Воронье царство (СИ) - "Ifreane"

— Так зачем развязывать таламийцам руки? Пока он твой пленник, они будут сидеть покорно за твоей спиной, а прерванный царский род — лишь повод для самоуправства, — Хальвард мало что понимал в политике и не был уверен, есть ли вообще смысл в его словах, но промолчать не мог. — Отдай жрецам на воспитание. От живого, верного тебе и твоему богу наследника будет куда больше пользы.

Вскинув брови, Корвус в изумлении уставился на Хальварда и тут же расплылся в широкой улыбке, казалось, еще чуть — и царь рассмеется над его многоречием.

— Ладно, — неожиданно согласился он. — Будь по-твоему. Раун, подбери мальчишке наставника и проследи, чтобы он отчетливо уяснил, какая вера поможет ему выжить.

Раунхильд, кажется, удивленный не меньше своего царя, кивнул и подошел было к богато одетому мальцу, но Корвус одернул его:

— Нет, не этот, — и указал на темнокурого слугу. — Невен, верно? Я достаточно насмотрелся на портреты в кабинете твоего покойного отца.

Мальчик пристыженно опустил голову, словно его поймали за невинной шалостью.

— Остальных вздернуть, — и прежде, чем Хальвард успел открыть рот, Корвус строго пресек его возражение, переменившись в лице: — Великодушие на сегодня исчерпано.

Этот тон подействовал на Хальварда похлеще ледяной воды, отрезвил да напомнил, кто перед ним находится. Сжав в бессильной ярости кулаки, Халь промолчал и отвел взгляд. Раунхильд помог подняться царевичу, переодетому слугой, и, успокаивающе приобняв за плечи, увел, в то время, как солдаты поволокли его спутников к широкому дубу за лагерем. Может, белокурый мальчик изначально и понимал, что может погибнуть за своего господина, но, судя по глубокому недоумению и болезненному разочарованию в блестящих глазах, надежда выжить вместо него уже успела поселиться в юном сердце.

— Тебе здесь не на что смотреть, — сухо проговорил Корвус. — Ступай.

Хальвард повиновался. Ушел поглубже в бивак, дабы не было ни шанса услышать детский крик. Сейчас бы отвлечься, заняться конем после долгого перехода, получить фураж да провиант на грядущий день, но «гостю» царя солдатские заботы были без надобности. Потому Хальвард уселся на свободное бревно недалеко от одного из костров и с тяжелой от дум головой уставился на языки пламени. Гнило, но ведь и уйти не уйдешь, хотя никто не держит. Доверие ли это Корвуса к брату иль его самоуверенность, но после того дня, как расчистили завал, и снаряжение не забирают, и у полога больше никто не дежурит. А ощущение, будто все равно привязан.

— Держи, — услышал Халь над ухом и увидел перед глазами глиняную чарку.

— Крепкое?

— Крепче в этом лагере не найдешь, — ответил Раунхильд и устроился рядом. — Не принимал бы ты все так близко к сердцу, Хальвард. Не забывай, это война.

— На войне не должны страдать дети.

— Так уж получается, что им всегда больше остальных достается. Всех не спасти, научись довольствоваться тем, что есть. Ты сегодня помог сохранить жизнь одному ребенку. И родной край уберег. Не так уж и мало выходит.

— А чувство, словно получил подачку, — угрюмо ответил Хальвард и сделал большой глоток. В нос ударил горький запах трав, горло обожгло, и по телу растеклось дурманящее тепло. — Ох, и правда крепкое.

— Это не в его духе, — покачал головой Раунхильд. — Делать подачки. Он нуждается в тебе, Хальвард, пусть никогда и не скажет этого вслух.

— Для чего?

Раунхильд пожал плечами:

— Ты единственная его связь с прошлым. Единственный, кто знал его… другим, — жрец глотнул из своей чашки, звонко цокнув по ней оперенными браслетами. — К тому же, мне думается, младший брат всегда будет видеть в старшем защитника, сколько бы зим ни прошло.

— Он и правда обо мне рассказывал?

— Да, — кивнул Раунхильд. — В детстве Корвус много о тебе говорил.

— Ты знаешь его так давно? — удивился Хальвард, неожиданно для себя ощутив неловкий укол, сродни ревности.

