Воображала - Светлана Тулина

Воображала хихикает, улыбка у нее довольная. Врач добавляет уже спокойно:

— Настоящий талант невозможно удержать никакими запретами. Ты просто не могла быть такою, как все. Как бы тебе не внушали, что другою быть неприлично…

Воображала опять хихикает, неопределенно поводит бровями, говорит медленно:

— Н-ну… я не маленькая… Давно уже. И давно уже убедилась, что все и всегда втихаря занимаются очень даже неприличными вещами… И не только втихаря. Потому что любая неприличная вещь на поверку оказывается вещью очень даже приятной, — добавляет мечтательно, — и чем неприличнее — тем приятнее..

Врач обескураженно хмыкает, замечает осторожно:

— Довольно цинично.

Воображала, улыбаясь, качает головой, поправляет:

— Откровенно. Это многие путают.

Некоторое время врач смотрит на нее, задумчиво сузив глаза. Похоже, она сказала сейчас нечто, заставившее его пересмотреть свою дальнейшую тактику, и вот он лихорадочно пытается сообразить, стоит ли следовать уже продуманным курсом, или же все-таки рискнуть в свете открывшихся обстоятельств. Наконец решается:

— Хорошо, тогда я тоже буду циничен. Хочу, чтобы ты все знала с самого начала, и тогда уже решала, с открытыми глазами, понимаешь? Я… Я хочу предложить тебе сделку!

— Сделку?

— Да, сделку. Мы с тобою можем друг другу сильно помочь. Тебе давно пора заняться своим уникальным даром всерьез, исследовать его специфику, возможности, найти, наконец, практическое применение — не всю же свою жизнь ты собираешься заниматься этими полудетскими шалостями?! Но самой тебе с этим не справиться — нужен специалист, наблюдатель, аналитик, короче — профессионал. Чем я хуже любого другого? Уверяю тебя — не хуже! В Военно-Медицинской Академии я входил в десятку лучших. У меня есть еще кое-какие связи. И опыт, а это тоже немаловажно. В конце концов, я знал тебя еще до проявления этого дара, я знаю, с чего все начиналось… Ну, во всяком случае, догадываюсь… Конечно, твой отец знает тебя еще лучше, но он отпадает автоматически — он не сможет стать беспристрастным наблюдателем. Нет, ну сама посуди — я тебе подхожу по всем параметрам, лучшего и желать нельзя! А мне… Для меня ты вообще — драгоценный подарок судьбы. Ты — мой шанс, понимаешь? Может быть, последний… Скоро вокруг тебя будет не пропихнуться… Как только о твоем даре станет известно… Вернее, как только в него поверят. А я полагаю, что это случится достаточно скоро, с твоими-то возможностями… Но я был бы первым, понимаешь? В самом крайнем случае, если бы даже и не удалось надолго примазаться к твоей славе, то уж на парочку-то открытий я бы тебя раскрутил как-нибудь-то уж, а?! У тебя же их — как блох у бродячей собаки! И что — стало бы жалко парочки для бедного старого маньяка, которому даже пенсии не положено по причине моральной неустойчивости? Да, я не альтруист. И, наверное, не слишком честный человек. Моей первой мыслью при виде тебя было: «Вот идет твой шанс на Нобелевскую премию, и ты будешь трижды дурак, если не разобьешься в лепешку, чтобы этот рыжий шанс стал именно ТВОИМ шансом»! Короче, очень тебя прошу — не говори «НЕТ», иначе мне придется падать на колени и делать прочие глупости, а это в моем возрасте чревато артритом и психушкой!

— Пол в этом кафе просто отвратительный, пожалей брюки! — Тон у Воображалы несколько покровительственный, на ты она переходит легко и естественно, даже не заметив этого, — Хотя, конечно, твои слова о «всяких глупостях» звучат весьма… — она хмыкает, встряхивается, продолжает уже деловым тоном, — Так что там насчет сделки?

— Я помогаю тебе — ты помогаешь мне. Справедливо?

Несколько секунд Воображала делает вид, что сосредоточенно взвешивает все «ЗА» и «ПРОТИВ», потом важно кивает:

— Думаю, вполне.

— Тогда — по рукам?

— По рукам! Что требуется от меня?

— Что всегда предшествует появлению нового товара?

— Реклама?

— Умничка!

— Ты собираешься меня… продавать?

— Не тебя и не продавать. Просто показать всем, что ты есть, и что ты кое-что умеешь. Что-нибудь зрелищное и яркое, запоминающееся… Для солидных исследований нужны деньги, и большие деньги, а для этого надо собою заинтересовать того, у кого такие деньги имеются… Ну как, сможешь сбацать что-нибудь этакое?

— Хорошо… — тянет Воображала задумчиво. Внезапно глаза ее расширяются, Улыбка становится хитрой и довольн6й.

— Хорошо! — Повторяет она решительно с мстительным злорадством, — Я, пожалуй, сделаю одну штуку. Очень красивую штуку… Я ее уже делала как-то раз, но тогда мне не дали довести ее до конца…

Она откидывается на спинку прозрачного кресла, разминает кисти рук. Врач вскакивает, оглядывает темное помещение кафе, морщится, нервно ломает пальцы:

— Не здесь… Давай там… На улице!

Напряжение в его голосе возрастает. Он хватает ее за руку и почти силой выволакивает из-под навеса. Это выглядело бы грубо, если бы не умоляющий голос:

— Ну давай, пожалуйста! Только, чтобы это было красиво и мощно! Ты уж постарайся!

Вечерний проспект с односторонним движением. В сиреневых сумерках ярко сияет рекламный щит у остановки троллейбуса на противоположной стороне. На самой остановке — кучка народу, человек семь-восемь. Прохожих немного, все спешат. Пара черных удлиненных машин стоит у тротуара за остановкой, в их зеркальных стеклах отражаются скользящие мимо автомобили. Между их черными скошенными боками на низеньком поребрике сидит оборванный подросток с сигаретой в грязных пальцах.

— Я постараюсь… — говорит Воображала и смыкает кончики пальцев. Улыбка у нее сейчас отстраненная, словно думает она о чем-то своем, голова склонена набок. Разведя руки, она растягивает голубовато-оранжевые светящиеся нити — они ярко горят в незаметно наступивших сумерках и чуть потрескивают случайными искрами. Скрутив резким движением кистей рук эти нити в яркий жгут, Воображала ловко цепляет его зубами и, скосив на врача насмешливый взгляд, рывком головы перекусывает-обрывает. Теперь с ее пальцев свисают неровные обрывки, они качаются, мерцают, сплетаются, удлиняются, подчиняясь малейшим движениям пальцев, вяжут ажурное светящееся кружево. Кружево разрастается, вскипает пенными волнами, закручивается в спиральные вихри и вдруг взрывается с легким хлопком.

В первый момент после яростно-ослепительного кипения кажется, что все кончилось. Но глаза привыкают, и становится ясно, что это не так. Огненный шквал не исчез, он просто растекся, размазался, растворился в сиреневых сумерках. Полупрозрачные стены домов полны мерцающими огнями, пылают контуры фонарей, из-под колес спешащих мимо машин разлетаются волны огня и огнем горят следы немногочисленных прохожих. По небу беззвучными всполохами растекаются полосы северного сияния, на ветках деревьев, антеннах и ажурных прутьях балконных перил переливаются огни Святого Эльма.