Под розой - Мария Эрнестам

— Он уже второй раз на меня нападает. Мне четырнадцать лет, и я решила, что имею право преподать ему урок, который он не скоро забудет.

Теперь оба смотрели на меня в шоке.

— Он что-то тебе сделал? — спросил блондин, который до этого молчал.

— Он лапал меня за грудь. Это было отвратительно, — ответила я.

Врачи, не говоря ни слова, вышли и вернулись с носилками. Бьёрн зашевелился. Мужчины довольно грубо подняли его и опустили на носилки. Они прихватили его брюки и трусы, бросили их на тело Бьёрна и пошли к выходу. По дороге один обернулся и спросил, не отец ли мне этот мужчина. Когда я ответила: «Нет, это мамин коллега, он хотел у нас что-то забрать», они с облегчением кивнули. Я вышла с ними на улицу.

— Полагаю, ты не поедешь с нами в больницу, — сказал брюнет. Они погрузили Бьёрна в машину и закрыли дверцу. Потом брюнет повернулся ко мне: — Ты одна справишься? Может, хочешь с кем-то поговорить? Или нам позвонить твоим…

Я перебила его, сказав, что справлюсь сама. Он долго смотрел на меня. Потом криво улыбнулся:

— Я рад, что с тобой не случилось ничего плохого. Надо сказать, то, что ты сделала… я никогда не видел ничего подобного. И никогда это не забуду. Меня зовут Роланд. Позвони, если тебе понадобится помощь. Просто позвони в больницу и спроси Роланда. Если захочешь.

Он развернулся и пошел к машине.

7 июля

Прошлой ночью он снова меня навестил. Я ворочалась без сна и так устала, что едва почувствовала, как кто-то присел на край постели. Я открыла глаза — это был он, Пиковый Король, точно такой же, как всегда. Я постарела, а он нет. Теперь мы стояли на одной ступеньке лестницы, ведущей вниз. Свен похрапывал рядом со мной, и в темноте Пиковый Король казался тенью, мрачным созданием, сливавшимся с ночью.

— Ты нервничаешь, Ева, — сказал он так нежно, что у меня навернулись слезы.

— Да, я нервничаю, но не знаю, из-за чего, — ответила я.

— Ты выкапываешь свои розы, вот что заставляет тебя нервничать, — произнес он и погладил меня по волосам.

— Я не выкапываю розы, я пишу о них, — возразила я.

— Розы можно выкопать разными способами, Ева. Даже словами. Я чувствую, что их корни уже видят свет. Свет — это хорошо. Но не для корней, Ева. Они растут в обратном направлении. Тебе это хорошо известно.

— Да, известно. Известно. Но я ничего не могу поделать. Я теряю контроль над собой, и это меня пугает.

— Нет, ты не теряешь над собой контроль, Ева. Никто не может его потерять, потому что его нет. Контроль — как паутина, Ева. Она выглядит прочной, она может вызывать отвращение, но стоит дунуть ветру — и ее как не бывало. Контроль… контроль подвластен только мне, но и я часто обманываюсь…

— Мне страшно.

— Нет, Ева, тебе не страшно. Она называла тебя трусихой, но ты такой никогда не была. Тот, кто видит в другом труса, сам запутался в паутине страха и не осознает, что это такое.

— А что такое страх?

— Страх — это боязнь совершать поступки, Ева.

— Я скучаю по тебе.

— Я тоже по тебе скучаю. Всегда скучал и всегда буду скучать. Ты же знаешь, я прихожу к тебе, когда только могу. И что когда-нибудь мы будем вместе. Навсегда. Тогда я приду и проглочу тебя, как кит, и ты будешь замаливать свои грехи у меня в утробе, пока я не выплюну тебя на пустынный берег за тысячи миль отсюда.

Потом он лег рядом со мной в постель. Я повернулась на бок, он обнял меня сзади, и я почувствовала запах моря и нагретых солнцем скал. Наверное, я заснула, потому что меня разбудил шум воды в ванной. Свен вышел оттуда и сказал, что во сне я разговаривала, несла какую-то чушь, но невозможно было разобрать ни слова.

— Я сидел рядом с тобой и говорил, что все в порядке, что тебе нечего бояться, но ты только бормотала что-то нечленораздельное. Что тебе снилось?

— Мне снилось, что ты хочешь выкопать мои розы. Видишь, до чего ты меня довел? Я уже и спать спокойно не могу, и наверняка умру раньше времени, — пробормотала я.

Свен ответил, что хватит уже о розах. В любом случае, он поговорит с Орном, а мне пора прекратить все эти глупости. Но я его больше не слушала: я внезапно поняла, что означал этот ночной визит.

— Мы должны поехать к Ирен. Я чувствую: с ней что-то случилось, — прошептала я, пытаясь одной рукой расчесать волосы, а другой почистить зубы.

Свен недоуменно уставился на меня.

