Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

И без того неуклюжий, а на малом ходу и тем более плохо управляемый, броненосец продолжал движение, открыв ответный огонь, ориентируясь по направлению на вспышки.

Сигнальщики орали, что видят ещё одну мину, доклад домчал до мостика, команда до рулевых – «китайский питекантроп» потащило в сторону, уводя из-под ещё одного удара, и… заскрипело днищем, наползая на банку, застопорило.

В тусклом освещении, в тесных отсеках «трюмные» бились с поступлением забортной воды, откачивая, задраивая переборки. Пробоина оказалась неожиданно невелика, но успев потяжелеть на несколько тонн, старый, построенный ещё в восьмидесятых прошлого века корабль только плотнее засел на мели. Теперь стоял, усиленно коптил небо, и без того забункерованный мусорным углём, молотя винтами, пытаясь съехать в фарватерную глубину.

А ночь продолжало раздирать пальбой с острова, залпами орудий броненосца, периодически заставляя русских замолчать, чтобы через какое-то время снова вступать во взаимную перестрелку, подсвеченную медленно спадающими к воде осветительными ракетами.

Наконец, не без усилия подоспевшего портового буксира и утреннего прилива, застрявшее судно сумели стащить, но о выходе из гавани можно было забыть – к тому времени медленно наступал рассвет.

На месте недавнего ночного побоища торчали мачты откуда-то взявшегося, подвернувшегося под выстрелы парохода, с безвольно повисшим на гафеле «хиномару».

На русских батареях (если смотреть в бинокль) наблюдалась рабочая суета – готовились к новым баталиям. А из мористой дымки показались миноносцы японской брандвахты с сообщением… Впрочем, и выносные наблюдательные посты уже видели, как с зюйда прорисовываются силуэты русских кораблей.

Начался третий день боя за Талиеванский залив.

Телеграммы из штаба Рэнго Кантай стали поступать ещё четверо суток назад[32]. Затем следовали отменительные приказы и новые директивы… И дополнительные за подписью адмирала Того.

Вице-адмирал Катаока, пребывавший на борту устаревшего броненосца «Чин-иен» в гавани порта Дальний, получая эти непоследовательные распоряжения, осмелился предположить, что командующий проявляет неуверенность, как минимум неадекватно оценивая обстановку, либо же сам получает противоречивые данные. Отчего и происходит такая путаница в решениях.

Для блокады с моря русской крепости (с уходом порт-артурской эскадры) в распоряжении Катаоки было достаточно сил: уже упомянутый броненосец «Чин-иен», бронированный старичок-«Фусо», тихоходные бронепалубные «Мацусима» и «Хасидате», китайский трофей «Сайен», несколько устаревших канонерок и большое количество миноносцев.

Против того, что имели на тот момент в Порт-Артуре русские, этого было достаточно… до тех пор пока не пришла эскадра Рожественского. По данным разведки, девять боевых вымпелов – четыре броненосца (два из которых считались новейшими) и пять крейсеров.

А намерения русского оппонента для Катаоки лежали на виду: всяческое выдавливание японского флота с занимаемых позиций, деблокада Порт-Артура, как и всего Квантуна, в свою очередь прерывая прямое снабжение экспедиционных сил Японии с моря.

В таких условиях, учитывая, чем располагал Катаока в зоне эскалации, полноценно он мог совершать лишь ночные набеговые операции миноносцами.

На суше ситуация для Японии также складывалась крайне неудачно.

Русские возвращали утраченное, одержав победу под Лаоляном, их войска под командованием Гриппенберга тяжело, но упорно двигались к Вафангоу. Командующий японскими сухопутными силами в Маньчжурии бил тревогу, торопя генерала Ноги… Теперь всё решалось – сможет ли его 3-я армия в кратчайший срок взять штурмом Порт-Артур.

