Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

Она запретила себе думать о Томасе и вспоминала, как выходила замуж в предыдущие два раза. Тогда ей тоже приходилось вставать на колени и приносить брачные обеты. Когда она приехала из родительского дома в Линкольншир, чтобы выйти за Эдварда Боро, ей было меньше лет, чем сейчас Мег. Тогда ее не терзали никакие сомнения; она с детства знала, что непременно выйдет замуж. В пути на север она не испытывала никаких дурных предчувствий; она не боялась стать женой незнакомца.

– Hoc autem verbum Domini.

– Deo gratias.

Как же невинна она была и как нечестолюбива! И вот как все обернулось… В первый раз она приносила брачные обеты без всякой задней мысли. Но Эдвард Боро умер через два года, ее мать тоже. Потерять мать и мужа в течение нескольких месяцев, в девятнадцать лет оказаться одной на свете… тогда ей казалось, что ничего не может быть тяжелее. Как она ошибалась!

Потом в ее жизни появился Латимер. Он казался таким надежным, его нетрудно оказалось полюбить. Катерина любила его скорее как отца. Но в их союзе главной была его любовь к ней.

Когда Латимер давал свои обеты в часовне замка Снейп, глаза его наполнились слезами. Она прежде никогда не видела, чтобы мужчины плакали; она думала, что мужчины не умеют плакать. Как же мало она тогда знала!

Мысли кружили у нее в голове, как вороны над деревом.

Гардинер умолк, и мальчик запел «кирие элейсон» – «Господи помилуй»; его высокий, звонкий голос вторгся в ее мысли. Рука короля потянулась к ней; открыв глаза, Катерина заметила, что король тоже растроган. На его губах появилась едва заметная улыбка, и на миг Катерине показалось, что перед ней не король, а просто неразумный старик. Интересно, сможет ли она полюбить его как отца? Катерина вспомнила, как он впадал в ярость и становился похож на младенца-переростка или на буйного, задиристого юнца, любителя злых шуток. Ей никак не удавалось примириться с тем, что в нем живут разные личности. Вспоминал ли он своих бывших жен? Ведь до нее он был женат пять раз!

Алтарь был накрыт белой тканью; на ней стоял дискос с хлебом, рядом с ним – потир. Ей делалось все страшнее; она слышала тихий внутренний голос, похожий на голос во сне. Епископ взял облатку. Жених и невеста не сводили с нее глаз. Гулко звонил колокол. Епископ произнес положенные слова. Corporis Christi. «Тело Христово». Наполнили вином потир. Снова зазвонил колокол. Жених и невеста подняли головы. Sanguine Christi. «Кровь Христова». В самом ли деле король верит, что вино превращается в кровь Христову? Она не могла смириться с тем, что человек такого острого ума может поверить в это.

Они говорили о многом, но ни разу не обсуждали всерьез вопросы веры. Считалось, что Катерина исповедует ту же веру, что и король. Но что у него за вера? Месса, которую еще недавно служили на английском, снова читается на латыни, как прежде. Сегодня невозможно себе представить предыдущие десять лет перемен и борьбы. К старости король стал консервативнее.

Тихо позвякивая на цепи, качалось кадило; комнату снова наполнило облако благовоний. Может быть, он боится встретиться с Создателем, помня о тех зверствах, что совершались во имя англиканской церкви – его церкви? Катерине трудно представить, какую ношу он взвалил себе на плечи… Его бремя куда тяжелее, чем ее плащ лицемерки. Она разомкнула губы, и Гардинер положил ей на язык облатку. Она прилипла к небу. У облатки дрожжевой привкус. Она отпила вино. Его мало, едва хватает, чтобы запить хлеб. Во рту металлический привкус, как от крови. Катерина заставила себя вернуться на землю: привкус наверняка от золотой чаши, потира, который Гардинер теперь протирал льняной тканью.

Они встали. У Катерины кружилась голова, вдруг все вокруг почернело; она схватилась за молитвенную скамеечку, чтобы не упасть, и услышала, как король произносит брачные обеты. Голос его доносился словно издалека, с другого конца туннеля. Не успев опомниться, она тоже повторила за Гардинером, как попугай, слова ego tibi fidem[3]; ей на палец надели кольцо, и король прижался к ней влажными губами. Катерина зажмурилась. Дело сделано. Она королева. Она оборачивается к гостям. Все улыбаются и смотрят на нее, склонив голову набок, как на младенца. Интересно, о чем они думают, прикрываясь улыбками? Вспоминают ли они, как в сорока шагах от того места, где они находятся сейчас, с криком бежала по длинной галерее молоденькая Екатерина Говард?