— Ирен? Вчера она была живее всех живых, позвонила и устроила истерику. Так что я не думаю, что…

Не слушая его, я бросилась в спальню с испачканными зубной пастой губами и стала надевать первое, что попалось под руки. Свен встревоженно последовал за мной:

— Ева, что с тобой? Я не думаю, что произошло что-то серьезное. Хотя бы позавтракай. Не побежишь же ты на пустой…

— Свен! — Я бросилась к нему и схватила за плечи. — Послушай меня! Милый, милый Свен, поверь мне! Я уверена: что-то случилось! Одевайся и пойдем. Если я ошибаюсь, ты выскажешь мне все позже, а сейчас, прошу тебя, сделай, как я прошу.

Слава Богу, Свен достаточно умен, чтобы понять, когда я настроена серьезно, поэтому он без лишних слов оделся и пошел со мной к машине. У меня болел живот, во рту пересохло. Я выскочила из машины почти на ходу и бросилась к дому Ирен. Позвонила. Никто не открыл. Я попыталась отпереть замок запасным ключом. Свен помогал мне, но безрезультатно. Я стучала в дверь и заглядывала в окна, но ничего не было видно. Вероятно, Ирен закрылась на засов.

Свен пошел было к машине, чтобы съездить за Орном, местным мастером на все руки, но передумал и вернулся обратно, прихватив из багажника ящик с инструментами. Он сразу подошел к окну. Вставив отвертку в щель между рамой и стеной, надавил что есть сил. Он весь вспотел, пока давил, но под конец окно поддалось. По стеклу пошла трещина, щепки полетели во все стороны, но это неважно, все потом можно починить. Мне с трудом удалось забраться в окно. Я порезалась стеклом, но не обратила на это внимания. Я бросилась к входной двери, отодвинула засов и впустила Свена. Только тогда я почувствовала, как что-то теплое течет по руке, и увидела, что она вся в крови.

Я крикнула: «Ирен!» и бросилась осматривать комнаты. В кухне я увидела грязную кастрюлю, над ней вились мухи. Я заглянула в спальню — кровать была не застелена.

Тем временем Свен дошел до ванной и позвал меня. Я побежала туда, заглянула ему через плечо и увидела Ирен.

Она сидела на полу, прислонившись спиной к ванне. Глаза полуоткрыты, рот разинут, язык свисает наружу. На полу крови не было, значит, она не ударилась. Видимо, просто отключилась. Может быть, вчера вечером, может, ночью, а может, утром. Наверное, как раз тогда, когда Пиковый Король присел на мою постель.

Свен ушел к телефону, я слышала, как он вызывает «скорую». Я встала на колени перед Ирен и взяла ее за руку, потом дотронулась до щеки — холодной и влажной.

— Ирен. Это я, Ева. Ты меня слышишь? Слышишь?

Она не реагировала. Я погладила по щеке, удивляясь, какая та мягкая и гладкая, несмотря на возраст. Я сидела с Ирен до приезда «скорой». С профессиональной уверенностью в том, что все делают правильно, санитары уложили ее на носилки и увезли в больницу в соседнем городе. Я невольно вспомнила врача «скорой помощи» Роланда, который когда-то предлагал мне ему позвонить: интересно, он еще работает? Потом мы со Свеном сложили в косметичку расческу, мыло, очки и зубную щетку и пошли к машине. На первое время Ирен этого хватит, остальное можно будет подвезти потом.

Ее положили в отделение реанимации, и спустя некоторое время врачи сообщили, что у пациентки произошло кровоизлияние в мозг и левая сторона тела парализована. Спустя еще несколько часов Ирен перевели в отдельную палату. Я сидела рядом с ней и смотрела на бледное как полотно лицо и спутанные волосы, пока она не открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь, Ирен? Ты меня узнаешь? — спросила я.

Она открыла рот и промычала, с трудом ворочая языком: «А-а-а…»

Я видела, что она хочет что-то сказать, но ее всегда такой острый язычок теперь стал бесформенной массой. Мне вдруг пришло в голову, что вместо меня здесь должна была бы сидеть ее дочь. Я спросила, можно ли воспользоваться телефоном, и позвонила ей. По голосу дочери Ирен невозможно было определить, расстроена ли она случившимся, но она все же ответила, что заедет в больницу в течение дня.

— Будем надеяться, что Ирен тебя дождется, — сказала я и повесила трубку. Затем я позвонила Сюзанне. Она заметно расстроилась и тоже обещала приехать в больницу, как только сможет.

Больше мы ничего не могли сделать для Ирен и отправились домой. Там мы зажгли камин и наслаждались теплом и запахом древесины. Сюзанна позвонила и сообщила, что навестила Ирен: у той был испуганный вид, что не удивительно. Для того, кто никогда не сталкивался с тяжелой болезнью, ситуация кажется кошмарной. Для меня же она была просто печальной. Я привыкла скорее к боли, чем к радости. Интересно, как воспримет болезнь Ирен Эрик, мой младшенький. Она ему всегда нравилась. Наверное, потому что умела ладить с мужчинами и знала, когда их надо почесать за ушком.