугало меня! Он будет трогать и хватать мое тело своими пальцами! Он будет говорить со мной, будет спрашивать, о чем я думаю. Я буду зависеть от него. Впрочем, Айша сказала, что госпожа Мюннере намерена дать мне приданое, чтобы и у меня было какое-то достояние.

Я твердо решила, что ничего этого не будет! Меня охватило странное спокойствие, я чувствовала равнодушие к себе самой и ко всему на свете. Даже о Реджебе я думала спокойно. Я только знала, что не покорюсь!

Я представила себе, как прихожу к госпоже Мюннере в роли униженной просительницы, я ей докучаю, она досадливо отказывает мне. Мы с ней произносим множество пустых слов. Она призывает меня к благоразумию. В этом ее месть мне, в том, чтобы я жила жизнью, которая противна моей душе! Слова о благоразумии особенно издевательски звучат в ее устах! Она словно показывает мне, что только она, богатая и независимая, имеет право быть неблагоразумной, а такие, как я, должны знать свое место!

Нет, я не пойду к госпоже Мюннере!

Никакого плана действий у меня не было. Я сидела, уронив на колени руки, а моя старая нянька всё говорила, говорила и смотрела на меня. Я подняла глаза. Мне стало ясно: Айша понимает меня. Она вдруг замолчала, потом заговорила, не глядя на меня:

— Завтра отплывает корабль Реджеба…

— Значит, завтра, — спокойно сказала я. — Завтра я уйду. Одна. С собой ничего не возьму. Благодарю тебя за всё, что ты сделала для меня! Госпоже Мюннере я оставлю письмо.

Айша слушала, не возражала мне, только молча кивала. То, что я говорила, вовсе не было разумно, но моя негритянка каким-то чутьем понимала, что прежде всего неразумно отвращать человека от его судьбы!

Я написала письмо госпоже Мюннере:

«Благодарю Вас за всё, что Вы для меня сделали. Я ухожу тайком, не ищите меня. Простите меня за то, что я не оправдала Ваших надежд. Мне хорошо известны Ваш ум и Ваши чувства. Я верю: Вы поймете меня».

Меня всё же тревожила участь моей Айши. А вдруг госпожа Мюннере разгневается на нее?

— Отдай это письмо госпоже Мюннере, — сказала я негритянке. — Посмотрим, как она поведет себя. Когда будешь отдавать письмо, скажи, что меня уже нет в доме. На самом деле я уйду вечером, когда стемнеет. Так что если даже госпожа Мюннере пошлет людей — искать меня, они не найдут меня днем. А искать меня вечером в порту никто не решится. — Вечерний порт — не самое безопасное место, это я знала!

Я собралась быстро. Ни нарядов, ни драгоценностей я не стала брать с собой, хотя и в этой гордости не было ни капли благоразумия. Я надела одно из самых простых моих платьев, приготовила темное покрывало. Ни серег, ни колец — только одно золотое колечко, оно досталось мне после смерти матери, сначала я носила его на шкурке, под одеждой, потом стала носить на пальце.

— Это оно? — Грегорио нежно взял руку Кларинды.

— Да. Оно не покидает меня! — Кларинда улыбнулась, продолжила свой рассказ:

Айша провела меня на чердак. Я осталась в полумгле, среди каких-то сломанных, потерявших прежний свой облик предметов. Сердце тревожно билось. Негритянка пошла отдавать мое письмо госпоже Мюннере. Я ждала.

Наконец Айша вернулась. Я заслышала ее шаги и обрадовалась, но тотчас подумала: а вдруг это кто-то другой, и испугалась, но это была она, моя верная Айша. Госпоже Мюннере она сказала, что я исчезла, но оставила письмо. Прочитав мое короткое послание, госпожа Мюннере некоторое время молчала. Айша боялась ее гнева. Затем госпожа отложила письмо и тихо произнесла:

— Так лучше!

Значит, и она поняла меня! В сущности, если бы не мой побег, она выдала бы меня замуж, и после мучилась бы сознанием того, что просто-напросто отомстила мне за свои обманутые надежды.

Итак, я была свободна! Корабль Реджеба отплывал ночью.

Айша вывела меня из дома. Я обняла и поцеловала ее. Какое счастье, что она молчала! Я тоже не могла говорить. Я закуталась в покрывало и быстро пошла прочь. На глаза навернулись слезы. Я уже чувствовала себя совсем беззащитной, обреченной. Но возвращаться я не хотела ни за что!

Я не знала города, в котором прожила почти десять лет. Но я правильно рассудила, что в портовом городе в порт ведет не одна дорога.

Вечерний порт испугал меня и поразил. Темнота, прорезанная светом факелов, зловещие шумы. Странные, пронизанные какой-то зловещей свободой, движения, жесты, голоса.

Несколько раз я замечала закутанных женщин. Я поняла, что они торгуют собой. Мне показалось, что и они заметили меня и даже следят за мной. Темные узкие улочки пугали меня. Я почти бежала. Уже слышался плеск моря, тяжелый сильный. Я еще ускорила шаг.

Внезапно меня грубо схватили за плечо. Это было неожиданно и страшно. Я не привыкла к такому. Хриплый грубый женский голос спросил: