Самое главное приключение - Джон Тэйн

На полпути между кроваво-красным льдом и малиновым облачным сводом устремленные вниз конусы красного пламени остановились, зависнув в воздухе и ревя, как десять тысяч доменных печей. Затем с грохочущим эхом бесчисленные багровые языки удлинились, ринулись к колодцам и с последним сотрясшим землю раскатом грома исчезли.

Хотя дневной свет все еще пробивался сквозь высокую серую пелену тумана, отряд, ослепленный последним нисходящим потоком огня, ничего не видел. Ошеломленные и дрожащие, люди поднялись на ноги. Постепенно зрение вернулось. Не говоря ни слова, Андерсон взглянул на свой компас и повел партию дальше. Они были слишком придавлены самим масштабом увиденного, чтобы пытаться это осмыслить. Их гнал вперед один только инстинкт самосохранения.

Они прошли чуть меньше мили, когда подземный гром вновь сотряс лед у них под ногами. Тогда они впервые вспомнили свое ночное бдение на палубе «Эдит» и периодическое свечение далеких облаков, повторявшееся каждые тринадцать с половиной минут.

Для безопасности они снова прижались друг к другу на льду. Скважины вновь поглотили воздух с поверхности, но со значительно меньшей силой. Очевидно, первоначальное возмущение служило топливом для последующих вспышек. И снова пронзительный свист из бесчисленных колодцев возвестил о приближении огней, и голубые конусы опять загорелись под массивной облачной крышей, чтобы после зависнуть в багровом пламени перед последним стремительным погружением во тьму колодцев.

Задолго до того, как путешественники вырвались из ловушки, их настигла ночь. Задыхаясь, они бежали вперед во время каждого перерыва, а бушующее пламя и багровое зарево то и дело освещали ледяное запустение, похожее на замерзший ад. Когда пламя исчезло, и воздух вокруг них превратился в черный колодец, они остановились, затаив дыхание от страха, и быстрые толчки льда сотрясали их мозг, а свирепые вихри вцеплялись в их тела, чтобы швырнуть их в бездонные ямы огня.

Весь облачный свод над громадным ледяным ущельем был увешан тысячами конусов синего пламени

Пятидесятый мрачный фейерверк был не менее ужасным, чем первый. Вихри могли в любой момент подхватить скорченные тела людей и обречь их всех на ужасную смерть. Обычное мужество, закаленное долгой привычкой противостоять банальным опасностям человеческого существования, ничем не могло им помочь. Они не были готовы к этой пытке и могли только с дрожью встречать ее дьявольские повторения.

К рассвету они все еще падали на лед или слепо брели вперед, повинуясь инстинкту. Они понятия не имели, сколько миль преодолели за ночь. Они могли находиться в двух или двадцати милях от сравнительного рая ледяного запустения между ними и кораблем.

Наконец забрезжил свет, температура постепенно повысилась, и нависшая над ними тяжелая пелена начала медленно опускаться. Новый ужас охватил их, когда ледяной туман закружился внизу, окутав отряд непроницаемой серостью. Теперь приходилось шаг за шагом нащупывать путь вперед. Поспешность означала бы смерть в колодцах, которые со сводящей с ума регулярностью продолжали выбрасывать вверх столбы нисходящего пламени. Окоченевшие от холода и одурманенные усталостью, путники все же испытывали чувство благоговения перед таинственной красотой адского сна, когда багровые конусы пламени, сиявшие сквозь туман дымными млечно-красными опалами, на долю секунды зависали над колодцами и падали затем в бездну.

Через три часа после рассвета в последний раз загрохотал лед, и колодцы устало загудели. Пламени не было — словно какой-то титан, прикованный цепью под скалой, испустил свой последний тлеющий вздох. По крайней мере, на этот день странный ужас закончился.

Еще четыре часа, в невыносимых страданиях, путешественники пробирались ощупью сквозь пронизывающий холод мертвого тумана. Только необходимые предостерегающие слова капитана. обходящего разверстые колодцы, нарушали их ошеломленное молчание.

Наконец они почувствовали, что взбираются в гору. Они выбрались из ада. Доведя свои измученные тела до предела выносливости, они, тяжело дыша, поднялись по длинному склону. Два часа спустя они бросились на лед, подставив лица великолепному солнечному свету.

Полчаса они лежали в тишине, купаясь в небесном свете. Тепло их тел растопило лед, одежда намокла в ледяной воде. Помимо своей волн они заснули.

— Мы не можем оставаться здесь, — через некоторое время сказал Андерсон, поднимаясь на ноги. — Проснитесь, все. Мы должны идти — и верить, что Бронсон найдет нас.

Капитан был прав. Спать даже на послеполуденном солнце, не прикрываясь ничем, кроме одежды, было почти верным самоубийством. Как автоматы. они двинулись за Андерсоном по ослепительным снежным полям, монотонно шагая до темноты. У измученной пятерки исследователей не было ни крошки еды. Не имея топлива, они не могли разморозить намерзший снег или лед. Кусочки льда, которые они сосали на пронизывающем холоде, чтобы утолить неистовую жажду, царапали горло и обжигали язык, причиняя нм изысканную пытку.

Не сбавляя шага, Андерсон уверенно продвигался вперед. Казалось, он не знал, что такое усталость. Трое мужчин упрямо следовали за ним. Хансен был невозмутим, словно на обычной вахте. Подпрыгивая, как бочонок, он катился прямо за Андерсоном, создавая прочную опору для цеплявшейся за него Эдит. Лейн шел следующим, отставая на несколько ярдов, а Дрейк, тихо ругаясь про себя, чтобы не упасть духом, замыкал шествие.

Глубочайшая темнота ранних утренних часов ничуть не сказалась на Андерсоне. Удивительно, что может выдержать человеческое тело, когда им движет непреклонный разум. Всю ночь, обезумев от жажды, отряд брел сквозь черный холод.

Рассвет застал их на марше.

— Кто-нибудь хочет отдохнуть? — прохрипел Андерсон треснувшими губами.

Эдит кивнула и осела на лед, где стояла. Мгновение спустя она уснула. Сняв куртку, Оле завернул в нее девушку и похлопал себя по бокам, чтобы согреться. Услышав протесты Дрейка и Лейна, также скинувших куртки, Оле ответил, что у него больше жира, чем у них обоих вместе взятых, и поэтому он лучше переносит заморозки.

Никто из мужчин не пытался уснуть. Они сидели на льду или топтались на месте, когда начинали коченеть.

— Отныне я буду носить свой спальный мешок на спине, — хрипло сказал капитан. — Черт бы побрал собак.

— Капитан Андерсон. — упрекнул его Оле.

— Она спит, идиот. Заткнись.

Беспокойно пошевелившись, Эдит перевернулась на бок. Внезапно она вздрогнула и села.

— О, мне ужасно стыдно, — воскликнула она, с трудом поднимаясь на ноги. — Как долго я спала?

— Пять минут, — благородно солгал Андерсон, и Дрейк кивнул.

— Мне показалось, что прошло пять секунд, — вздохнула Эдит. Потом она заметила на себе куртку Оле. — О, Оле, как великодушно с вашей стороны, — воскликнула она, помогая ему надеть куртку. — Но вам не следовало этого делать. Я не ребенок.

— Ерунда, — запротестовал Оле.

— Совсем не ерунда, — ответила она. — Боже, как здесь холодно.

— Хорошо, — прохрипел Андерсон. —