Воображала - Светлана Тулина

— Но ведь я — НЕ ХОЧУ!..

…Топот детских ног, резкий разворот камеры на дверь. Воображала лет десяти (голубые гольфы, белые шорты, оранжевая майка, бант сбился, болтается над ухом) быстро идет по длинному коридору, накинутый на плечи бледно-голубой халат развевается за ее спиной на манер средневекового плаща. У одной из палат ей приходится задержаться — санитары вывозят из нее высокие носилки, накрытые простыней, под которой угадываются очертания тела. Последний из них, выходя, прикрывает дверь и переворачивает висящую на ней табличку с фамилией и номером тыльной стороной вверх. С обратной стороны эти таблички пустые, с маленьким красным кружком посредине.

Улыбка Воображалы становится злой, глаза сощуриваются. Упрямо вздернув подбородок, она ускоряет шаг.

Распахнув тяжелую дверь, десятилетняя Воображала врывается в кабинет:

— Папа! Тот человек сказал, что фрау Марта… — в ее голосе обида, непонимание и неверие. Конти встает из-за стола, оборачивается, роняя книгу. Он не говорит ничего, но его вид достаточно красноречив, чтобы Воображала замолчала на полуслове, заморгала растерянно. Конти отводит глаза, молча подходит к ней и так же молча гладит по голове, ероша яркие волосы. Пальцы его дрожат.

Лицо Воображалы передергивается яростной гримаской. Она резко выворачивается из-под этой руки, яростно встряхивает головой, поднимая волосы дыбом (они встают непримиримым почти панковским хохолком). Маленький кулак с такой силой обрушивается на столешницу, что с грохотом падает стоявшая на столе вазочка, опрокидывается подставка для карандашей, рассыпается какая-то конторская мелочь, на пол летят блокноты, бумаги, папки. Голос Воображалы тих и вкрадчив, но от этого лишь отчетливее звучащее в нем обвинение:

— И ты. Вот тут. Вот так. Просто. Сидишь. И — все?!!

Конти вздрагивает, как от удара, выпрямляется, расправляя плечи (лицо у него измученное), говорит очень тихо, но твердо:

— Я ничего не могу сделать, Тори. Ни-че-го…

— Да ты и не пытался!..

Воображала трясет головой, хочет сказать что-то еще, но от ярости не находит слов, снова бьет кулачком по столешнице. Это ей кажется явно недостаточным, и она, схватив одной рукой крышку стола за угол, резко переворачивает его и легко швыряет в противоположный угол комнаты тяжелую дубовую тумбу, словно та пенопластовая. Ворвавшийся в окно ветер вздымает парусами тюлевые полупрозрачные занавески, подхватывает разлетевшиеся бумажные листки, кружит их, словно осенние листья, засыпает ими пол кабинета, наметая на упавшем столе маленький бумажный сугроб. Шум прибоя. Спокойный голос Воображалы:

— Что такое лейкемия?

Листки сыплются с потолка большими квадратными снежинками. Конти качает головой.

— Тори, не все выходит так, как мы хотим…

— Можешь не отвечать, — голоса Воображала не повышает, только глаза суживает и упрямо выдвигает подбородок, — Я все равно могу посмотреть в словаре.

— Ты ничего не поймешь!

— Посмотрим.

— С этим не справляются специалисты, а ты хочешь вот так, наскоком?! Не сходи с ума! — Конти идет, пригибаясь, сквозь бумажный буран вдоль книжных полок, занимающих всю стену от пола до потолка, — Ты не представляешь, сколько ты для этого должна хотя бы прочесть! Тонны!!! Да к тому же и не просто прочесть — осознать, запомнить, научиться управлять и исправлять… Ты не успеешь.

