«Если», 1993 № 04 - Дорис Писерчиа

В глазах де Лонга появилась настороженность.

— Мой дорогой Эндрю, — произнес он, — ты мне только что рассказал, что люди и роботы относились к тебе как к человеку. Следовательно, ты и есть человек — de facto.

— Быть человеком de facto недостаточно. Я хочу, чтобы со мной не только обращались как с человеком, но и признали таковым. Я хочу быть человеком de jure.

— Это уже другой вопрос, — сказал де Лонг. — Здесь мы столкнемся с предвзятостью и с тем несомненным фактом, что, как бы ты ни напоминал человека внешне, ты все же не человек.

— В каком смысле не человек? — спросил Эндрю. — Я имею внешность человека и эквивалентные ему органы. Мои органы практически идентичны некоторым из тех, что имеются у людей в качестве протезов. Я внес, как говорят, большой художественный, литературный и научный вклад в человеческую культуру. Что же еще требуется?

— Лично я ничего больше не требую. Проблема в том, чтодля признания тебя человеком потребуется акт Всемирной Легислатуры. Если честно, то я не верю, что это возможно.

— С кем из легислатуры я могу поговорить?

— Возможно, с председателем Комитета по науке и технике.

— Ты можешь устроить встречу?

— Вряд ли тебе нужен посредник. При твоем положении ты можешь…

— Нет. Ее организуешь т ы. (Ему даже не пришло в голову, что он прямо приказывает человеку. Он привык к этому на Луне.) Я хочу, чтобы он знал, что фирма «Фейнголд и Чарни» будет стоять до конца.

— Однако…

— До конца, Саймон. За 173 года я, кажется, немало сделал для процветания фирмы. Обстоятельства изменились, и я требую, чтобы мне уплатили долги.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал де Лонг.

18

Председателем Комитета по науке и технике оказалась женщина из Восточной Азии. Ее звали Чи Ли-Хсинг, и ее прозрачные одеяния, лишь легкой дымкой скрывающие то, что она хотела скрыть, создавали впечатление, будто она обернута в пластиковую пленку.

— Я с симпатией отношусь к вашему желанию обладать всеми правами человека, — сказала она. — В истории были времена, когда за эти права боролись целые группы населения планеты. Но каких, собственно, прав вы можете желать сверх того, что уже имеете?

— Такой простой вещи, как право на жизнь. Робот может быть разобран в любой момент.

— Но человек тоже может быть в любой момент казнен.

— Казнь состоится только после приговора суда. Чтобы меня разобрать, никакого суда не требуется. Для того чтобы покончить со мной, достаточно лишь слова человека, обладающего властью. Кроме того… кроме того… — Эндрю отчаянно пытался скрыть мольбу, но тщательная тренировка в овладении различными выражениями лица и оттенками голоса оказала ему сейчас недобрую услугу. — Я хочу этого уже в течение жизни шести поколений.

Темные глаза Ли-Хсинг посмотрели на него с сочувствием.

— Легислатура может принять закон, объявляющий вас человеком, и с такой же легкостью издать другой закон, который признает человеком каменную статую. Однако сделают ли они это, одинаково вероятно и в первом случае, и во втором. Конгрессмены — такие же люди, как и все остальные, и им тоже присущ элемент подозрительности к роботам.

— Даже сейчас?

— Даже сейчас. Мы все признаем, что вы заслужили это право называться человеком, но остается страх создать нежелательный прецедент.

— Какой прецедент? Я единственный свободный робот, и других никогда не будет. Можете проконсультироваться в «Ю.С.Роботс».

— «Никогда» — это очень долго, Эндрю, или, если в ы так предпочитаете, мистер Мартин, — поскольку я с удовольствием удостаиваю рас своего личного посвящения в люди. Вы увидите, что большинство не захочет создавать прецедент, каким бы малосущественным он ни казался. Примите мои соболезнования, мистер Мартин, но я не могу вас обманывать. И в самом деле… — она откинулась назад и наморщила лоб. — В самом деле, если страсти слишком накалятся, может возникнуть определенное настроение в пользу того самого желания вас… разобрать. Именно это может показаться простейшим способом решения дилеммы. Так что примите это во внимание, прежде чем подталкивать события.

— И никто не вспомнит о технике протезологии? — спросил Эндрю.

— Быть может, это покажется вам жестоким — никто. Или если и вспомнят, то направят против вас же. Скажут, что это было частью кампании по роботизации людей или по гуманизации роботов. Вы еще никогда не были объектом кампании политической ненависти, мистер Мартин. Предупреждаю: вас будут поносить и оскорблять, и найдутся люди, которые этому поверят. Мистер Мартин, оставьте это. — Она встала и рядом с фигурой сидящего Эндрю показалась маленькой, как ребенок.

— Если я решу начать борьбу, — спросил он, — вы будете на моей стороне?

Она подумала, потом сказала:

— Буду. До тех пор, пока смогу. Если в определенный момент такая позиция станет угрожать моему политическому будущему, возможно, я откажусь, поскольку не считаю, что эта позиция лежит в основе моих убеждений. Я стараюсь быть предельно честной с вами.

— Спасибо. И я не стану просить большего. Я намерен бороться, несмотря на любые последствия, и прошу вашей помощи только до тех пор, пока вы сможете ее оказывать.

19

Это не была прямая схватка. «Фейнголд и Чарни» рекомендовала терпение, и Эндрю угрюмо пробурчал, что этого добра у него неограниченный запас. Потом юристы начали кампанию по локализации битвы.

Они выдвинули проект закона, согласно которому люди с протезом сердца освобождались от обязательств по уплате долгов на том основании, что обладание роботизированным органом отрицает принадлежность к человечеству, а вместе с ним и конституционные права человека.

Они вели борьбу умело и упорно, проигрывая на каждом шагу, но всегда таким образом, что принятое решение охватывало максимально широкий круг последствий, а затем удерживали позиции путем апелляций к Всемирному Суду.

На это потребовались годы и миллионы долларов.

Когда было принято решение, окончательно похоронившее их законопроект, де Лонг подвел итоги на торжественном обеде по случаю столь знаменательного поражения. Эндрю находился в офисе компании.

— Мы добились двух последствий, Эндрю, — сказал де Лонг, — оба из которых нас устраивают. Во- первых, мы установили, что любое количество посторонних предметов внутри человеческого тела не мешает ему оставаться человеком. Во- вторых, мы так настроили общественное мнение в этом вопросе, что теперь люди горой стоят за широкую интерпретацию принадлежности к человечеству, поскольку ни один из ныне живущих не теряет надежды, что протезология сделает его почти бессмертным.