Мистер Аркадин - Орсон Уэллс

Моментальный снимок может иной раз запечатлеть некие тайные оттенки выражения, которые никогда не появились бы на художественном фото. В ярких лучах лампы, осветивших его лицо снизу, я успел лучше разглядеть Аркадина, чем он меня. Да он на меня и не смотрел. Его глаза были прикованы к Райне; я с тайным и болезненным удовлетворением заметил, что он страдает. Но голос его был, как обычно, спокоен и холоден.

— Райна, что ты делаешь в комнате этого человека?

Она слегка побледнела, а может, на лицо ее упал луч света или такой она стала еще в коридоре. Все равно, ничем больше она себя не выдала.

— Это мне следует задать такой вопрос. Что ты здесь делаешь? Только не говори, что заранее узнал о том. что я здесь буду. Я и сама об этом не знала.

Долго ли она обдумывала свой шаг? Или случайно прослышала, что я в Нью-Йорке, и нашла мой адрес?

— Мне нужно кое-что обсудить с ван Страттеном.

Однако было ясно, что меня не собираются включать в число активных участников этой сцены и что мне отводится скромная роль статиста.

— Обсудить, — повторила Райна. Голос ее звучал громко, но хрипловато. — Ты дал мне слово, что если это случится…

Он перебил ее, и за броней самоконтроля, которым он обуздывал себя, я услышал ярость:

— Но и он дал мне слово не встречаться с тобой.

Было заметно, как мысли чередой промчались в голове Райны, одна за другой отразившись на ее лице фантастическими тенями. Сначала на нем мелькнула радость. Значит, подумалось ей, я не по своей воле исчез из ее жизни. Но тут же явилось новое соображение. Я дал слово отцу. Почему? Как ему удалось навязать мне свою волю? Ответ, увы, был слишком прост, и он мог разрушить все, что нас связывало. Он заплатил мне, и я предал Райну.

— Сколько? — сухо спросила она.

Она повернулась ко мне. Ее жакет, отделанный мехом, все еще был расстегнут, и под ним виднелось облегающее платье. Она, которая только что была так близка мне, что ее дыхание смешивалось с моим, теперь, ослепленная безжалостным презрением униженной женщины, враз отдалилась от меня.

Аркадин хотел было что-то сказать, но теперь его не принимали в расчет.

— Я задала вопрос, — повторила Райна, резко выговаривая слова, — сколько?

Есть какое-то непостижимое наслаждение, как в горькой сладости манго, в растравлении собственного стыда.

Я назвал цифру.

— Пятьдесят тысяч долларов.

И тут меня обуяла ярость — как будто наконец до меня дошло, что происходит, и я бросился сломя голову вперед, не заботясь о ловушках, которые расставил мне Аркадин, и не пытаясь скрыть своих чувств.

— Ты хотела правды. Вот она. Вряд ли она тебя удивит. Ведь ты сама только что призналась, что никогда не верила мне.

Потом я накинулся на Аркадина. как маленькая выведенная из себя собачонка на огромного невозмутимого пса.

— А вы зря разыгрываете передо мной мелодраму — отец, находящий свое невинное дитя в спальне соблазнителя. Это не я ее сюда завел. Она сама меня разыскала. И в ваше отсутствие ей здесь ничего не грозило…

В этот невероятный момент зазвонил телефон. Портье хотел узнать, к какому часу выносить багаж.

— К тому же у меня нет на вас обоих времени. Я уезжаю. Нынче вечером. По делу. По делу, которое может вас. мистер Аркадин, весьма заинтересовать.

Вечно я чересчур много болтаю. Мать мне всегда об этом говорила. Я лишаюсь своих преимуществ, выбалтывая их, я перегоняю свою энергию в пустые всплески эмоций. И осознаю все это слишком поздно.

Это одна из сторон незрелости моего характера. Вот и сейчас я дико размахивал руками и расшвыривал свои чемоданы перед Аркадиным, все так же стоявшим у камина, сложенного из красного кирпича, и Райной. неподвижно прислонившейся к двери. Мне хотелось завершить эту сцену эффектным уходом, как в кино. Но вместо этого пришлось пойти в ванную, чтобы забрать зубную щетку, бритву и шлепанцы, а потом застегнуть длинную молнию на портпледе. Пальцы мои дрожали, и я дважды спотыкался о табурет, стоявший возле радиоприемника.

— Пятьдесят тысяч долларов, — низким голосом повторила Райна.

Она повторяла эту цифру ради собственною удовольствия. До меня вдруг дошло, что для нее эта сумма смехотворно мала, и я покраснел. Она презирала меня не за саму сделку, а за цену, которую я назначил за нашу любовь. В конце концов, она была мисс Аркадин. И оценивала людей в своем масштабе мер, в долларах.

