Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

удивлению Цицерона и, само собой, к моему крайнему изумлению, самая добродетельная из римских матрон начала распускать пояс. Она позвала на помощь служанку, после чего повернулась к мужу спиной и распахнула платье. Служанка спустила его от основания шеи до низа спины, обнажив бледную кожу между лопатками, пересеченную крест-накрест не менее чем дюжиной ужасных багровых рубцов.

Цицерон ошеломленно уставился на шрамы:

— Кто сделал это с тобой?!

Теренция снова натянула платье, и служанка опустилась на колени, чтобы завязать пояс.

— Кто это сделал? — тихо повторил Цицерон. — Клодий?

Жена повернулась к нему лицом. Глаза ее были не влажными, а сухими и полными огня.

— Шесть месяцев назад я отправилась повидаться с его сестрой, как женщина с женщиной, чтобы молить за тебя. Но Клодия — не женщина, а фурия! Она сказала, что я сама не лучше предателя, что мое присутствие оскверняет ее дом. Затем позвала своего управляющего и велела ему прогнать меня бичом. С ней были ее подлые дружки, и они смеялись над моим позором.

— Твоим позором?! — вскричал Цицерон. — Это их позор, только их! Ты должна была мне рассказать!

— Рассказать тебе?! Тебе, который поздоровался со всем Римом прежде, чем поздороваться с собственной женой? — Женщина словно выплюнула эти слова. — Ты можешь остаться и умереть в городе, если желаешь. А я заберу Туллию и Марка в Тускул и посмотрю, какую жизнь мы сможем вести там.

На следующее утро Теренция и Помпония уехали вместе со своими детьми, а несколько дней спустя (после прощания, обильно приправленного слезами) Квинт тоже покинул Рим, чтобы начать закупать зерно для Помпея в Сардинии.

Бродя по пустому дому, Цицерон остро ощущал их отсутствие. Он сказал мне, что чувствует каждый удар, нанесенный Теренции, словно бич опускался на его собственную спину, что он истерзал свой разум, ища способ отомстить за нее, но ничего не смог придумать… И однажды совершенно неожиданно перед ним мелькнул проблеск такой возможности.

Случилось так, что в то время выдающийся философ Дион Александрийский был убит в Риме под кровом своего друга и хозяина Тита Копония. Убийство вызвало огромный переполох. Предполагалось, что Дион приехал в Италию с посланнической охранной грамотой, возглавляя сотню видных египтян: они намеревались обратиться к сенату с просьбой не сажать вновь на трон ссыльного фараона Птолемея Двенадцатого по прозвищу Флейтист.

Естественно, подозрение пало на самого Птолемея, гостившего у Помпея в его загородном имении в Альбанских горах. Фараон, ненавидимый народом за введенные им налоги, предлагал громадное вознаграждение в шесть тысяч золотых талантов, если Рим восстановит его на престоле, и взятка подействовала на сенат так же, как несколько монет, брошенных богачом в толпу голодных нищих. В борьбе за честь позаботиться о возвращении Птолемея первенствовали трое: Лентул Спинтер, уходивший в отставку консул, который должен был стать наместником Сицилии и таким образом на законных основаниях начальствовать над войсками у границ с Египтом; Марк Красс, жаждавший стать таким же богатым и прославленным, как Помпей и Цезарь; и сам Помпей, притворившийся, что это поручение его не привлекает, но втайне добивавшийся его деятельнее остальных.

Цицерон не имел никакого желания впутываться в это дело: оно ничего ему не давало. Но он был обязан поддержать Спинтера в благодарность за то, что тот пытался вернуть его из ссылки, и действовал в его пользу, негласно и осторожно. Однако, когда Помпей попросил Цицерона прибыть и повидаться с фараоном, чтобы обсудить смерть Диона, тот понял, что не может не откликнуться этот призыв.

В последний раз мы посещали жилище Помпея почти два года назад, когда Цицерон умолял помочь ему отразить нападки Клодия. Тогда Помпей притворился, что его нет дома, дабы уклониться от встречи. Воспоминания о проявленной им трусости все еще терзали меня, но мой хозяин отказался погружаться в прошлое:

— Если я поступлю так, это меня ожесточит, а ожесточенный человек ранит только себя самого. Мы должны смотреть в будущее.

Итак, мы с грохотом проделали долгий путь до виллы Помпея. По дороге нам встречались кучки людей с оливковой кожей, в широких заморских одеяниях, которые обучали зловещих желтоватых борзых с остроконечными ушами, так любимых египтянами.

Птолемей ожидал Цицерона в атриуме, вместе с Помпеем. Фараон был низеньким, пухлым, гладким и смуглым, как и его придворные, и разговаривал настолько тихо, что человек невольно подавался вперед, желая уловить слова. Одет он был, как римлянин, в тогу.

Цицерон поклонился и поцеловал фараону руку, после чего меня пригласили сделать то же самое. Надушенные пальцы Птолемея были толстыми и мягкими, как у ребенка, но я с отвращением заметил обломанные грязные ногти. Из-за фараона застенчиво выглядывала его юная дочь, сложившая на животе руки с переплетенными пальцами. У нее были огромные, черные как уголь глаза и ярко-красные накрашенные губы — маска лишенной возраста шлюхи, хотя ей было всего одиннадцать… Во всяком случае, так мне теперь кажется, хотя, возможно, я несправедлив, на мою память влияют позднейшие события — ведь это была будущая царица Клеопатра, причинившая Риму столько бед.

Как только с любезностями было покончено и Клеопатра удалилась вместе со своими служанками, Помпей сразу перешел к делу:

— Убийство Диона угрожает поставить в стеснительное положение и меня, и его величество. В довершение всего Тит Копоний, у которого гостил Дион, и Гай, брат Тита, выдвинули обвинение в убийстве. Конечно, все это смехотворно, но отговорить их мы явно не сможем.

— А кто обвиняемый? — спросил Цицерон.

— Публий Азиций.

Мой хозяин помолчал и наконец вспомнил:

— Один из твоих управляющих?

— Он самый. Именно поэтому мое положение становится стеснительным.

Цицерону хватило душевной тонкости, чтобы не спрашивать, виновен Азиций или нет. Он рассматривал вопрос исключительно с точки зрения права.

— Пока дело не закрыто, — сказал он Помпею, — я бы настоятельно советовал его величеству отъехать как можно дальше от Рима.

— Почему?

— Потому что на месте братьев Копониев я бы первым делом позаботился о том, чтобы тебя вызвали в суд для дачи показаний.

— А они могут такое сделать? — спросил Помпей.

— Они могут попытаться. Чтобы избавить его величество от затруднений, я бы посоветовал ему находиться далеко отсюда, когда вызов доставят, — по возможности, за пределами Италии.

— Но что насчет Азиция? — спросил Помпей. — Если его сочтут виновным, все это примет скверный для меня оборот.

— Согласен.

— Тогда нужно, чтобы его оправдали. Надеюсь, ты возьмешься за данное дело? Я бы расценил это как одолжение с твоей стороны.

Цицерону очень не хотелось этого. Но триумвир настаивал, и в конце концов Цицерон, как всегда, уступил.

Перед нашим