Под розой - Мария Эрнестам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как завлечь мужчину в расставленную для него ловушку? Я могла размышлять на эту тему сколь угодно долго, но у меня не было никакого опыта общения с противоположным полом. Папа и Пиковый Король были единственными мужчинами, которые что-то значили для меня, и они любили меня такой, какая я есть, без всяких ухищрений с моей стороны. Но мои одноклассницы уже начали пользоваться косметикой и носить откровенные наряды. На уроках они шептались о какой-то новой лондонской моде, которой увлекалась и моя мама, и однажды одна из них пришла в школу с черными как сажа ресницами, синими тенями и челкой, закрывавшей один глаз. Наши мальчики ее, естественно, высмеяли, но через неделю у нее появился бойфренд из соседней школы. Доказательств этому не было, но слухи роились в классе, как мухи перед дождем, и все чувствовали, что вот-вот разразится буря. Кто-то из моих сверстников повзрослел раньше, кто-то еще оставался ребенком: нас можно было сравнить с ведром персиков, в котором есть зеленые, желтые, оранжевые и красные, но все еще покрытые нежным пушком.
Я находилась где-то на промежуточной стадии между зеленым и красным. Грудь у меня выросла, и месячные начались, хоть и не регулярные. Но в остальном я все еще оставалась ребенком, и этот контраст делал меня весьма привлекательной. Моим главным достоинством по-прежнему были пышные золотисто-рыжие волосы, но я редко распускала их, чаще, даже не расчесывая, собирала в хвост.
Как-то вечером я лежала в постели и спрашивала у ушей Бустера совета, как вдруг до меня дошло, что сам Бустер и есть ответ на мой вопрос. Какая разница, кого приманивать — мужчину или собаку? И тому и другому нравится вкусная еда, и тот и другой любят гулять без поводка и ластятся, если их потрепать за загривок. Если применить к Бьёрну ту же тактику, что и к Бустеру, результат будет примерно такой же. У меня больше не было необходимости тренироваться на пауках и улитках — я уже научилась управлять своим страхом и не боялась людей так сильно, как когда-то Бустера.
В тот раз испытала свой метод на таксе Ульссонов. Теперь мне тоже нужен был подопытный кролик. После долгих раздумий мой выбор пал на одноклассника Калле, в нем я почувствовала ту же неуверенность и прикрытую бравадой потребность в ласке, что была и в Бьёрне. Я подозревала, что и Калле и Бьёрн нуждались скорее в дружбе, чем в любви, но были не против свободного секса, чтобы подсластить эту самую дружбу.
Я стала аккуратно причесываться и время от времени подходила к Калле, чтобы задать вопрос по математике или поболтать про школьные дела. Он быстро усек, что я хочу познакомиться с ним поближе. Еще несколько душевных разговоров, и меня пригласили на чай под предлогом сложного домашнего задания.
Затем последовали новые свидания, на которых мы открывали друг другу чувства и мысли: он — искренне, я — строго отмеренными дозами. У меня уже был опыт фильтрации воды. Мне пришлось выслушать все, что накопилось у Калле на душе. У него был строгий отец, который требовал, чтобы Калле был отличником в школе и добивался лучших результатов в спорте. Через некоторое время я поняла, что Калле созрел: при виде меня у него загорались глаза, точь-в-точь, как у таксы Ульссонов, когда я приходила к ним с куском колбасы в кармане.
— Ты такая необыкновенная, — сказал Калле как-то раз после чашки чая и, осторожно подняв руку, погладил золотистый локон, упавший мне на лоб.
Мне стало не по себе — как когда Жокей впервые лизнул мои пальцы. Если тогда я чувствовала острые зубы пса, то сейчас видела, что за невинным жестом Калле кроется опасность. Но именно этого я и добивалась. Я довела дело до черты, которую не собиралась переступать. Только он еще этого не знал.
Это произошло однажды вечером, когда мы возвращались из кино, где посмотрели легкую комедию. Мы решили срезать обратный путь и пройти через парк. И внезапно обнаружили, что совершенно одни. Деревья стояли по-зимнему голые, снег мерцал в темноте, на нас были плотные куртки, шапки, шарфы и варежки. Я помню, как меня осенило: я взяла немного снега в ладони, слепила снежок и бросила его Калле прямо в лицо. Тот ругался и отплевывался, но скоро мы уже, хохоча, бросали друг в друга снегом. Мы боролись, пытаясь запихнуть его друг другу за воротник, пока не свалились в сугроб и… И замерли: я снизу, Калле на мне. Его разгоряченное лицо было в сантиметре от моего.