— Да, — сказал Аркадин с оскорбительным равнодушием. — Большего он не стоил.

Ну, это уж слишком. На меня сразу сошло спокойствие. Я сунул в чемодан вещи, которые держал в руках. Но в глубине души у меня кипело.

— Верно. Я больше не стою. А вы, мистер Аркадин? Какова ваша цена? Двести тысяч швейцарских франков?

Аркадин не шевельнулся, но Райна подошла ближе и стала между нами. Она была нашей ставкой в игре. Я махнул было рукой, чтобы она отошла в сторону, но тут поймал выражение ее глаз. Очень заинтересованное. Ей нравилось, что я наконец-то начал действовать; в этой дикой игре не на жизнь, а на смерть, которую я вел с ее отцом, она готова была встать на мою сторону. Она хотела моей победы. И я ринулся в бой.

— Вот откуда пошло ваше баснословное богатство! Ты в курсе, Райна? С этих самых двухсот тысяч швейцарских франков!

Неожиданная смелость вдруг подвела меня. Я забыл, что хотел сказать. В Испании я видел, как матадоры теряют чувство страха под взглядами женщин. И тогда на второй или третьей атаке они попадают на рога, и спасения нет. Случалось, правда, и так, что их безумная отвага награждалась, у быка кончалось дыхание, и он сдавался.

Аркадин сделал выпад, недостойный его. и это выдало его смятение.

— Если вы надеетесь получить эти пятьдесят тысяч…

Боже, что за жалкий трюк для такого гиганта! Я не мог сдержать улыбку. В глазах Райны мелькнули разочарование и упрек. Но они были обращены не ко мне. К нему. Я не изменил своей дерзкой манеры.

— Послушайте. Аркадин. Мы заключили с вами сделку. Вы как будто имеете представление о том. как ведут себя в подобных случаях. И отлично знаете, что деньги есть деньги на любом языке. Мне необходима как раз эта сумма, чтобы развязаться с вами.

Я забавлялся, как жонглер, выполняющий сложный трюк и наслаждающийся собственным умением.

— Как вы считаете, я могу сделать предложение вашей дочери, не имея за душой ни цента? Эдак оно будет выглядеть, будто я охочусь за ее приданым.

Тут уж сдержанность изменила им обоим. У отца вырвался возглас негодования, а дочь с неподдельной детской радостью выкрикнула мое имя.

По правде, я никогда не думал жениться на Райне. Сама мысль об этом не приходила мне в голову, слишком она была безумной.

Такой парень, как я. И такая девушка, как она. Я бросил им эти слова просто так, для эффекта. Это была мулета матадора, развевающаяся перед носом Аркадина, от ярости лишившегося дара речи. И такое невозможное заявление получило поддержку. Как синьорита бросает на арену розу. Райна бросила мое имя. Краска начала заливать ее щеки. Клянусь, она расчувствовалась, как школьница. Она приняла это всерьез. Решила, что я могу на ней жениться. Ну а почему бы и нет? Она увлечена мной. Это несомненно. И я любил ее, клянусь Богом, любил. Я с ума сходил по ней; на все был готов ради нее. Единственное, чего я не мог, — это вновь потерять ее. Смешно. Все эти месяцы я лелеял в душе воспоминания о Райне. Не увядающие, не покидающие меня воспоминания. Но я не задумывался о будущем. Где-то на донышке души теплилась надежда на чудо. Например, на такую вот встречу, после которой я никогда не оставлю ее. И Аркадин ничего с этим не поделает. Все, что он мог, он уже сделал, показав ей секретное досье на желтой бумаге, на которое она почти не обратила внимания. Она потеряла меня — и отправилась искать. Она пришла ко мне. забыв про гордость, и, стоило мне протянуть руку, она упала в мою ладонь, как созревший плод. Бедный старый Аркадин, с его миллионами, его идеями, его властью. Все это не поможет ему. Я торжествовал, бросая вызов его неприступности, оскорбляя его за то ледяное презрение, которое он проявлял ко мне.

— Все говорит за то, что эти двести тысяч швейцарских франков, ваш первоначальный капитал, был добыт нечестным путем. Вскоре я надеюсь раскрыть секрет вашей блистательной карьеры, и как знать, может, узнав рецепт, и сам сделаюсь Аркадиным.

Медленно, хотя в комнате было тепло. Райна завернулась в свой мех. Выражение лица ее было твердое и изучающее, как тог да, когда она наблюдала процессию кающихся в Сан-Тирсо.

— Ты слышала, Райна? — тяжело уронил Аркадин. В его глухом голосе мне слышалось признание собственного поражения. — И ты любила этого человека. Грязный шантажист.

И как только он еще недавно мог производить на меня такое грандиозное впечатление! Я чувствовал себя Давидом, сражающимся с Голиафом, которого неминуемо ждет поражение. Райна покачала головой.