Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

У большинства разгавливавшихся выражение лиц было сосредоточенное, серьезное, у некоторых – угрюмое, утомленное и лишь у немногих просветленное.

Разговевшись куличом и пасхою и выпив чай, большинство укладывали все остальное в платок или просто забирали в руки и, помолившись в сторону святой иконы, спешили очистить место для целой толпы ждавших очереди у входа в чайную. Эта торопливость невольно поражала – она не вязалась с обычным в крестьянском быту отношением к выполнению святого обычая и объяснялась частью чувством деликатности по отношению к ожидавшим очереди, частью болезненной нервностью тех посетителей, которых засосала уже тина трущоб Москвы. Каким контрастом среди этих последних являлся другой тип, а именно крупный степенный крестьянин с окладистой русой бородой. Без малейшей торопливости молился он и истово крестился, стоя у своего места; с благоговейным спокойствием приступал к разговеньям освященными пасхою и куличом; каждую упавшую крошку их он тщательно подбирал, остерегаясь уронить какую-либо со стола под ноги.

Но вот один за другим стали подыматься и выходить его соседи; что дальше, то больше таких, и невольно подчиняясь общей торопливости, степенный бородач начинал терять свое спокойствие, с недоумением оглядывал он окружавших и стал торопиться сам. «Как не выведут. – Гляди: в шапке есть святое», – раздавалось иногда чье-то негодующее замечание.

– «Кто».

– «Где».

Но субъект, приостановившийся было у выхода на лестницу, торопливо юркнул вниз.

Из полуторатысячи разгавливавшихся нашелся всего один, по-видимому, коренной хитрованец и притом выпивши, который попробовал заявить заведующему, что он хотя и был впущен, но своей доли и не получил и потому требует выдачи ее.

Из среды разгавлившихся тотчас, однако, окружило его несколько человек, тихо, без всякого шума, уличили его во лжи, пристыдили и увели, сконфуженного, с собою.

Этот случай был единственным и нисколько не омрачившим общее впечатление пасхальных разговений.

В горячем и дружном «Воистину воскресе», вырвавшемся единодушным возгласом из груди поднявшейся со своих мест толпы, раздельно и часто посыпавшемся со всех концов помещений чайной «благодарим» сказалось настроение раздавливавшихся, когда отвечали на мое пасхальное приветствие, обращенное к ним. <…>[624]

Вернулся я к себе около 9 часов утра, чувствовал какое-то особенное удовлетворение, что мне удалось повидать в эту радостно-пасхальную ночь бедняков, не имевших крова, и провести с ними несколько часов. Я был, конечно, в мундире и в орденах, меня разглядывали, и я чувствовал, что в этих их взглядах не было не только какого-нибудь чувства недоброжелательства, а напротив, они с каким-то восхищением смотрели на мой мундир, а один хитрованец, спившийся диакон, как теперь помню, обратился мне: «ах как хорошо, дайте мне на вас посмотреть, давно я не видел блестящего мундира, ах как хорошо, я ведь прежде много видывал». И слезы показались у него на глазах.

Я и не ложился спать, только взял ванну, чтобы освежиться, и в 11 часов 30 минут был уже на христосовании у великого князя.

В этот день первыми христосовались с их высочествами – причт церкви генерал-губернаторского дома и церковный староста, затем учительница Ильинской женской школы с дочерью и акушерка Ильинского родильного приюта, учителя Ильинской и Усовской школы, фельдшера, чины конторы Двора, унтер-шталмейстер, писец при высочестве, вся прислуга как двора, так и свиты, служащие имений Ильинского и Усова, прислуга генерал-губернаторского дома и чины временной охраны.

В 1 час дня был парадный завтрак, к которому были приглашены вся свита и состоявшие при великом князе и великой княгине лица с женами.

У государя в этот день поздравления с праздником приносили митрополит Владимир с высшим духовенством Троице-Сергиевой лавры. Духовенство пропело «Христос Воскресе» и «Святися, святися Новый Иерусалиме», а протодиакон знаменитый Розов провозгласил многолетие, затем государю приносили поздравления придворное духовенство, командир и офицеры Конвоя и Сводно-гвардейского батальона, гофмаршальская часть, прислуга и т. д.

Вечером их величества посетили великого князя, народ сплошной стеной занимал всю площадь против генерал-губернаторского дома и встретил царя и царицу взрывом энтузиазма.

Москва ко дню Пасхи разукрасилась почти также богато и красиво, как в дни коронования. Блестящая иллюминация в первые три дня Пасхи была прямо феерична. Одно здание было лучше другого.

На другой день, 7-го, сопровождая великого князя, я присутствовал на христосовании государя со следующими депутациями:

В Александровском зале:

– депутацией от Пажеского его величества корпуса, Павловского и Александровского военных училищ.

– начальствующими лицами Московского военного округа, присутствовавшими при принесении поздравлений нижними чинами.

В Георгиевском зале:

– волостными старшинами Московской губернии.

– нижними чинами Собственного его величества Конвоя, Сводно-гвардейского батальона и дворцовой полиции.

– фельдфебелями, полковыми барабанщиками и горнистами и старшими музыкантами I-го лейб-гренадерского Екатеринославского и 12-го Астраханского императора Александра III полков.

– ротой Его Величества 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского полка в полном составе.

– чинами, занимавшими караулы во время Пасхальной заутрени.

В 2 часа 30 минут в Андреевском зале приносили поздравления их величествам придворные дамы, супруги дворян Московской губернии.

Затем еще государь принимал депутацию от рабочих фабрик и заводов Москвы и губернии.

Рабочий Афанасьев, поднося хлеб-соль на деревянном блюде с надписью «Ее императорскому величеству – от московских фабрично-заводских рабочих, апрель, 1903 г. Христос Воскресе!» и на солонке «Х. В. обожаемому монарху», произнес следующие слова: «Всемилостивейший государь, царь батюшка! Мы, фабрично-заводские рабочие первопрестольной столицы, бесконечно счастливые лицезреть ваши императорские величества, осмеливаясь повергнуть к стопам вашим свои верноподданнические чувства и поднести хлеб-соль, поздравляем вас, обожаемый государь, с светлым праздником Воскресения Христова». Государь со всеми христосовался по три раза, императрице целовали руку и каждый из ее рук получил по фарфоровому яйцу с шифром.

После приема их величества посетили митрополита Владимира в Троицком подворье и пили у него чай.

В этот день в Москву приехал наследник цесаревич Михаил Александрович.

На третий день Пасхи у великого князя был большой прием поздравлений, а после завтрака великая княгиня принимала поздравления от московских дам.