Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

– Леди Латимер будет беспокоиться, куда я запропастилась. – Она встала и стряхнула солому с платья. – В волосах не осталось? – спросила она, и Бетти вытащила пару соломинок, которые забились ей под чепец.

Дот спустилась по лестнице, отряхнувшись в последний раз, схватила медный таз и направилась в покои Катерины.

Мег она застала во внешних покоях; та разбирала нитки для вышивания по цвету.

– Вот и ты, Дот. Где ты была? Матушка велела разжечь камин.

– Камин в июле?

– Об этом просил король.

– Король?

– Да, он там с ней.

– Мне идти туда? – ахнула Дот, указывая на дверь. – Да я ведь… – Она сжалась. Дот почти ничего не боялась, но при мысли о том, что она увидит короля, у нее закружилась голова.

Мег смотала моток зеленой пряжи и положила в корзинку для рукоделия. Дот взяла деревянные пяльцы с натянутым на них шелковым лоскутом, рисунок начерчен карандашом. Дот не грамотна, но все же разобрала переплетенные инициалы «Г» и «К».

– Ах, Дот, жаль, что нельзя повернуть время вспять! – Мег вздохнула. По ее лицу словно пробежала тень, и Дот догадалась: наверное, Мег хочется вернуться назад, в то время, когда все было проще.

– Мег, все не так плохо, – сказала Дот. – Здесь так роскошно… и матушка скоро станет королевой. – Она невольно вспомнила о двух предшественницах Катерины, ее тезках. Для них, наверное, на белье тоже вышивали инициалы… А что с ними стало?

Мег снова вздохнула:

– Но и не хорошо.

Дот вспомнила слова Катерины: «Мег – самая настоящая пессимистка». Она не стала спрашивать, что означает это слово. Наверное, быть пессимисткой – все равно что быть проклятой. Очень хочется, чтобы Мег просто забыла обо всем. Но если весь мир или Бог сговорились, чтобы с Мег случилось то, что случилось, поневоле станешь пессимисткой, хочешь ты того или нет.

– Ты лучше затопи камин, – посоветовала Мег, вытаскивая из передника Дот соломинку и вопросительно глядя на нее.

– Это не то, что вы подумали, – говорит Дот.

– Не мое дело, – пробормотала Мег. – Там ведерко с углем; его принес угольщик. – Она показала на красивое ведерко в углу.

– Углем топить? – спросила Дот.

– Да, король предпочитает уголь. Наверное, тепло полезно для его ноги. – Видимо, испуг Дот отразился у нее на лице, потому что Мег добавила: – Да ты не бойся. Присядь пониже, до самой земли, и молчи. Скорее всего, он даже не обратит на тебя внимания.

Дот не представляла, как выглядит король; несмотря на то что она уже довольно давно жила во дворце, еще ни разу не видела его даже издали. Зато она прекрасно помнила картину, с нее еще сделали много гравюр. На той картине король очень величественный, он стоит, расставив ноги и положив руки на бедра, а смотрит так, что поджилки трясутся. Дот взяла ведерко и трутницу, а под мышку сунула метелку для камина.

– Привыкай, Дот. Через несколько дней она станет его женой.

Дот набрала в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться, и постучала в дверь внутренних покоев.

– Войдите! – послышался тихий голос Катерины.

Дот отодвинула засов и толкнула тяжелую дверь плечом. Звякнуло ведерко. Она покраснела, пробормотала себе под нос: «Простите» – и упала на колени. Они у окна; Катерина сидела на табурете, а король – в деревянном кресле. Больную ногу он положил ей на колени.

К облегчению Дот, на нее он даже не посмотрел. Ее словно не существовало.

Катерина молча с улыбкой кивнула ей и жестом велела ей встать. Дот все время косилась на них, пока разводила огонь. Король держал Катерину за руку; он совсем не такой, как на портрете. Перед ней толстый, одутловатый старик, лишенный всякого величия. Катерина могла бы быть его дочерью или племянницей.

Дот еще не доводилось топить камин углем; жаль, что некого спросить, как и что делать. Она положила побольше растопки в надежде на лучшее. Вытерев руки о фартук и испачкав его, она чиркнула трутницей. Король вздохнул.

– Кит, – сказал он, – иногда я гадаю, что такое нормальная жизнь.

Дот, обернувшись через плечо, увидела, что Катерина гладит его бороду. Наконец трут занялся, Дот стала осторожно раздувать пламя, при этом слушая рокочущий голос короля:

– Мне хочется, чтобы подданные говорили не только то, что я, по их мнению, хочу от них услышать!

– Гарри, – ответила Катерина. Дот даже не представляла, что кто-то может называть короля «Гарри»; это ведь такое обычное имя! – Может быть, все тебе потакают, потому что боятся тебя.

Он выпустил ее руку и выпрямил спину; кресло заскрипело под его тяжестью.