— Посмотрим, — повторяет Воображала, быстро листая маленький толстый словарь. Наконец находит нужную страницу, в победной полуулыбке вздергивает верхнюю губу, смеется беззвучно. С громким щелчком захлопывает словарь и прицельно щурится, осматривая книжные полки. Взгляд у нее плотоядный, улыбка нехорошая. Щелкает пальцами, стремительно ускользая из кадра. Конти поднимает брошенный словарь, выпрямляется — лицо обреченное, брови трагически приподняты. Говорит в пространство:

— Люди годами учатся…

— Ха! — голос Воображалы доносится откуда-то сверху. Короткий ответо сопровождается звуками — шорохом, скрипом, постукиваниями. Едва не задев Конти, сверху падает большая книга в темном переплете. Камера вздергивается, захватывая балансирующую на верхней ступеньке стремянки Воображалу. Между левым плечом и подбородком у нее зажаты штук восемь пыльных разноформатных фолиантов, подмышку засунут еще один, а правой свободной рукой она пытается дотянуться до невероятно толстой книги, выделяющейся своим размером даже среди явно энциклопедических изданий. Ее пальцы скребут по тисненому корешку, цепляют обложку, сдвигают книгу на несколько сантиметров, срываются, дергают снова. Наполовину выдвинутая книга вырывается из ее руки и тяжело падает на пол, раскрываясь при этом. Камера прослеживает ее падение и продолжает показывать крупным планом перелистывающиеся по инерции страницы. Через некоторое время становится ясно, что инерция здесь не при чем — в кадре появляется маленькая ладошка, придавив страницу на пару секунд для детального изучения. Потом пальцы соскальзывают вдоль текста вниз, страница перелистывается. Другая. Третья. Четвертая. Страницы меняются, меняется формат и качество бумаги. Слышен шелест целлофана и хруст. Потом на какой-то миг на страницу ставится пластиковый стаканчик с колой и толстой полосатой соломинкой. Когда через несколько секунд и перевернутых страниц его ставят опять, он уже пустой, и поэтому падает, его нетерпеливо отбрасывают.

Листы продолжают мелькать, формулы и схемы начинают существовать отдельно от страниц, самостоятельно роятся в воздухе, возникают на стенах, на полу, путаются, слипаются, возникают снова. Их сменяют какие-то путанные полуабстрактные рисунки из скрученных плоских лент. Ленты рвутся, путаются, свиваются в косички и спирали, распадаются на отдельные коротенькие ячейки или секции из нескольких ячеек. Их движения ускоряются, сливаясь в сплошное мелькание. Сквозь это мелькание осторожно и неслышно проходит Конти с подносом. На подносе кола, бутерброды и пакетики чипсов. Отодвинув ногой кучу пустых стаканчиков и упаковок, ставит поднос на пол рядом с раскрытой книгой.

Воображала сидит среди кучи разбросанных книг и мусора, по-турецки поджав ноги и оперевшись локтями на верхнюю из книг, сложенных столбиком перед ее острыми коленками. Подбородок ее лежит на стиснутых кулаках, брови нахмурены, глаза закрыты. Она грызет ноготь на указательном пальце, на Конти не обращает ни малейшего внимания, скорее всего — просто не замечает. Конти выходит так же тихо, как и зашел. Перед тем, как закрыть дверь, гасит свет.

Теперь светящиеся ленточки мелькают на темном фоне, обстановки почти не видно, так, смутно, силуэтом — Воображала. Ее голова опускается все ниже, локоть правой руки соскальзывает с книги. Формулы и ленты продолжают мелькать, становятся тоньше, ярче, в их движении появляется ритм, зарождается музыка. Сначала она смутная, еле уловимая, но постепенно звучание усиливается, и хаотичные дрожания лент упорядочиваются все больше, синхронизируются, становятся похожими на танец. Музыка слышна все громче и отчетливей, постепенно в ней начинает угадываться победный бравурный марш. Формулы органично сплетаются с лентами, образуя плетенку длинного туннеля, камера, все убыстряя движение, скользит по нему. Вдали появляется светлое пятнышко, оно разгорается, становится ярче и больше, музыка все громче, и усиливается звон. Камера вылетает на ослепительно яркий свет — и все обрывается.