Мег не улыбалась, она даже не смотрела на мачеху; она внимательно слушала Елизавету, которая шептала ей что-то на ухо. Они вдвоем сидели рука об руку и, похоже, были всецело поглощены друг другом. И не подумаешь, что у них такая разница в возрасте. Мег миниатюрна; на вид ей можно дать не больше четырнадцати. Елизавета, напротив, высокая и держится уверенно, несмотря на свой юный возраст. У Катерины потеплело на душе; в некотором смысле девочки стали сестрами. Может быть, Елизавете удастся избавить Мег от постоянного уныния.

Катерину обступили дамы; все взволнованно поздравляли ее.

Король взял ее под локоть и прошептал:

– Кит, теперь ты королева, и им всем от тебя что-то нужно.

Очень своевременное предупреждение!

На банкете – вихрь цветов и звуков. Акробаты ходили по залу колесом, гнулись в немыслимых позах, пожиратель огня заглатывал огненный шар, жонглер ходил на руках, подбрасывая и ловя ногами сразу три мяча. Музыканты играли без остановки. Король сиял; он сидел рядом с Катериной и хлопал в ладоши. Иногда он брал с блюда самые лакомые кусочки и клал ей в рот.

По проходу к ним размашисто подошел Серрей; из-за длинных ног в черных панталонах он был похож на журавля. Он встал рядом с ними и произнес:

Дар золотой – поклонников пленятьЛюбезным нравом и красой манить —Тебе Природа захотела дать,Чтоб лучшее уменье проявить…

Он смотрел на Катерину с ликующей улыбкой. При виде Серрея она снова пожалела, что Уилла нет на ее свадьбе – ему пришлось вернуться на северную границу. Очень жаль, что брат не может разделить с ней торжества. Какой славный день для всех Парров! Только он один из них всех способен в полной мере оценить происходящее. В то же время она рада, что он не ликует рядом с ней.

…Но нас встречают бурной похвалой,Угадывая скрытых благ сады:Где красота даст урожай большой,Достоинств прочих также ждем плоды…

Она заметила, как смотрит на Серрея Гертфорд. За его взглядом крылась не просто неприязнь, ненависть таилась за вежливыми словами и невозмутимым лицом придворных. Говарды и Сеймуры стали непримиримыми врагами после гибели Анны Болейн, двоюродной сестры Серрея, и возвышения Джейн Сеймур. Они десять лет соперничают за внимание короля. Теперь Гертфорд надеется на козырь в лице своего племянника принца Эдуар да. Но в жилах Говардов течет королевская кровь. После смерти своего отца, герцога Норфолка, Серрей унаследует титул и станет главой рода.

– Браво, Серрей! – воодушевленно поаплодировал Генрих и, повернувшись к Гертфорду, спросил: – Нед, а у тебя нет песенки во славу новой королевы?

Гертфорд вспыхнул, принужденно улыбнулся и пробормотал извинения, но король уже не слушал его; он с аппетитом поедал голубя.

На стол ставили все новые и новые блюда, изысканные и сытные. Катерина едва притрагивалась к еде. Она заставляла себя не думать о том, что будет дальше. Она выпила залпом свой бокал. От вина закружилась голова.

Торжественно вошел Эдуард, принц Уэльский в сопровождении маленькой свиты. Придворные встали и вытянули шеи, чтобы насладиться редким зрелищем: мальчик в дублете, расшитом драгоценными камнями, так похож на отца, которого он однажды сменит на троне! Король надулся от гордости, когда его сын произнес отрывок из Тита Ливия, посвященный похищению сабинянок. Катерина недоумевала. Кто подсказал мальчику эту мысль и нет ли какого-то скрытого смысла в подборе отрывка? В конце концов, как ни посмотреть, семейную жизнь сабинянок нельзя было назвать ни спокойной, ни мирной.

Когда мальчик умолк, король выпалил:

– Ему всего шесть, а он так хорошо знает Ливия! Ты просто чудо, мальчик мой! – Он поманил сына: – Подойди, подойди к нам, поздравь свою новую матушку.

Гертфорд торжествующе ухмыльнулся и покосился на Серрея, как будто хотел сказать: «Наследник престола куда важнее каких-то стихов».

Эдуард подошел к ним и поклонился. Мальчик держался скованно; у него кривился рот: похоже, принц не способен улыбаться.

Катерина наклонилась к нему, взяла его руки в свои и сказала:

– Эдуард, я рада стать вашей матерью. Надеюсь, если ваш отец позволит, мы будем чаще видеть вас при дворе.

– Я поступлю, как мне будет велено, – сдавленным голоском ответил принц.

Раздались радостные крики: внесли сахарный галеон, который плывет по ртутному морю. Эдуард изумленно распахивает глаза; сразу видно, что перед ними совсем ребенок. Зажгли свечу, и конфетные пушки стали стрелять с оглушительным треском. Мег вздрагивала при каждом залпе, бледнея от страха. Катерина слышала, как Елизавета шепчет Мег, что, если она хочет выжить во дворце, ей придется научиться прятать страх. Ей всего девять, а она уже так разумна! Эдуард явно не единственный умный ребенок в семье Тюдоров. Принца увели.