Играем в «Спринт» - Николай Оганесов

Он кивнул Нине, махнул мне рукой.

— Пойду провожу, — сказал я и вслед за ним вышел в чернильную темноту двора.

Вопреки ожиданиям Вадим двигался быстро, уверенно и прекрасно ориентировался на узкой, почти неразличимой в темноте дорожке. Меня же у самого порога угораздило влезть в лужу, и носок мгновенно пропитался водой.

— Давно приехал? — не оборачиваясь, спросил Вадим.

— Недавно.

— Это с тобой мы здесь вчера встретились?

— Да.

— Неловко получилось.

— Неловко, — согласился я.

Мы вышли на улицу и остановились у белого приткнувшегося багажником к тротуару «Жигуленка».

— Твой?

— Моя, — поправил Вадим, — она у меня женского рода. «Каравелла». — Он любовно похлопал по блестящей крыше. — Посудина хоть куда. Правда, в экипаже один капитан, да и тот, — он хмыкнул, — Джон Сильвер, хоть флаг с костями вывешивай… Давай, старик, сядем, если не против. Мне тяжело стоять.

Я не возражал: обошел вокруг машины, подождал, пока он отопрет дверцу, и сел на покрытое искусственным мехом сиденье.

— Забрось мои ходули, — попросил Вадим.

Я помог ему уложить костыли.

— Ручное управление?

— Ручное. Хочешь, прокатимся? — предложил он. — Потом я тебя обратно доставлю.

— В другой раз, — отказался я, — настроения нет.

Мы опустили стекла: внутри было душно, не продохнуть. Вадим вынул кассету, вставил ее в магнитофон и надавил клавишу.

— Шопен? — спросил я, услышав легкие, как шелест листьев, звуки.

— Нет, Филд. Джон Филд. Два моих любимых ноктюрна. — Прежде чем произнести следующую фразу, он долго колебался, а в результате сказал то, что и без слов было очевидно: — Мне поговорить с тобой надо. — Он протянул мне сигареты. — Будешь?

— Спасибо, не курю.

Вадим сунул в рот сигарету, прикурил ее от электрозажигалки. Потом сложил руки на рулевом колесе и надолго застыл в этой позе…

Сладкие грезы Филда в сочетании с мягким удобным сиденьем навевали дремоту. Меня начало клонить в сон. Голова отяжелела, а между веками и роговицей вовсю царапал песок.

— Напрасно, старик, вы меня обманываете, — произнес Вадим глухо. — И ты и Нина. Не приезжал ты к ним в гости — это и слепому видно. И вообще, вряд ли был знаком с Сергеем. Думаю, что Сергея ты и в глаза не видел…

«Ну вот, сейчас он тоже потащит меня в милицию», — вяло подумал я, вспомнив, чем закончилась перебранка с Тофиком на ту же скользкую тему.

Но Вадим в отличие от Шахмамедова к обострению не стремился.

— Я это не к тому, чтобы спорить. Наверно, у вас с Ниной не оставалось выхода. Надо же было как-то объяснить мне твое присутствие. — Он говорил подчеркнуто бесстрастно, и чувствовалось, что вступление продумано им еще до того, как мы сели в машину. — Ты не думай, ни во что вмешиваться не собираюсь, да и права такого не имею. Ездил ты или не ездил, неважно. Просто неприятно, когда тебя за дурачка принимают.

Уличив нас во лжи, он, как видно, изложил лишь часть того целого, что намеревался сказать, причем часть наименее сложную. Дальше его речь потекла не так свободно и напоминала скорее неряшливо составленный конспект или партитуру с пропущенными нотными знаками:

— Просто я хочу предупредить… Это, если хочешь, мой долг… Конечно, ты можешь не слушать, послать меня ко всем чертям… И вообще, если б ты не вышел провожать, но раз так… — Он помялся и сделал еще одну попытку перейти к сути. — Тебя, я понимаю, интересует настоящее, тебе нет дела до Сергея, только будь он жив… Не то я говорю, не то…

Во время очередной продолжительной паузы его мысль проделала извилистый путь и приняла неожиданное направление:

— Они не ладили, это не секрет. Слишком были разные. Он попроще на жизнь смотрел, знал, чего хочет от жизни. Жена, музыка, одежда — в сущности, очень скромные желания. А она… Ты не подумай, я не в упрек, только трудно им приходилось, адски трудно… Да что говорить: ты сам знаешь это лучше меня…

«Хотел бы знать», — уточнил я про себя.

— Ведь вы с Ниной… Я хочу сказать, что вы, конечно, давно знакомы…

Знак полувопроса, повисший в конце, оставлял лазейку, и хотя «ежегодные поездки» давали мне право ответить утвердительно, я предпочел промолчать.