– Один флорентиец… не помню, как его зовут… в последнее время, Кит, имена ускользают из моей головы. Так вот, флорентиец написал: для принцев лучше, чтобы их боялись, чем любили. Для того чтобы тебя все время боялись, нужно прилагать столько усилий! Из-за этого я… – Он не договорил.

– Никколо Макиавелли, – подсказала Катерина. Дот не очень поняла, о чем они говорили. – Гарри, всем нам приходится совершать поступки, которые потом терзают нашу совесть.

– Кит, ты мне не потакаешь. Только тебе хватает мужества говорить правду. Вот почему я выделил тебя из всех. – Дот раздувала пламя, пока угольки не начали ярко полыхать.

– Я стараюсь быть честной, Гарри. Ведь именно этого просит от нас Господь!

Король потер рукой затылок.

– Кит, ты чувствуешь сквозняк?

– Нет, но окно приоткрыто. Должно быть, оттуда дует.

Он подошел к окну и попробовал закрыть его. Оно не поддалось, и он дернул так сильно, что стеклянная панель треснула, а задвижка сломалась.

– Проклятье! – вскричал он, снова и снова стуча задвижкой по подоконнику, проделывая дыры в дереве – тук-тук-тук. Щепки полетели во все стороны. Дот, сжавшись, забилась в угол; она не смотрела на короля и надеялась, что он ее не замечает.

– Успокойся, Гарри. – Катерина подошла к нему и стала массировать ему плечи. Его лицо побагровело, на лбу выступили капли пота. Он раздражен, как огромный капризный младенец. – Позволь мне! – Она мягко попробовала вынуть сломанную задвижку из его сжатых пальцев. Но он вдруг с силой швырнул задвижку в очаг, рядом с которым скрючилась Дот. Она вжала голову в плечи. Пролетев совсем рядом, задвижка с грохотом ударилась о ведерко с углем. Сердце у Дот билось, как кузнечный молот; руки так дрожали, что она боялась выронить метелку. Она не смела встать, чтобы не привлечь к себе внимания. Король сел, закрыл голову руками и тяжело вздохнул, а Катерина продолжала массировать ему плечи и тихонько утешать. Она покосилась на Дот и подняла брови, словно спрашивая: «Ты цела?» Дот кивнула, и Катерина подняла палец к губам, призывая ее к молчанию.

Король ничего не сказал, даже не посмотрел в ее сторону; ему все равно, жива она или умерла. Потом он поднял голову и тихо признался:

– Кит, иногда я боюсь самого себя. – Вид у него был подавленный и удрученный, глаза скошены, как у собаки-ищейки. – На меня иногда находит… Как будто внутри меня другой человек. Как будто я одержимый! – Катерина погладила его по рукаву и что-то прошептала. – Иногда мне кажется, будто я теряю рассудок. Вес Англии давит на меня. – Какое-то время он молча перебирал драгоценные камни на своем дублете. Потом снова подал голос – еле слышно, почти шепотом: – Я спрашиваю себя, что я сделал с Англией, порвав с Римом. Мне кажется, что… Душа Англии расколота. – Дот понятия не имела, что и король способен сомневаться, как обычный человек. Разве не сам Господь внушал ему, что делать?

– С прошлым надобно смириться, – сказала Катерина. Дот часто слышала от нее эти слова; особенно часто они бывали обращены к Мег. – Гарри, нужно обладать большим мужеством, чтобы изменить ход вещей, как это сделал ты. – Она еще не договорила, а король как будто просветлел, глаза у него засияли. – И я твердо убеждена, что Господь на твоей стороне.

– Он подарил мне сына, – с гордостью произнес король. – Вот доказательство того, что он доволен.

– И славного сына.

– А ты, Кит, подаришь мне сына? – спросил он, как маленький мальчик, который просит сладости.

– Если будет на то Господня воля, – с улыбкой ответила она.

Выходя из комнаты, Дот заметила, как по лицу Катерины пробежало облачко.

– Нам пожаловали аббатство Уилтон, – сообщила сестрица Анна.

Они сидели рядом у окна во внешней приемной. У них на коленях было расстелено платье; они нашивали на него крупные жемчужины. Катерина наденет это платье на венчание.

– Вы переедете туда? – Катерине была невыносима мысль о том, что ее сестра сгинет в Уилтшире, в захолустье.

– Мне не нравится думать об этом, – призналась Анна, – я ведь знаю, что творилось во многих монастырях. Там была резня.

– В Уилтоне не пришлось прибегать к насилию, – возразила Катерина. – Мне сказали, что настоятельница отдала его добровольно, и ей назначили пенсию.

Катерина невольно подумала о других больших монастырях, которые буквально сровняли с землей, о монахах, подвергнутых пыткам и запугиванию, обо всех разрушениях, которые творил Кромвель… «Во имя короля», – напомнила она себе.