Рысь - Урс Маннхарт

— Слишком близко от косули, — прокомментировал он.

Штальдера так и подмывало спросить у Хильтбруннера, когда тот в последний раз ловил рысей.

— Не слишком, — отозвался он. — Чем ближе к косуле, тем лучше.

Хильтбруннер пронаблюдал, как Штальдер уверенно докрутил крепление, и сам принялся вворачивать винт в землю. Чуть дальше от косули.

Когда Лен, словно по указанию Штальдера, подошел к косуле с тремя ловушками в руках, Хильтбруннер запротестовал.

— Нам нужно четыре, — сказал он.

— Лучше три, — ответил Штальдер. — Если ее действительно Мила задрала, то мы имеем дело с рысью, которая знает, что такое ловушки. И может их заметить. Ловушки должны совершенно слиться с землей и стоять вплотную к косуле. Из-за этого и еще из-за выкорчеванного пня нельзя ставить больше трех.

— Ну и ну, — возмутился Хильтбруннер. — Ты не упускаешь возможности огрызнуться.

— Просто делаю свое дело, как можно лучше.

Штальдер взял из рук Лена первую ловушку, наклонился, приложил ее к земле, расчистил снег и выровнял землю.

— Значит, лучите, если в газетах со стороны проекта будет два разных мнения насчет одного происшествия?

Штальдер поднялся, стряхнул с рук снег и грязь.

— Чего ты от меня хочешь? Журналист позвонил, я ответил на некоторые вопросы. Может, мне консультироваться с тобой перед каждым публичным чихом? Устраивать телефонные конференции всякий раз, когда говорю о рысях? Если я что-то не то сказал, то вся ответственность на мне. Все прочтут, что это мнение Ника Штальдера. А если тебя раздражает, что в других статьях будут цитировать Штальдера, а не Хильтбруннера, то нам не о чем разговаривать.

— Мы еще посмотрим, о чем нам придется разговаривать. А я-то собирался замолвить о тебе в Копенгагене доброе словечко. Но теперь еще сто раз подумаю.

— Очень мило с твоей стороны, Пауль. Но я как-нибудь и сам справлюсь, — отозвался Штальдер, забрал у безмолвно застывшего между ними Лена вторую ловушку и установил ее рядом с косулей.

Остаток работы они проделали молча. Намотали проволоки вокруг ловушек и, скрупулезно замаскировав их ветками и снегом, включили маленький прибор, сигнализирующий защелкиванье.

Спустя полчаса они сидели в двухстах метрах от ловушек и пятидесяти метрах от лесной опушки на деревянной изгороди у сенного сарая и ждали. Ждали ночи, ждали Милы.

Чуть позже восьми показался автомобиль с рысьими следами на капоте. Егерь Конрад Беннингер по собственному почину забрал в Вайсенбахе и доставил сюда Скафиди. Приземистый бородатый Беннингер тепло со всеми поздоровался, и вероятно не один только Штальдер обрадовался его появлению. Так или иначе, прохладная атмосфера улетучилась в два счета. Беннингер подробно рассказал об изуродованной чесоткой и только что пристреленной лисе. В ответ Штальдер поведал о телефонном звонке некоего оберландца, который, судя по всему, принял чесоточную лису за рысь. Наконец, преодолевший дурное настроение Хильтбруннер предложил всем горячего кофе из своего термоса.

Маленький прибор хранил молчание. Не было слышно ничего, кроме шума Иффигтальского водопада. Легкий ветерок то и дело доносил из сарая запах сена.

Лен позволил себе взять в дорогу кусочек сыра, изготовленного Скафиди. Тот удивился, сказал, что сам собирался взять сыру да забыл, и обрадовался комментариям и вопросам Беннингера и Хильтбруннера. Беннингеру, к тому же, хотелось знать, как обстоят дела с нареченной им Меной и где она сейчас обитает. Штальдер рассказал о пеленгованиях Мены у Гштада и в Турбахтальской долине, потом о странствиях Тито, о Балу, Блуждающем Яичке, и посетовал Беннингеру на Шпиттелера. Всякий раз, наталкиваясь на задранную косулю или серну, Шпиттелер выходит из себя. Любой его звонок с рассказом о новой жертве сводится к потоку упреков.

Он тоже не знает, с какой цепи сорвался Шпиттелер, сказал Беннингер. Шпиттелер, конечно же, тоже учился на егеря, поэтому ему полагается знать об устанавливающемся десятилетиями балансе между хищниками и жертвами, только вот вопрос: что отложилось у него в памяти. С тех пор как он, Беннингер, украсил свою машину отпечатками рысьих лап, Шпиттелер избегает встреч. Остается лишь радоваться, что он до сих пор здоровается.

После кофе Хильтбруннер стал разговорчивей и поинтересовался у Беннингера, кто, на его взгляд, мог прислать в Берн отрубленные лапы. До Беннингера дошел слух, что в какой-то пивной показывали снимки убитой рыси. Но имена и места не уточнялись. Он лишь надеется, что в этом году рыси задерут меньше овец, чтобы овцеводы и охотники снова утихомирились.