— Ну, как давно. Нам было по десять, когда познакомились. Дружили пару зим. Потом я принял жречество, а Корвус выбрал, скажем так, иное ремесло, и наши пути надолго разошлись.

— А говоришь, я единственный, кто его знал другим, — не успела чарка опустеть, как тут же оказалась наполненной до краев из поясного бурдюка.

— Так и есть. Корвус, которого я знаю, уже с детства был язва язвой, — усмехнулся в бороду жрец.

— Почему же ты ему служишь?

— Помимо того, что он мой царь и ставленник моего бога? — Раунхильд вопросительно склонил голову набок. — Даже не знаю, что и сказать. Так вышло. К тому же, я тебе говорил, проиграй он — это нас всех коснется.

— Но неужели его методы тебя не пугают? — не унимался Халь. — Мужик-то ты, вроде, не злой…

— Хальвард, позволь напомнить: я — старший жрец, — неожиданно жестко ответил Раунхильд. — Я провожу для Корвуса массу ритуалов, в том числе и жертвоприношения. Я, может, и не злой, но руки и совесть у меня в крови не меньше.

Неприятный холодок прошелся по спине солдата. Но хмель позволил быстро отогнать дурные мысли, в конце концов никто не требовал относиться к Раунхильду, как к приятелю.

— И как же ваши пути пересеклись вновь? — решил вернуться к другой теме Хальвард.

— Бог-Ворон направил меня к нему, зим девять назад, — поддержал его затею Раунхильд, смягчившись.

— Это он вот так направляет каждого жреца?

— Нет. Честно, до Ривана, если он не лгал, я был единственным.

— Он обманывать-то, по-моему, не умел, так, лишь зубы заговаривать, — пробурчал себе под нос солдат. От упоминания молодого жреца стало не легче. — Только что от этого теперь толку. Лучше бы ваш бог его в Котлы направил.

— Что правда, то правда.

— Поселение подле Высограда, — вдруг догадался Хальвард, — это Корвус за жрецами собрался?

— Угу, — отозвался Раунхильд.

— Неужто нужно еще больше?

— Нужен еще один.

— То есть? — не понял Халь.

Раунхильд неожиданно понурился и принялся вертеть кружку в руках.

— Корвус ищет определенного жреца. Обещанного Богом-Вороном. Того, кому предначертано дойти с ним до самого конца.

Хальвард едва не ляпнул, что все это звучит, как предсказания базарной шарлатанки, но вид осуровевшего жреца отбил желание язвить.

— И это не ты? После всего, на что ты пошел ради него?

— Нет, не я, — Раунхильд залпом осушил кружку и поднялся на ноги. — И я каждый день готов благодарить своего бога за это. Доброй ночи, Хальвард.

— Доброй, Раунхильд, — растерянно ответил солдат ему вслед. — Да разве уснешь тут…

========== 22. Шаг ==========

— Позвольте у вас его украсть.

— Разумеется, моя госпожа, — Амма, неумело скрывая недовольство, натянуто улыбнулась и отпустила своего воспитанника.

Тонкие девичьи руки тут же обвили его локоть, увлекая за собой прочь от нудной светской беседы.

— Ты моя спасительница, — вкрадчиво проговорил Корвус, склонившись к самому уху миниатюрной девушки.

Та горделиво вскинула подбородок и одарила Корвуса озорной улыбкой:

— Я подумала, что у нас есть немного времени перед испытанием.

— Для тебя — сколько угодно.

Ида залилась ярким румянцем и игриво поправила непослушный белокурый локон, сбежавший из строгой прически. Едва ли повернулся бы язык назвать ее красавицей — блеклые брови и ресницы слабо различались на светлом лице, а тонкий носик плохо уживался с по-детски припухлыми щеками — но очарования ей было не занимать. К тому же, с возрастом этот нежный зимний цветок еще мог расцвести в нечто особенное, на радость своим фаворитам и будущему мужу, кого бы ни выбрали для нее отец и братья.

Натянув личину благонравности, Ида повела Корвуса под многочисленными беззастенчивыми взглядами разношерстной знати к одному из расположенных по углам парадного зала альковов. Надо признать, держалась она достойно, как и подобает истинной хозяйке положения — если царевна желает прогуливаться на приеме под руку с худородным заклинателем, значит, она имеет на это полное право.