Урок анатомии. Пражская оргия - Филип Рот

дней он обо всем забывал. И марихуана по вечерам не помогала. Вся его умственная деятельность уходила на то, как справиться с болью и как справиться с женщинами: он либо прикидывал, какие таблетки принять, либо продумывал расписание приходов и уходов, чтобы свести на нет вероятность столкновений.

Подушку ему подложили в банке. Он стоял в очереди, чтобы обналичить чек – наличные нужны были для Дайаниного пушера, – и старался терпеть, несмотря на то что жгло края левой лопатки, и тут его сзади легонько похлопал по плечу крохотный седовласый джентльмен с равномерно загоревшим лицом, выражавшим сочувствие. На нем было отличное двубортное серо-сизое пальто. Серо-сизую шляпу держала рука в перчатке. Серо-сизой, замшевой.

– Я знаю, как избавиться от такой штуки, – сказал он Цукерману, имея в виду ортопедический воротник. Легкий акцент со старой родины. Располагающая улыбка.

– Как?

– Подушка доктора Котлера. Избавляет от хронической боли, накапливающейся во время сна. На основании исследований доктора Котлера. Научно разработанная подушка, созданная специально для таких страдальцев. Плечи у вас широкие, шея длинная, и на обычной подушке нервы у вас защемляются, отсюда и боль. Плечи тоже? – спросил он. – И в руки переходит?

Цукерман кивнул. Боль везде.

– И рентген ничего не показывает? Травмы, аварии, ушибы? Так вот – ни с того ни с сего?

– Именно так.

– Все это накапливается во время сна. Доктор Котлер, когда это понял, сделал свою подушку. Его подушка поможет вам вернуться к жизни без боли. Двадцать долларов плюс доставка почтой. В комплекте атласная наволочка. Цвет – только синий.

– А вы, случайно, не отец доктора Котлера?

– Никогда не был женат. Чей я отец, мы никогда не узнаем. – Он достал из кармана пустой конверт и протянул его Цукерману. – Напишите свое имя и почтовый адрес. Я прослежу, чтобы завтра вам все выслали. Оплата наличными при получении.

Что ж, все остальное он перепробовал, а этот живенький старичок явно не имел в виду ничего плохого. Седые кудряшки, лицо цвета грецкого ореха, серо-сизые пальто и перчатки – он казался Цукерману персонажем из детской сказки, этакий престарелый еврей-эльф, огромные уши в форме сердечек, с отвисшими, как у Будды, мочками и глубокими – словно в них прорыли ходы мыши – ушными раковинами; нос для человека ростом по грудь Цукерману впечатляющей длины, нос, расширяющийся книзу, так что ноздри, каждая – мощной дугой, были почти скрыты широким тяжелым кончиком носа; а глаза – глаза вне времени, блестящие, карие глаза навыкате – такие видишь на фотографиях скрипачей-вундеркиндов трех лет от роду.

Старичок, наблюдая за тем, как Цукерман выводит свое имя, спросил:

– “Н” – как в “Натане”?

– Нет, – ответил Цукерман, – как в “нагрузке”.

– Ну конечно! Вы же тот самый молодой человек, который подарил мне столько веселых минут. Мне показалось, что это вы и есть, но я не был до конца уверен – на последнем вашем фото у вас было куда больше волос. – Он снял перчатку и протянул ему руку. – Я – доктор Котлер. Посторонним людям я этого не сообщаю. Но вы, Н. Цукерман, вы – не посторонний. Я много лет имел практику в Ньюарке, начинал задолго до вашего рождения. У меня был кабинет в отеле “Ривьера”, на углу Клинтон и Хай, еще до того, как его купил отец Дивайн[29].

– В “Ривьере”? – Цукерман расхохотался и на минутку забыл о лопатке. “Н” как в “ностальгии”. Действительно, персонаж детской сказки – его собственной. – В “Ривьере” мои родители провели свой медовый уикенд.

– Счастливчики! В те времена это был роскошный отель. Мой первый кабинет находился на Академи-стрит, рядом с редакцией “Ньюарк леджер”. Начинал я с прострелов у ребят из газеты, купил подержанный стол для обследований. У подружки комиссара пожарной команды был на той же улице магазинчик нижнего белья. У Майка Шумлина, брата театрального продюсера Германа Шумлина, были магазины “Джаптекс”. Так вы – наш писатель. Поскольку вы действуете обычно по принципу “Бей – беги”, я думал, что вы – как я, в весе петуха. Читал я вашу книгу. Честно признаться, первых пятисот пенисов мне совершенно хватило, но какие шлюзы вы открыли – на меня хлынул поток воспоминаний о молодости. На каждой странице что-то меня да цепляло. Вы упоминаете сад Лорел на Спрингфилд-авеню. Я ходил на третий в США бой Макса Шмелинга, его устраивал Ник Клайн в саду Лорел. В январе 1929 года. Его соперник, итальянец Корри, получил нокаут на второй минуте первого раунда. Все немцы Ньюарка там собрались – слышали бы вы их! В то лето я видел, как Уилли Ла Морте победил Капрала Иззи Шварца – бой за звание чемпиона в легком весе, пятнадцать раундов. Вы упоминаете “Империю бурлеска” на Вашингтон, рядом с Маркет. Я знал управляющего, седого старика по имени Сазерленд. Хинда Вассау, блондинка-полька, королева стриптиза – я знал ее лично. Была моей пациенткой. Знал продюсера Руба Бернштейна, за которого Хинда вышла замуж. Вы упоминаете и старых “Ньюаркских медведей”. Юному Чарли Келлеру я лечил колено. Менеджер Джордж Селкирк – мой ближайший друг. Вы упоминаете аэропорт Ньюарка. Когда его открывали, мэром был Джером Конглтон. Я был на церемонии. В те времена там был один-единственный ангар. И в то утро, когда перерезали ленточку на эстакаде Пуласки, я тоже был. Что за вид – на джерсийских болотах вырос древнеримский виадук. Вы упоминаете театр “Брэнфорд”. Мое любимое место. Видел их первые шоу, с Чарли Мелсоном и его ансамблем. Джо Пеннера с песней “Хочу купить уточку”. Ньюарк был мой. Ростбиф в “Мюррее”. Лобстеры в “Дитче”. Станция метро – до Нью-Йорка! Акации на улицах, увешанные тощими кривенькими стручками. Радио “Дабл-ю-джей-зет” с Винсентом Лопесом. “Дабл-ю-оу-ар” с Джоном Б. Гэмблингом. Яша Хейфец в театре “Моск”. Театр Б. Ф. Кита – бывший “Проктор”, там давали представления с бродвейского “Пэлэса”. Китти Донер с сестрой Роуз и братом Тедом. Тед пел. Роуз танцевала. Мэй Мюррей – с каким шиком она выходила на сцену. Александер Моисси, великий австрийский актер в “Шуберте” на Брод-стрит. Джордж Арлисс. Лесли Говард. Этель Барримор. В те времена наш дорогой Ньюарк был чудо что за городок. Достаточно большой – сколько в нем происходило всего примечательного, и достаточно маленький – идешь по улице и здороваешься со знакомыми. Всего этого больше нет. Все, что было для меня дорого, утекло в сточную канаву двадцатого века. Мой родной город, Вильно, сначала его уничтожил Гитлер, а потом украл Сталин. Ньюарк, моя Америка – сначала его оставили белые, а потом разрушили цветные. Вот что я подумал в ту ночь в шестьдесят восьмом, когда случились пожары. Сначала