Хильтбруннер упомянул о новой концепции «Рысь-Швейцария» и выразил надежду, что составители документа учтут пожелания «Про Натуры» и проекта и наконец дадут кантонам право самостоятельно регулировать отстрел.

Лен ждал, что Штальдер станет возражать Хильтбруннеру. Он знал, что Штальдер против того, чтобы каждый кантон мог решать, когда отстреливать рысей. Но Штальдер промолчал, поднялся, повесил приемник на плечо и на несколько шагов отошел от сарая в темноту ночи. Сидящим было прекрасно слышно, что он поймал сигналы. Лен этому даже не обрадовался. Больше всего ему сейчас хотелось заснуть на сеновале.

Штальдер и Хильтбруннер тут же принялись уточнять местоположение Милы. И хотя они не всегда соглашались в том, куда движется самка, было ясно, что она находится рядом с ловушками. Спустя несколько минут Лен, Скафиди, Беннингер с сетью, Штальдер с духовой трубкой и шприцем, Хильтбруннер с антенной и приемником стояли у сарая в полной готовности. И ждали. Но маленький коробок, который должен был зафиксировать защелкиванье ловушки, молчал. Через полчаса сигналы Милы ослабли.

— Она уходит, — сообщил Хильтбруннер, опуская антенну.

— Почуяла, что пахнет жареным, — предположил Беннингер.

— Жаль, — отозвался Штальдер.

Мужчины разбрелись, поделили сарай и залезли в спальные мешки. Скафиди, Лен и Беннингер уже видели сны, когда Хильтбруннер принялся так храпеть, что мешал уснуть Штальдеру. Штальдер же этой ночью напрасно надеялся огорошить всех внезапным пробуждением, когда Мила попадется в ловушку.

На следующую ночь была предпринята еще одна попытка поймать рысь. На этот раз без Беннингера и Хильтбруннера, зато с Геллертом. Штальдер, решивший хотя бы заснять Милу, если не удастся поймать ее, прихватил с собой инфракрасную камеру.

Укрепив ее на соседних ветках, он направил объектив на мертвую косулю и включил запись, которая могла продолжаться восемь часов.

Геллерт только-только начал готовить на примусе суп, надеясь согреть им себя и остальных, когда прибежавший с опушки Штальдер сообщил, что уловил сигналы Милы.

— Еще одну ночь Мила голодать не станет.

— От Милы всякого можно ожидать, — возразил Лен, вспомнив, как тогда, посреди снежной круговерти, Мила приблизилась к нему и незримо исчезла.

— Если она попадет в ловушку, то случится это с минуты на минуту. Еще раз задумываться на полчаса она не будет, — добавил Геллерт.

Тем не менее, потушив на примусе огонь, он преспокойно начал есть суп.

— Не изволите ли подождать, пока я поем, — проворчал Скафиди.

Это было в десять часов. Когда в одиннадцать сигнал Милы ослаб, Штальдер объявил, что отправляется домой. Завтра утром ему предстоит делать доклад в цвайзимменской школе, а он уже двое суток глаз не смыкал и не верит, что Милу удастся поймать этой ночью. Собрав остальные вещи, он положил трубку и шприц на стол и уехал.

Геллерт и не пытался его остановить. Чтобы развеять усталость, он налил всем по чашке кофе.

Ночью так ничего и не случилось. Когда на следующее утро Геллерт, Лен и Скафиди вылезли из спальных мешков и отправились к ловушкам, то увидели следы Милы. Следы четко огибали ловушки. Косуля не досчитывалась теперь не только задних ног, как два дня назад, но спины и частично живота. Миле удалось полакомиться ею, не попавшись в ловушки.

На извлеченной из инфракрасной камеры записи, которую зоологи пришли посмотреть в гостиную Цуллигеров, было прекрасно видно, как Мила осторожно крадется сантиметр за сантиметром — как она ставит правую лапу у края ловушки и осторожно ощупывает землю другой, чтобы почувствовать, где начинается металл, а потом долго и жадно ест в этом неудобном изогнутом положении.

— А вы сидели в двухстах метрах от нее и отмораживали себе задницы, — хохотал Ханс Цуллигер, не вынимая изо рта зубочистки.

— О ней лучше забыть, — покачал головой Штальдер, наблюдая за насыщающейся Милой. — Ее нам больше не поймать. Она теперь ученая. Если повезет, ее ошейник проработает еще месяца три.

— А с чего это вы вдруг поставили три ловушки, а не четыре? — поинтересовался Геллерт.

— Мы не смогли бы поставить четыре так близко к косуле, тогда бы ей было еще удобней есть, не попадая в них, — проговорил Штальдер так, будто объяснял некий закон физики. — Зато теперь нам известно, что и в Восточные Альпы мы Милу тоже не возьмем.