Из штаба в Токио, из Сасебо от Хэйхатиро Того пришли категорические приказы: силам флота у Квантуна удержать порт Дальний, где складировались тылы и основной обоз японских экспедиционных сил. При этом вице-адмирал Катаока особо обратил внимание на то, что командующий не упомянул о времени, как и вообще о факте подхода каких-либо морских подкреплений для противопоставления броненосцам Рожественского. Из чего сделал неутешительный вывод: при любом раскладе и исходе на суше, в свете поставленной ему задачи, практически все его корабли, базирующиеся у Дальнего (кроме, пожалуй, миноносцев), были обречены.

Угроза представлялась более чем очевидной, однако японский адмирал ещё надеялся на ставшую привычной пассивность русских на море. И в какой-то мере рассчитывал на комбинированную защиту артиллерии своих кораблей и минных заграждений, как в заливе Талиенван у Дальнего, так и у оперативной стоянки флота у Эллиотов.

В то же время он прекрасно понимал несостоятельность всей его плавучей артиллерии против современных, первоклассных броненосцев.

– Семь дней, – категорично пообещал он генералу Ноги при встрече на оперативном совещании, – русские долго седлают… или как они говорят, запрягают. И долго раскачиваются. Активные их действия я жду суток через трое. А там, как боги соблаговолят.

Корабли Рожественского появились у островов Сан-шан-тау, что лежали на входе в Талиенванский залив, уже буквально на следующие сутки после прибытия эскадры в Порт-Артур.

Зиновий Петрович своим преимуществом воспользовался в полной мере, взявшись за дело по-хозяйски. Первым делом заручился приоритетной поддержкой Петербурга, где государь император вставил личный «втык» Стесселю. Иначе бы тот тянул волокиту, всенепременно затеяв чествование прихода героя-флотоводца, с торжествами, молебнами и прочими банкетами.

Впрочем, японцы не дали – на следующий же день после того, как уже ославленные (выкрашенные камуфлирующими пятнами и полосами) корабли бросили якоря в порт-артурской гавани, предприняли остервенелый банзай-штурм…

Отбитый…

Новый штурм – опять отбитый.

И снова атаки… обстрелы… атаки. Безуспешные, очень жертвенные и кровавые.

– Чует супостат, что конец ему теперь! – «Ужаленный по первое число» монаршьими телеграммами за недавнее нытьё, прекрасно понимая, что в войне наметился перелом, да ещё ввиду прибытия ставленника и, как поговаривали, любимчика императора, Стессель держался браво, видом придурковатым и льстивым. – Нынче, как Адмирал Арктики станет хозяином на море, то и мы, защитники крепости, с божьей помощью одолеем врага!

Рожественский, успев порядком «просолиться и пропахнуть порохом», глядя на всё это «представление», особенно помня-зная, что генерал бездарно сдал крепость, едва скрывал своё презрение. Возможно, сюда примешивалось и традиционное отношение флотских к сухопутным.

Однако позже насмотревшись на порт, на уныло стоящие у причалов суда, заметив разрушения от осадных орудий противника, окинув безрадостные пейзажи тяжёлых военных будней, немного попустил. Смягчившись, но не оправдывая.

Оправдывая себя: «Я-то попал в плен исключительно в ранении и бессилии. Но какое счастье, что позора Цусимы не случилось».

И, наверное, впервые искренне мысленно поблагодарил пришельцев из будущего, что, чёрт возьми, этого позора не случилось!

Теребил дешифровку из ставки императора с предупреждением, что на борту «Лены» будет беглец с «Ямала», дав себе зарок не быть к тому слишком строгим. Дословно повторив строчки из телеграммы:

– Пусть и дезертир, но «дезертир на войну». Бог ему судья.

Так или иначе, с начальником сухопутной обороны крепости на любезности Зиновий Петрович не растрачивался, а торжественный приём плавно перевёл в штабное совещание. Практически с ходу и немедленно объявил о своих планах, выставив сухопутному командованию требование: «…посему для завладения Талиеванским заливом и дальнейшего изгнания японца из порта Дальнего потребно нам два батальона десантной команды».

Стессель не видел повода для отказа – угроза неприятельского десанта с моря теперь отпадала, и личного состава в крепости было предостаточно. Лишь попросил поддержать оборону огнём с кораблей, ввиду особого напора японцев. Зиновий Петрович отдал соответствующие распоряжения.