Стало необычайно тихо. Снег заглушал любые звуки. И вдруг меня как скальпелем резануло воспоминание о том, как мы с Бриттой лежали рядышком на снегу и лепили ангелов. Шапка у меня сползла, я лежала плашмя на мягком холодном снегу, и Калле был совсем рядом. И тут все произошло. Когда мягкое прикасается к мягкому, когда вкус одного смешивается со вкусом другого. Я чувствовала все это, но не осознавала, потому что часть меня отделилась от тела и витала где-то высоко, анализируя мои чувства, в то время как другая оставалась лежать на снегу. Ощущения говорили мне, что все это вовсе не так уж противно. Но разумом я отметила, что Калле становится все более требовательным, что его руки лезут ко мне под куртку, что он грубо трется об меня всем телом.
— Если бы Бог хотел, чтобы мы занялись любовью, он бы сделал так, чтобы на дворе было лето, — сказал Калле, и сейчас эти слова кажутся мне очень красивыми, даже поэтичными, а главное, искренними.
Но тогда происходящее вдруг показалось мне нелепым. Я вырвалась из его объятий, вскочила, оттряхнула снег с одежды и сказала, что мне пора домой. Я заметила, что он обиделся, и заставила себя обнять его на прощание. Он не спросил, можно ли зайти ко мне, видимо, решил дождаться более подходящего случая.
Но такой случай ему не представился. На следующий день я выбросила его из головы, как трофей, который, будучи завоеван, теряет всякую привлекательность. Калле пытался наладить отношения, звонил и писал мне, хотел объясниться, но я отвечала молчанием. В конце концов, он сдался, но его глаза продолжали преследовать меня во сне еще много лет. Я и сейчас временами вижу их перед собой. Особенно ярки эти воспоминания, когда падает первый снег. Калле дал мне понять, что совесть, словно паутина, оплетает нас внутри, и от нее невозможно избавиться. А еще я узнала, что со мной что-то не так, что проявления любви и нежности вызывают у меня отвращение, а это ненормально. Но в тот период, когда мы с Калле «встречались», мама уже ступила на тонкий канат, оставалось только его раскачать. Мне было не до угрызений совести.
— Когда мне плохо, я не могу изображать идеальную жену и мать и заботиться о вас, пойми! — выкрикнула она, когда я отважилась спросить, можно ли мне надеть кулон, подаренный бабушкой на день рождения. Он был очень красивый, и мама сразу же положила его в свою шкатулку, мотивировав свой поступок так: «Тебе все равно еще рано такое носить». Эта ссора отвлекла меня от мыслей о Калле и заставила заняться более важными делами.
Бьёрн рассказывал о своих путешествиях налегке, с одним рюкзаком, о дальних странах, о свободе, горных реках и злобных москитах. Поэтому я выбрала в качестве приманки не кружева и ленты, а свою юность и невинность — в прямом и переносном смысле. Я взяла в библиотеке книги об Азии и Южной Америке и об известных альпинистах, штурмовавших Эверест. Я раскопала кучу информации о походном снаряжении и надела джинсы, белую рубашку и платок на шею. В таком виде я была похожа на Джеймса Дина[3] в женском обличье.
Набрав номер маминой фирмы, чтобы попросить к телефону Бьёрна, я вдруг поняла, что не знаю его фамилии. Но секретарша оказалась на редкость расторопной:
— Наверно, вы имеете в виду Бьёрна Сунделина из отдела маркетинга. Я вас сейчас с ним соединю.
Сунделин. Эта фамилия показалась мне знакомой, и я тут же вспомнила о том дне, когда мамины друзья приехали к нам в гости, и мама сообщила всем, что мне наплевать, как я выгляжу. Вот, значит, как давно пребывает в нашей жизни этот Бьёрн. Наверное, это он подарил жене кольцо с бриллиантом на прошлое Рождество. А я и не подозревала, насколько давно и тесно мы с ним связаны. Что ж, пришла пора все изменить.
Рука у меня вспотела, но я заставила себя думать об улитках, и мой голос был спокоен и четок, когда Бьёрн взял трубку.
— Сунделин слушает, — сказал он.
— Это Ева, помните, дочь…
— Да-да, конечно. — Бьёрн одновременно удивился и обрадовался. Он никак не ожидал, что я сама ему позвоню. И уж конечно, не подозревал о цели моего звонка. Хотя наверняка побаивался, что я заговорю о его ночном визите ко мне в спальню. Я сразу пошла в атаку:
— Я собираюсь летом отправиться в путешествие с друзьями. Но не хочу разглядывать церкви в душных столицах. Я хочу на природу, лазить по горам, может быть, в Альпах… И вот я вспомнила, как вы, когда были у нас в гостях, рассказывали, что много путешествовал в юности, ездили в Непал… Я подумала, вы могли бы дать мне совет, что брать с собой в поездку.