— Понимаешь, старик, так получилось, что ближе этих ребят у меня никого нет. — Вадим откинулся на спинку сиденья. — Мы не виделись по полгода, по году, но я всегда знал, что меня здесь ждут, что мне будут рады. У меня ведь не так много друзей… Их и не может быть много. Не спорь, тебе этого не понять. И никому не понять… Ну да ладно, опять я не о том. Семейные неурядицы — дело внутреннее. Возможно… скорее всего они бы развелись, но и тогда оба остались бы моими друзьями. Оба, — подчеркнул он. — Я хочу, чтобы ты это знал. Я к тому, что… Имей в виду, я не дам Нину в обиду. Она жена моего друга. Если ты решил поразвлечься, учти… — И незаконченное предупреждение прозвучало довольно грозно. — Не рассчитывай, что после смерти Сергея, — слово «смерть» ему не понравилось, и он изменил формулировку, — что после его гибели за Нину некому заступиться.

Теперь он высказался полностью, и я, признаться, вздохнул с облегчением: нравоучения, даже когда они облекаются в столь корректную форму, оставляют неприятный осадок. Разумеется, забота о жене погибшего друга объяснима, а решимость постоять за нее заслуживает всяческого уважения, но не ожидал же он, что в ответ я начну бить себя кулаком в грудь и вопить о своей порядочности.

Однако уже в следующую минуту я пристыдил себя: «Никто и не просит тебя стучать кулаком в грудь. Человек к тебе со своей бедой, со своими сомнениями, а ты сразу в бутылку…»

Время шло. Рядом со мной сидел близкий друг Кузнецова, и пусть мне тоже не по душе было слово «смерть» — как, впрочем, и слово гибель, — я адресовал Вадиму вопрос, который задавал себе чаще других:

— И все-таки непонятно, как это могло случиться? Он что, плохо плавал?

— То-то и оно, что нет, — сразу откликнулся Вадим. Он явно обрадовался возможности сгладить впечатление, которое оставила его проповедь. — Плавал Сергей превосходно.

— Может, неважно себя чувствовал? — предположил я. — Или ногу судорогой свело, так тоже бывает.

— Вряд ли. Кто же больной пойдет купаться. Какая в этом необходимость, он что, моря не видел?! А судороги… судорога ерунда. Для опытного пловца это несмертельно.

Его мнение не расходилось с моим собственным. Пожалуй, если бы мы поменялись местами и вопросы задавал он, я отвечал бы точно так же.

— В газете написано, что он был в нетрезвом состоянии.

И эта попытка поколебать нашу общую точку зрения не увенчалась успехом.

— Мало ли что написано! Он не полез бы в воду в подпитии. Ни пьяным, ни больным он не был, можешь не сомневаться. Это так же верно, как то, что в моей флейте четырнадцать клапанов, ни одним больше, ни одним меньше. И вообще, если хочешь знать, я не верю этой заметке.

— Как не веришь? — не понял я.

— Не верю, и все.

— Но его видели, — с моего языка чуть не сорвались фамилии Пасечника и Аксеновой — живых свидетелей гибели Кузнецова, но я вовремя спохватился. — Наверняка видели, иначе откуда столько подробностей?

— Утонуть-то он утонул, только я не верю, что это произошло случайно. — Вадим резким щелчком выбросил сигарету и тут же закурил новую.

— Ну ты и смолишь, — заметил я, наблюдая, как он выдувает из зажигалки застрявшие там крошки табака.

— Привычка. Какие у меня развлечения? Курево да езда. Ну еще музыка. Если уж в этом себе отказывать… — Он затянулся. — Ты торопишься, наверно, а я задерживаю.

— Ничего, только отключи, пожалуйста, музыку, а то в сон клонит.

Он выключил магнитофон.

— А может, все-таки проедемся?

— Не сегодня, — возразил я. — Ты что-то о случайности говорил.

— Наоборот, — поправил Вадим. — Возьми, к примеру, дорогу. Когда кто-то попадает под колеса, первое, что мы делаем, — выясняем, кто виноват. Долго и нудно ковыряемся в болтах и гайках, замеряем тормозной путь, ну и так далее. Водитель обвиняет пешехода в неосторожности, пешеход, если остался жив, обвиняет водителя в превышении скорости. Обоих выслушивает компетентный товарищ из инспекции и выносит решение: виноват такой-то. Но есть случаи, когда виновных нет: и водитель прав, и пешехода вроде обвинить не в чем. Все разводят руками и признают: случай, стечение обстоятельств. Это на дороге. Здесь тоже можно свалить на случай, это, кстати, легче всего. А можно с серьезным видом искать виновного: море виновато, что оно глубокое, берег, что крутой, Сергей в том, что не соблюдал каких-то там правил. Ну а представь на секунду, что он и не собирался их соблюдать, что тогда?

Намек был слишком прозрачным, чтобы искать подтекст.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он… — не произнесенное вслух слово не помешало Вадиму утвердительно кивнуть в ответ.